Золотая медаль
Шрифт:
Марийка изменилась, словно подросла, стала суровее, глаза потемнели, сделались глубже, и под ними залегли синеватые тени. Нелегко было не думать о матери. Все в комнатах напоминало о ней. Старшая сестра Евгении Григорьевны, тетка Оля, приехавшая из Чернигова, осталась жить с Марийкой и уже нашла себе работу. Она высказала мысль, не лучше ли было бы поменять квартиру на другую. Но Марийка не хотела и говорить об этом. Наоборот, она старалась оставить в комнатах все вещи так, как было при матери:
— Пусть мама будет с нами!
Вспоминая мать, девушка заставляла себя думать о
Варя Лукашевич жила у Марийки, их кровати стояли рядом. Ученицы очень сдружились, у Вари не было тайн от подруги. Она искренне поддерживала Марийку в ее горе, Марийка усиленно помогала Варе учить уроки, была очень суровой «учительницей».
— Ты можешь сдать экзамены на отлично, — заверяла она. — Надо только верить в свои силы.
— И знать все предметы как можно лучше, — прибавляла, улыбаясь, Варя. — А вот этого условия я, наверное, и не выдержу.
Мариина тетка Ольга Григорьевна была вдовой, работала бухгалтером, и на ней теперь лежало все домашнее хозяйство, хотя Марийка и Варя, конечно, помогали ей.
Марийка готовила уроки с необыкновенной настойчивостью и вдохновением.
Юля и Нина часто теперь приходили к Марийке, чтобы вместе решать сложные задачи по геометрии с применением тригонометрии. Даже Нина, не полагаясь на свои способности, побаивалась письменного экзамена. С подругами легче было проводить физические и химические опыты.
Работать приходилось напряженно, времени не хватало, сутки казались очень короткими. Марийка вставала очень рано, будила и Варю, и сразу же после физкультурной зарядки обе садились за учебу.
Последняя четверть заканчивалась неописуемо быстро, с каждым днем приближались экзамены.
В десятом классе ученики повесили на стене большой плакат: «Сдадим экзамены на 5 и 4». Юрий Юрьевич посоветовал им, как лучше всего составить распорядок дня на время подготовки к экзаменам. Он проверял, как его воспитанники повторяют пройденное, как учком помогает отстающим.
Марийке приходилось дополнительно повторять Конституцию СССР. По этому предмету, который они учили еще в седьмом классе, у нее была четверка, и эта оценка переносилась в аттестат зрелости. Марийка хотела воспользоваться правом дополнительной сдачи экзамена — чтобы исправить четверку по Конституции на пятерку. То же самое было у нее и с географией за девятый класс.
Юля поддерживала эти намерения подруги:
— Правильно, Марийка, правильно! Мобилизуй себя, чтобы в аттестате были круглые пятерки!
Напряженно работала и Нина. Кроме учебы, она много времени уделяла пионерскому отряду. Пришлось немало сил приложить, чтобы устранить формальность в работе с пионерами, чтобы вернуть к себе их доверие, которое она чуть не потеряла совсем.
Нина продумала все, что она с самого начала делала в отряде. Первые два-три месяца она часто совещалась с педагогами, с комсомольцами, пионерские сборы были тогда интересные, бодрые.
Все это надо было теперь исправить. Особую вину чувствовала Нина перед Лукашем Коровайным.
Наказание тяжело повлияло на мальчика. Он начал часто исчезать из дому, ему тяжело было теперь оставаться наедине с отцом. В классе он был хмурый, замкнутый в себе, объяснений учителя не слушал, думая о чем-то своем, глубоко скрытом от посторонних глаз. Лукаш приходил со школы, бросал книжки, отрезал кусок хлеба и шел куда-то из дому. Со временем пионеры рассказали Нине, что иногда видели, как он сидел возле моста с удочкой. Под мостом клевали мелкие плотвички. Но наверное, мальчика не очень интересовала рыбья мелкота. Для него это был лишь повод, чтобы не оставаться дома.
Нина, конечно, ошибалась, когда думала, что Коровайный сам бросился в речку. Он сорвался с берега по неосторожности. Но ее вина перед мальчиком была большая. Ведь Нина никогда раньше серьезно не работала с ним. Она просто махнула на него рукой.
А после того как пожаловалась на школьника отцу и тот побил его, вызвала у парня только озлобление против себя.
Нина нашла в себе мужество рассказать об этом случае Юле Жуковой и Юрию Юрьевичу.
Учитель не упрекал, только пристально глянул на вожатую и покачал головой:
— Плохо! Сумеете ли исправить свою ошибку? А не сумеете — будете долго еще болезненно вспоминать об этом, пока время не сотрет остроту переживания. А потом, наверно, забудете. А вот не знаю, забудет ли Коровайный, что была такая вожатая-ябеда. В таком возрасте некоторые события запоминаются на всю жизнь. Не обижайтесь. Что же, в самом деле — ябеда. Смотрите правде в глаза. Конечно, я не говорю, что не надо говорить родителям о поведении их детей. Наоборот, нужно, школа должна воспитывать учеников совместно с родителями. Но у вас случилось иначе. У вас был не разговор с отцом Лукаша, а раздраженная жалоба на парня. Это большая разница. Спасайте теперь свой авторитет вожатой, возвращайте себе уважение и любовь пионеров. И прежде всего Коровайного. Вот и спрашиваю: сумеете ли? Подумайте сначала сами, найдите правильную тропу. Ведь вы готовитесь стать педагогом!
Коровайный избегал встречаться с Ниной. Но однажды она попросила его остаться после уроков.
— Ну, что? — грубо спросил парень. — Сделал я что-то?
— Я хочу поговорить с тобой, — промолвила Нина. — Никогда не думай, Лукаш, что я хотела, чтобы отец тебя наказал. Мне было так же больно, как и тебе. Так же больно, Лукаш!
Мальчик быстро глянул на вожатую и потупил взор.
— Я не думала, что отец будет бить тебя. Но я виновата, что не предупредила его. Не предупредила, чтобы он повлиял на тебя словами, а не…