Золотая медаль (пер. Л.Б.Овсянникова)
Шрифт:
«Наверно, у меня и голос такой был — приниженный и извиняющийся, — вспоминала девушка, — и это заметили все школьники».
Дома, обдумывая этот эпизод, Нина вдруг схватила тетрадь со своим рассказом и еще раз перечитала его. И снова острое чувство неудовлетворения, досады и разочарования охватило ее. Почему Вова ничего не сказал ей об образе вожатой?
Какой сладенькой, прилизанной показалась сейчас Нине вожатая, изображенная в рассказе! Удивительно гладенько проходит вся ее работа, нет у нее ни сомнений, ни недовольства собою, ни горьких мыслей в одиночестве, ни светлой
Сжимая ладонями виски, подходит Нина к окну. Снеговые заносы лежите в саду, синее небо с холодными звездами дрожит над городом. Гребень заноса медленно светлеет, с синего превращается в бледно-голубой, мириады красноватых искр вспыхивают на нем.
Девушка догадывается, что где-то, из-за крыши дома, выходит луна и освещает снега. И у нее появляется страстное желание выскочить сейчас в сад, набрать горсть этих мигающих искр, бродить по колена в снегу под старыми молчаливыми деревьями…
Нина быстро обувает высокие боты, набрасывает на плечи пальто и выходит. С дорожки она поворачивает прямо в сугробы под окна своей комнаты.
В самом деле, над домом светит луна, медленно выкатываясь из-за высокого тополя. Уже поздно, на улице, за каменной стеной, стих дневной шум, только где-то на углу взрывается тарахтением мотор и безнадежно смолкает — шоферу никак не удается завести машину.
Нина подходит к гребню высочайшего сугроба и останавливается зачарованно. Перед нею яркая музыка мигающих снежных бликов — синих, золотых, красных. Девушка воспринимает их неповторимую игру именно как фантастическую музыку.
Она наклоняется и хочет горстью зачерпнуть снег, его нельзя набрать: он слежался и затвердел. Нина погружает в сугроб пальцы, снег колючий и холодный. Она вздрагивает и бредет к старому каштану. Прислонившись к нему спиной, смотрит на сугроб. Игра снежинок на нем изменилась. Уже нет ни синих, ни золотых, ни красных взблесков. Теперь уже весь сугроб кажется сплошной глыбой серебра. На нем поблескивают только отдельные искорки короткими белыми вспышками, словно летают в лунном свете белые мотыльки.
Рой неясных, мигающих, как искры, образов толпится перед Ниной. Некрасовская Дарья стоит в лесу под сосной, Мороз-воевода трещит льдом, белые лепестки цветов засыпают Мавку и Лукаша, смертельно раненный князь Волконский лежит на поле и смотрит на далекие звезды.
И совсем неожиданно Нина увидела свою вожатую. Нет, не ту, выдуманную для рассказа, без тепла в глазах, без искренних слов. Настоящая, живая девушка стояла перед нею. Нина ее видела так ясно, как можно видеть только в минуты высочайшего напряжения всех духовных сил человека, когда и мысли, и зрение, и каждая клетка тела становятся необычно приметливыми и чувствительными.
«Меня никогда не увлекала педагогическая работа, — сказала вожатая. — Никогда. Еще с детства я готовилась стать архитектором. Интерес к этой профессии во мне разбудил отец. Был он обычным столяром и в свободное время мастерил мне из дерева удивительные сооружения — дворцы с чудесными маленькими башнями, домики со стеклянными куполами. Я населяла эти деревянные сооружения волшебными и страшными
В школе, в старших классах, я уже твердо решила, что пойду учиться на архитектурный факультет. И вот школьный комитет комсомола посылает меня в пятый класс вожатой. Признаться, у меня и мысли не было, что я не справлюсь с этой работой или встречусь с какой-то трудностью. Вожатая! Тоже мне поручение!
Да, Нина, со мной было совсем иначе, чем с тобой. Я не волновалась так, как ты, когда впервые лицом к лицу осталась с пионерским отрядом. Нет, я была уверена в себе. И совсем неожиданно сделала вывод, что вожатая должна иметь вместе с тем и хорошие педагогические способности.
Но я растерялась с первых же шагов своей „деятельности“. Я теперь целиком сознательно беру это слово в кавычки. Началось с того, что я принесла в отряд готовый план работы и велела переписать его каждому пионеру. Возможно, что это был неплохой план. Но пионеры тотчас доказали мне, что он никуда не годится, совсем не интересный, и что его никто не будет переписывать. Вместо этого они сами сделали несколько предложений, которые были интереснее моего плана. Во-первых — устроить свой собственный кукольный театр, во-вторых — организовать классный музей, в-третьих — пойти в мастерскую художника и посмотреть, как он рисует картины, в-четвертых — побывать на автоматической телефонной станции и собственными глазами увидеть, как соединяется номер с номером.
Да, на первом же сборе я провалилась.
Я никогда не думала, Нина, что это принесет мне такую боль. Я почти всю ночь проплакала. Но за эту же ночь я поняла, что воспитывать детей — такая же трудная работа, как и работа архитектора.
У меня появилось упрямое желание заслужить у своих пионеров любовь и уважение, стать их настоящим старшим товарищем и руководителем. Но одного желания было мало.
Десятки вопросов встали передо мной, и я начала искать на них ответы в педагогике. Как мало я до сих пор знала!»
…Как же ярко видела Нина в воображении эту девушку-десятиклассницу, которая стояла рядом в снежном заносе — с ее поисками, с ее тревогой!
Преисполненная творческого вдохновения, Нина возвратилась в уютную комнату и села за стол. Ее голова склонилась над тетрадью. Девушка без сожаления перечеркнула несколько страниц, положила перед собой чистый лист бумаги. Но перо ходило по бумаге медленно, каждая строка ложилась скупо. Тем не менее строчка за строчкой обрисовывался новый образ вожатой.
Нина писала и иногда тихонько улыбалась той внутренней улыбкой, от которой только слегка задрожат губы и мелькнет в зрачках мигающая искра.
16
Прошел лишь месяц с того часа, как у Марийки Полищук случился «поворотный момент в жизни», когда она решила стать другой, совсем другой, воспитывать в себе настоящую силу воли и перейти в ряды лучших отличников десятого класса.
Труднее всего было закалять силу воли. Этому мешало не что иное, как лень, обычная, давно знакомая еще с детства и временами сладкая лень. Она и была сейчас у ученицы главнейшим врагом.