Золотая шпага
Шрифт:
– В чем твоя операция?
– Я отдаю тебе твою жену и детей… да-да… они тоже в моей досягаемости… в обмен на секретные чертежи Арсенала, планы укреплений, сроки перевооружения русской армии новыми видами орудий.
Александр замер, еще не понимая. Происходило что-то очень серьезное.
– Понятно, – сказал он медленно, – а потом ты меня убьешь. Как и Ольгу.
Васильев протестующе выставил вперед обе ладони:
– Нет-нет! Глупо с моей стороны было бы и надеяться на такое сладкое решение. Понятно, что ты не отдашь, не получив каких-то гарантий.
– Зачем?
– Есть покупатель.
– Понятно, – сказал он с отвращением. – Отчизну предаешь… за тридцать сребреников!
Васильев покровительственно усмехнулся:
– Не за тридцать. Ты даже не представляешь, какую сумму мне предложили. Словом, я получаю планы, а ты с женой – свободу.
Александр смотрел исподлобья:
– Что-то не понимаю. Видимо, слишком сильно по голове ударили. Как ты можешь быть уверен, что я ничего не расскажу? Молчат только мертвые. А ты говоришь, что это в твои планы не входит.
– Не входит, – заверил Васильев. – Если я тебя убью, то что я получу? Тебя просто не будет. Я не смогу торжествовать победу, ты ведь ее не увидишь. Нет, ты волен будешь говорить все, что угодно. Я, получив планы, тут же отбуду из России. А ты здесь говори, бей себя в грудь, оправдывайся, кляни мое коварство…
Александр медленно наклонил голову:
– Понятно. Тебе важнее покрыть меня позором, убить мою честь… чем меня самого.
Васильев двумя пальцами взял другую щепотку, забил ноздри, с наслаждением чихнул, разбрызгивая слюни по всей тюремной комнатке.
– Точно. Но у тебя остается шанс оправдаться, верно? А у мертвого шансов нет.
– У мертвого больше шансов остаться честным.
– Живой пес лучше мертвого льва, – напомнил Васильев. – Так сказал Екклезиаст.
– Для обывателя. Для офицера – нет.
Васильев захлопнул табакерку, сунул ее в карман. Лицо стало холодным и злым.
– Это твое последнее слово?
– Нет, – сказал Александр поспешно. – Был бы я один… Но у меня жена и дети. Ты прав. Я отдам тебе планы. А там будь что будет. Может быть, еще и сумею оправдаться. Хотя, конечно, меня уволят отовсюду…
Его плечи поникли. Глаза Васильева горели торжеством. «Как же, уволят тебя, – было написано на его лице. – Отныне твой удел – самые темные казематы Петропавловской крепости или вечная каторга в сибирских рудниках. Да еще в тяжелых кандалах! А детей под чужими фамилиями – в сиротские приюты, как детей государственного преступника».
– Где хранится план Арсенала? – спросил он.
– Как я узнаю, что Ольга будет освобождена? – прошептал Александр.
– Очень просто. Ее привезут сюда. Вы останетесь здесь еще на сутки-двое, а я за это время на одном из кораблей отбуду из России. Когда я окажусь на корабле, я дам знать моим людям. Вас немедленно отпустят. А там выкручивайтесь как знаете.
Александр тупо смотрел в пол. Он был раздавлен, уничтожен. Голос его был едва слышен:
– План Арсенала у меня в столе. Но не в кабинете, а в моей спальне. Той, второй, что возле малого кабинета.
–
– В шкатулке.
– Где, какой? Говори быстро. Быстрее получу план, быстрее получишь свою жену.
– Она возле моей постели.
Васильев повернулся, медленно пошел, явно сдерживая нетерпение, к двери. На пороге обернулся, погрозил пальцем:
– Если там не будет плана… или если я не найду ключ… Понимаешь? Ты получишь в мешке головы своих детей. И голову твоей жены.
Вместе с ним ушел и один из стражей. Второй, грязный и звероватый, остался сидеть на ступеньках. Он сопел и обрезал длинные грязные ногти острым как бритва ножом. Встречаясь взглядом с пленным генералом, он зловеще скалил гнилые зубы, многозначительно поигрывал лезвием, бросал зайчики в глаза связанному по рукам и ногам.
Александр в отчаянии склонялся все ниже. Лицо его было искажено страданием. Потом он заметно расслабился, и удивленный страж увидел, что пленник, не выдержав страданий, провалился в глубокий спасительный сон.
Слаб барин, подумал он с презрением. Все они хороши, когда с плетью в руке прохаживаются вдоль солдатского строя. И все отважны, когда за их спинами вся мощь солдатских штыков…
Он отвернулся, лениво ковырялся концом ножа в зубах, выковыривал остатки мяса. Он не видел, что пленник незаметно переместился. Его согнутые ноги приблизились. Когда раздался легкий свист, он удивленно начал поворачивать голову.
Он никогда не узнал, что швырнуло его со страшной силой. Александр вложил в удар обеими ногами свою звериную мощь. Тело стража ударилось о каменную стену, будто им бросили из катапульты. Александр, не дожидаясь, когда он рухнет на пол, перекатился, зубами подхватил нож, отполз к щели, которую заприметил раньше, воткнул нож и поспешно принялся тереть веревки на руках о лезвие.
Времени в обрез, прикидываться раздавленным некогда. Ни плана в ящике рассвирепевший Васильев не найдет, ни ключа в шкатулке. Как и самой шкатулки.
Дурак. Головой бы подумал, а не тем, чем думает всегда. Или мерит все по своему аршину? Откуда у него один кабинет, второй, да еще вторая спальня?
ГЛАВА 41
Ольга в бессилии подергала запертую дверь. Сквозь плотно закрытые ставни пробивался слабый луч света. Глаза ее привыкли, теперь она видела толстую решетку в окне. Этого было бы достаточно, чтобы воспрепятствовать бегству, но там еще и дубовые ставни на крепких болтах. А кричи не кричи, ставни не пропустят на улицу и самые отчаянные вопли.
Она не знала, сколько прошло времени. Наконец дверь с легким шорохом отворилась, появился Васильев. Из-за его плеча выглядывала массивная голова помощника. Васильев окинул ее оценивающим взглядом:
– Теперь, Ольга Зигмундовна… пришло время для прогулки.
– Что вы хотите еще? – насторожилась она.
Он повторил с нехорошей усмешкой:
– Я же сказал, прогулка. Не больше. Мы заедем к одним моим друзьям… Ну, не совсем друзьям, но там собирается общество…
Она смотрела непонимающе: