Золото: деньги прошлого и будущего

Нейтан Льюис

В этой связи нельзя не вспомнить инвестора Джорджа Сороса. Гибкая привязка российского рубля к доллару в 1995 году создала подобие денежной стабильности, обеспечившей некоторый рост российской экономики. В 1997 году Сорос купил пакет акций государственной телефонной компании «Связьинвест». В случае погружения России в денежный хаос ему грозили большие убытки. В середине августа 1998 года, когда Россия находилась на грани краха национальной валюты, Сорос выступил в западных и российских СМИ с предложением провести единоразовую девальвацию рубля, понизив его с 15 до 25 единиц за доллар, чтобы затем закрепить его курс с помощью механизма валютного обеспечения. Помимо этого Сорос предложил провести налоговую реформу.

Сорос опирался на богатый опыт инвестирования за рубежом. Он дал прекрасный совет.

Девальвация позволила бы скорректировать курс рубля к окрепшему доллару, механизм валютного обеспечения помог бы избежать дальнейших рисков, снижение налогов поддержало бы российскую валюту и экономику в целом. Предложенный Соросом план так и не был принят — в частности, из-за уверенности властей в том, что для механизма обеспечения требуются большие резервы иностранной валюты, которую в этом случае придется занимать. На самом деле в валютных резервах нет необходимости. Центробанку следует лишь скорректировать денежную базу в соответствии с привязкой.

Как всегда, нашлись люди, убедившие правительство в том, что механизм валютного обеспечения не сработает и что для России он не годится. Они упрямо игнорировали тот факт, что бывшая советская республика Эстония в разгар гиперинфляции в 1993 году привязала свою крону к немецкой марке и добилась потрясающих успехов (в настоящее время крона привязана к евро). Автор статьи в ведущем финансовом издании утверждал, что механизм валютного обеспечения не подходит России потому, что правительство не сможет финансировать дефицит бюджета за счет работы печатного станка — как будто это показатель эффективности подобных механизмов.

Информация о том, что Сорос советует провести девальвацию, окончательно все погубила (западная пресса умолчала о его предложении ввести механизм валютного обеспечения). Рубль, в начале августа торговавшийся по 6,3 единицы за доллар, начал падать несколькими днями позже и стабилизировался близ отметки 29 единиц за доллар, что означало 400-процентную инфляцию. Сорос потерял на «Связьинвесте» около миллиарда долларов. Эти инвестиции он считает самыми неудачными за всю свою карьеру финансиста.

Катастрофические последствия вмешательства МВФ подготовили почву для выдвижения Владимира Путина, который возглавил российское правительство в августе 1999 года. Путин привел в пример немецкого министра финансов Людвига Эрхарда и взялся за десятилетие удвоить ВВП, что было крайне оптимистичным прогнозом для страны, экономика которой в течение 20 лет распадалась все более быстрыми темпами. Наверное, Путина вдохновили успехи Эстонии после введения механизма валютной привязки и плоской шкалы налогообложения доходов физических лиц. В 2001 году средняя заработная плата в Эстонии составляла $500 в месяц, в то время жители российского Ивангорода, пограничного с эстонским городом Нарва, получали всего $50.

Путин взялся за Налоговый кодекс и в 2000 году провел через Думу закон о единой 13-процентной ставке подоходного налога — самой низкой в мире. При Путине был снижен целый ряд налогов, некоторые налоги вообще отменены. Единая ставка подоходного налога обладает одним важным преимуществом — она не зависит от инфляции и не предусматривает перевода налогоплательщиков на более высокую ступень налоговой шкалы. Снижение налогов помогло стабилизировать рубль на уровне 29 единиц за доллар США. В результате российская экономика в 2000 году расширилась на 8 %, продемонстрировав рост впервые с 1960-х годов, а налоговые поступления удвоились. В 2001 году Путин заметно понизил налоги на корпоративную прибыль, и многие российские компании вышли из тени. Налоговая амнистия для бизнеса пополнила государственную казну. Денежная политика, направленная на укрепление рубля, сменила ползучую привязку к доллару, которая в действительности обернулась медленной девальвацией национальной валюты. В сочетании с дальнейшим снижением налогов такая политика вызвала экономический бум в России, напомнивший о Германии 1950-х годов. Фондовый рынок рванул вверх. Возможно, в будущем о российской экономике тех лет будут говорить как об «экономическом чуде после окончания холодной войны».

Воздействие Азиатского кризиса на мировую экономику прекратилось в начале 1999 года, поскольку после отказа Бразилии от фиксированного курса реала в январе в мире

больше не осталось привязанных к доллару валют — за исключением Китая, осуществлявшего жесточайший контроль над движением капитала. Скользящая привязка бразильского реала, позволявшая ему снижаться по отношению к доллару на 7,5 % в год, ослабила давление, оказываемое укреплением американской валюты. Это позволило Бразилии оттянуть час расплаты еще на несколько месяцев. Бразильское правительство боролось с кризисом все теми же безнадежными методами — повышением ключевой процентной ставки и укреплением бюджетной дисциплины, включая рост налоговых ставок. Вместо автоматического сокращения денежной массы, что происходит при наличии механизма валютного обеспечения, Центробанк Бразилии упорно продолжал манипулировать процентными ставками. Пытаясь удержать реал от падения, ЦБ повысил базовую учетную ставку SELIC (краткосрочную процентную ставку) до 43 %. Вследствие этого ставки коммерческих кредитов подскочили до 50–90 %, ставки потребительских кредитов — до 150–250 %. Сокращение денежной базы можно было провести почти задаром; однако в итоге Бразилия потеряла около $40 миллиардов в иностранной валюте, потратив государственные резервы в бесплодной попытке поднять рыночной курс национальной валюты выше ее реальной стоимости.

МВФ предоставил Бразилии кредит в $41,5 миллиарда и потребовал повысить налоги. Первичный профицит бюджета при этом должен был составить 2,6 % ВВП с последующим ухудшением ситуации в экономике и сокращением налоговых поступлений. Возник вопрос: зачем Бразилии брать огромный кредит у МВФ при профиците бюджета? Занимать у МВФ — это значит обрекать страну на дефицитное финансирование. Все очень просто. Факты говорят сами за себя: Бразилия в 1998 году добилась первичного бюджетного профицита на уровне 1 % ВВП, но ничего не сделала для поддержания своей валюты.

Бразильский Конгресс проявил свойственную демократическим институтам коллективную мудрость и отклонил многие законы, предполагающие повышение налогов — например, налогов на заработную плату и на финансовые операции. Однако правительство все равно увеличило налоговые ставки, задушив рост экономики и не позволив Центробанку укрепить реал.

Тем не менее в конце 1999 года произошел прорыв. Президент Центробанка Франсиско Лопес ушел в отставку, а его место занял Арминио Фрага, работавший у Сороса менеджером в инвестиционном фонде Quantum Emerging Markets Growth Fund. В ноябре 1999 года Фрага приступил к непосредственному управлению ликвидностью, не полагаясь более на целевые процентные ставки как на средство поддержания реала. Азиатские страны избрали сходную политику. Реал начал расти столь быстро, что бразильскому Центробанку пришлось провести интервенцию на валютный рынок с целью сдержать его подъем. Тем не менее Центробанк не отказался от целевых процентных ставок. В 2001 году, когда реал вновь начал терять в цене, ЦБ забыл об управлении денежной массой и начал повышать ключевую ставку. Реал заскользил вниз. Фрага в конце концов решил, что девальвации не избежать.

После разрыва непродуманных и плохо поддерживаемых привязок в Азии и последовавших за этим неудач с плавающими (читай, падающими) курсами сторонники твердых денег заговорили о механизмах валютного регулирования (или валютных союзах), которые позволили бы азиатским странам предотвратить повторение кризиса 1997–1998 годов. Однако механизм валютного регулирования не является оптимальным решением, если за ориентир берется плавающая валюта иностранного государства. Азиатский кризис задел Гонконг и Аргентину — самые крупные экономики из всех, использовавших долларовую привязку, — и задел основательно. Не уберегся и Китай, который не пользовался механизмом валютного регулирования, но сумел сохранить привязку юаня к доллару благодаря контролю над движением капитала и солидным резервам иностранной валюты. Когда валюта привязана к какой-нибудь другой плавающей валюте, часто возникает необходимость скорректировать привязку (в то время как привязка к золоту оставалась неизменной в течение нескольких столетий). Наиболее удачное решение проблемы укрепления доллара предложила Малайзия, заново привязавшая ринггит к доллару на уровне 3,8:1 после фиксации на уровне 2,5:1. В пересчете на золото стоимость ринггита осталась той же, что и в 1996 году.