Золото гуннов
Шрифт:
— Лучше бы они тебе фальшивые подсунули, тогда бы можно было привлечь их за фальшивомонетничество, — вслух поделилась следственными заботами Делова, не оставляя ни на секунду свой компьютер. — А так… — добавила неопределенно.
— Может, так было бы и лучше… — не стал спорить покладистый то ли свидетель, то ли подозреваемый, то ли потерпевший. — Поверите, нет ли, но с эти кладом, впрямь головой свихнулся. И что лучше, что хуже — совсем не понимаю…
— От «кукол» что-нибудь сохранилось? — не надеясь на положительный ответ, все-таки спросила Делова.
Выяснение всех обстоятельств
— Да нет, что вы… — отмахнулся обеими ладонями то ли от вопроса, то ли от самого настырного следователя Рудагонов. — Денежки я истратил, а бумага ушла на растопку печки. Хорошо горела, — вздохнул грустно он.
— Я так и подумала, — констатировала с сожалением Делова, веря в искренность слов допрашиваемого, что случалось не очень часто.
— Поняв, что меня «надули», провели как мальчишку, я к ним, — рассказывал далее Рудагонов. — А они: «Знать ничего не знаем, ведать не ведаем. Ты все получил сполна» — и суют мне под нос расписку с моей подписью. А в расписке написано, что я все деньги, 600 тысяч рублей, получил и претензий к ним не имею. Я вскипел и говорю: «Пойду в милицию и заявлю». Они в ответ так меня в четыре руки отмолотили, что мне было уже не до похода в милицию. Тут, как говорится, дай Бог выжить.
Рудагонов вздохнул. На этот раз как-то тихо и обреченно. Впрочем, возможно, и доля облегчения была в этом вздохе: человеку дали возможность выговориться, не носить в себе тяжесть, отравляя ее содержимым сознание и душу.
— Я знаю, что перед законом и государством я виноват, — продолжил он свое повествование по собственной инициативе, не дожидаясь вопроса следователя. — Но, хотите верьте, хотите нет — ваше дело — деньги я искал уже не для себя, а для несчастного Михаила.
«Неплохой ход, — мысленно отметила эти слова допрашиваемого следователь по важным делам. — Даже если он говорит все это сейчас не совсем искренне. А если искренне, то суд это обязательно примет во внимание, как смягчающее вину обстоятельство. Да и следствие тоже, — тут же поправила она себя. — До суда оставим его под подпиской о невыезде».
— Хотя, по правде сказать, вначале я, конечно, тоже хотел малый кусочек от большого пирога и для себя урвать, — откровенно каялся неудавшийся кладообладатель и бизнесмен Рудагонов. — Что было, то было. Но потом, когда Михаил оказался в психушке, думал о том, как ему помочь. Для него деньги добыть уже мыслил…
— А вы знали, что любые клады необходимо сдать государству? — задала контрольный вопрос Делова.
Как ни симпатичен ей был допрашиваемый, но профессионализм требовал свое. И профессионализм сработал, скорее, автоматически, чем по разумению.
— Знал, конечно. Пусть не досконально, всего лишь по слухам, но знал, — не стал запираться и юлить, как уж на
«Разве только бес бывает сильнее… — подумала Делова. — Еще и обстоятельства, и судьба, и пристрастия, и человеческие слабости, и многое другое. К тому же бесов можно молитвой приструнить, а обстоятельства или пристрастия — ничем».
Когда допрос был окончен, Рудагонов спросил:
— Теперь арестуете?
— Об этом еще рано думать, — не стала она обнадеживать его раньше срока. — Пока же вот вам чистый лист бумаги, пишите заявление о привлечении к уголовной ответственности Подтуркова и Задворкова за причинение вам телесных повреждений.
— Может, не стоит? — замялся Рудагонов. — Их и так Бог накажет…
— Стоит, еще как стоит, — проявила твердость Ольга Николаевна. — Ибо ненаказанное зло порождает новое, более тяжкое. А когда последует божье наказание, неизвестно. Бог терпелив к людским порокам… Так пусть же своевременным станет государственное наказание.
— Ладно уж, напишу, — согласился Рудагонов. — Бить меня им не стоило. Полжизни отняли, сволочи!
Он взял авторучку и тут же, в кабинете следователя по особо важным делам, стал писать заявление.
В этот день Подтурков и Задворков судом, признавшим доводы следствия убедительными, были арестованы. И через некоторое время сопровождены в СИЗО, неприметное здание которого спряталось за высоким забором на улице Пирогова. Такого поворота дела обвиняемые явно не ожидали. Блатной апломб и гонорок с них слетел в одночасье, как вешний снег с крыш домов. Оба ранее судимы не были, тюрьму за дом родной не считали. И перспектива быть за решеткой их радовала так же, как путника среди пустыни раскаленное солнце.
— Разве нельзя было на подписку? — спрашивали они своих адвокатов сразу же по оглашении решения суда.
— Можно, — отвечали те.
— Так почему же?..
— «Быковать» да хамить следователю не стоило. Дали бы мало-мальский расклад по делу — и гуляй до суда на свободе…
— А в обратную сторону развернуть нельзя, если расклад станем давать?..
— Теоретически возможно… Только сложно. Ни следствие, ни суд однажды принятых решений изменять не любят. Раньше надо было головами думать да с нами советоваться. Теперь-то что кулаками после драки размахивать…
— Но вы уж попробуйте, попытайтесь…
— Попытка не пытка, — пообещали адвокаты. — Но и вы себе помогите.
— А то!..
Но это было сразу же после суда.
Теперь же, находясь в «предбаннике» СИЗО, они с бесконечной тревогой в душе ожидали, когда закончатся формальности по оформлению их в этот скорбный приют заблудших душ, это земное чистилище, и конвой разведет их по камерам. Как там встретят сокамерники? Что спросят? Что скажут? А главное, как держаться и что отвечать? Про что лучше язычок держать за зубами. СИЗО хоть и не тюрьма, но и про порядки в нем немало слухов ходит. И в нем, говорят, опускают за милую душу. Эх, лучше бы не бычились да не строили из себя крутых… Да что о том. Задним умом все крепки. Обычного, как денег, всегда не хватает.