Золотая медаль (пер. Л.Б.Овсянникова)
Шрифт:
Эти последние слова, видимо, очень понравились учителю рисования Якову Тихоновичу. Еще не дослушав до конца, он одобрительно закивал головой и сделал вид, что аплодирует. После заседания он сразу же подошел к Юрию Юрьевичу:
— Разрешите крепко-крепко пожать вашу руку!
— Вот уж не знаю, за что такое проявление доброжелательности…
— За одно ваше предложение. Вы сказали, что ученицу надо взять на поруки, поддержать ее. Вот за это, Юрий Юрьевич. Осудить — это легко, а помочь — значительно труднее. А может, мы ошиблись?
— Нет, наверное, не помогло бы!
Юрий Юрьевич внимательно глянул на Якова Тихоновича и прибавил:
— Хотелось бы посмотреть, как вы рисуете. Знаете, сам процесс, когда вы водите рукой. Так и кажется, что — нежно-нежно, и все розовой краской. А вы попробуйте резкими линиями, такими, знаете, мужественными, уверенными…
Юля Жукова обдумывала, как провести завтрашнее собрание. Она никогда не перегружала повестки дня и посоветовала Виктору поставить завтра тоже не большее двух вопросов.
Вопросы были серьезные, и первый из них — о Лиде Шепель.
В сущности говоря, про Шепель давно уже следовало бы серьезно поговорить на собрании, а то и на комитете. Тем не менее казалось, что до сих пор Лида не подавала для такого разговора конкретного повода.
Правда, одноклассникам бросалось в глаза, что Шепель жила каким-то странным, узким кругом интересов. Недаром ее украдкой, за глаза, называли «воблой», а в стенгазете не раз появлялись на нее язвительные карикатуры.
За последнее время у Шепель появилась двойка по украинской литературе. И даже больше чем сама двойка, класс беспокоили обстоятельства, в силу которых она ее получила. А история с книгами для комсомольцев подшефного колхоза возмутила всех, к ней причастных.
Юля старается припомнить, какой была Шепель в прошлом году. Воображение рисует тонкую высокую девушку в очках. Когда, бывало, кто-то попросит у нее перочинный нож или карандаш, она сначала скажет: «Если ты ученица, то должна иметь свои письменные принадлежности», но то, что просят, все-таки даст. Правда, это — огрызок, маленький остаток, его и держала Лида предусмотрительно на тот случай, если кто-то попросит. Не давать же, мол, карандаш, которым пользуешься сама!
Но и дав карандаш или нож, Шепель потом трижды подойдет к товарищу:
— Ну что, нужен тебе еще карандаш? Гляди же, не посей!
Когда-то она потеряла новое перо и облазила на коленях весь пол в классе, пока нашла его.
Подруги говорили ей:
— Ты — скупая, как Плюшкин!
— Я не скупая, а просто аккуратная и бережливая, — отвечала Шепель. — Плюшкин собирал ржавые гвозди на дороге, а я этого не делаю.
Она это говорила вполне серьезно, не замечая в своих словах злой иронии по собственному адресу.
А впрочем, подруг у Лиды не было по той причине, что никого не увлекала перспектива дружбы с нею.
Никто не видел Шепель ни на лыжах, ни на коньках.
— А на уроках мы будем ее проходить?
Юля припомнила, как однажды (это было в девятом классе) Юрий Юрьевич сказал на заседании комитета комсомола:
— Обратите внимание на Шепель. Лечите ее.
А что же они, комсомольцы, вылечили ли свою одноклассницу?
Жуковой горько и больно думать об этом.
Как сегодня сказал ей Юрий Юрьевич: «Это же дело вашего комсомольского сердца». Вроде и обычные слова, а сказал их так хорошо, проникновенно…
После уроков он помог Виктору Перегуде и Жуковой наметить «главную линию» завтрашнего собрания. Юрий Юрьевич так и высказался: «главную линию». Они долго сидели втроем и разговаривали про Шепель, про ее характер и о том, какое бы дать ей общественное поручение. Оно должно быть таким, чтобы подняло Лиду в собственных глазах и вместе с тем заинтересовало ее. Не может же такого быть, чтобы ее ничто не интересовало!
— И знаете, чтобы не суд, не допрос, — говорил Юрий Юрьевич, — а побольше сердца… А то бывают у нас, к сожалению, казенные собрания… Для Шепель нужно сказать гневные, страстные слова, чтобы поняла, что это — гнев ее товарищей, а не казенная проработка…
Жукова ощущала — и в голосе, и в словах классного руководителя было столько глубокой обеспокоенности и заботы о Шепель, о ее будущем! И ученица невольно подумала, что Юрий Юрьевич не только классный руководитель и учитель, — нет, он прежде всего — коммунист, и не только он, а вся партийная организация школы учит ее, Юлю Жукову, как указать Лиде Шепель правильную дорогу.
«По-настоящему ли мы, комсомольцы, помогаем коммунистам? Живет ли в нас эта радостная гордость, что ты — комсомолец?» — спрашивала себя Жукова.
Да, живет. Она — в сердце, в мыслях, в делах, в мечтах…
Вспомнилась вечеринка у Марийки Полищук. «Как мне хочется стать настоящей революционеркой!» — звучат в памяти Жуковой ее собственные слова, и она краснеет так, что ощущает, как занялись уши. «Как далеко тебе до борца, если ты до сих пор не сумела перевоспитать одноклассницу, с которой находишься в одной организации — Ленинском Коммунистическом Союзе Молодежи!»
В Юлином характере была черта — преувеличивать стократ свои ошибки или неудачи и преуменьшать успехи в работе. Так вот и теперь история с Шепель затмила перед Юлей большую работу, которую проводили комсомольцы в школе. Девушке казалось, что сделано недопустимо мало, и в этом прежде всего ее вина, секретаря комитета комсомола.
Было уже за полночь. За окнами дома стихала говорливая днем улица. Только изредка проходили трамваи и скрежетали на повороте. Мать и брат-школьник давно спали, отца не было: он работал в ночную смену.