Золото гуннов
Шрифт:
После обеда из странствий по улочкам и закоулочкам старинного города Фатежа, городской статус которого был установлен еще императрицей Екатериной Великой в 1779 году, прибыли оперативники. Но не одни, а с Рудагоновым Ильей, понуро плетшимся между ними.
Яншин пошел «докладываться», а его напарник Федорцов, напустив на себя вид скучающего опера, остался в коридоре с доставленным. Процессуальный статус Рудагонова пока оставался зыбким, как марево над землей в знойную пору или как годовая премия опера на «земле»: оступился где — и прощай премия. А вместе с ней и планы на приобретение давно желанной вещи.
— Осень, а жара стоит как летом, — вошел в кабинет «важняка» Яншин, на ходу вытирая носовым платком вспотевший лоб. — Хоть платок выжимай.
— Сейчас Ольга Николаевна приставит «начальнический фитиль» к одному месту — станет еще жарче, — встретил его Семенов лучезарно-наигранной улыбкой. — Так припечет, что запляшешь, как уж на сковородке.
— За что такая немилость? — сделал удивленные глаза опер. — Мы вроде бы не только установили Рудагонова, но и сюда доставили. В целости и сохранности. Не поверишь, только из больнички вышел — и прямо к нам в руки… Мы его тепленького цап-царап, как лиса петушка в старой русской сказке, да и в кабинет следователя по особо важным делам. Милости просим, дорогуша! Так за что же немилость?..
— А за то, что при конвоировании не обеспечили должную изоляцию Подтуркова и Задворкова друг от друга, — почти словами «важняка», сказанными незадолго ему самому, пояснил Семенов предполагаемый разнос со стороны руководителя СОГ. — Пока вас не было, все досталось мне. По полной программе. Да еще и с довеском. Теперь, надеюсь, и вам кое-что перепадет от щедрот ее ангельских… Не все же простому следаку… тем более, что работали в группе… в устойчивой группе, как говорится в статьях уголовного кодекса.
— Радуешься? — По-мальчишески сделал свирепое лицо Яншин, не особенно печалившийся по поводу возможного разноса. Одним разносом больше, одним меньше — разницы для «дубленой оперской шкуры» никакой.
— Радуюсь, — дурашливо оскалился Семенов.
Однако Делова распекать оперов не стала. Видно уже остыла и пришла к выводу, что нет толку на вагон обижаться, когда поезд ушел.
— Доставили? — спросила буднично, отрываясь от просматриваемых бумаг.
— Доставили.
И дальше пошла знакомая всем работникам милиции игра в словесный «пинг-понг».
— Что-либо у него дома нашли? — полетел «шарик» в сторону оперативника.
— Нет. — Отбил тот с легкостью.
— По дороге беседовали? — Вновь послан следователем «шарик» партнеру по спаррингу.
— Да. — Легко принял подачу оперативник.
— И что?
— Говорит, что клад ему достался от знакомого…
— Гуннявого? — Опередила с ответом Делова.
— Да, Гуннявого. Точнее, Гундина Михаила Васильевича, 1970 года рождения, уроженца и жителя деревни Руда Фатежского района, безработного, разведенного, ныне обитающего в психбольнице поселка «Искра», — доложил в подробностях и с оперским форсом Яншин, задержав «шарик» на своем поле и сбив ритм игры.
— Что случилось с Гундиным? Почему в психбольнице? — Сделала новую подачу Делова.
— Пока точно неизвестно, но Рудагонов утверждает, что Гуннявого туда заточил дух клада, — полностью выбился из начатого ритма Яншин.
Да и любой на его месте вряд ли бы смог в один взмах ответить на столь мощную подачу.
— Кто заточил? — не удержался от вопроса скептик Семенов. — Или я ослышался?
— Да дух клада, — повысил громкость оперативник. — А для тех, кто с природной глухотцой еще раз повторяю: дух клада или погребения.
— Так на дворе ведь двадцать первый век… — то ли возмутился, то ли удивился следователь. — Какие, к лешему, духи? Что за чушь?!
— Ну и что? — подтрунивал опер. — Духи, в отличие от людей, бессмертны. А духи древних погребений — в особенности. Они, как сказал один классик, живее всех живых!
— Интересно, как?.. — направила очередной вопрос-«шарик» на поле партнера Ольга Николаевна. — Если, конечно, отбросить в сторону весь словесный понос, что ты сейчас нес.
— А стал приходить по ночам и «долбить» мозжечок, — усмехнулся Яншин, разгадав незаконченный вопрос «важняка». Про себя же подумал: «Как ты нам, дорогая Ольга Николаевна порой долбишь».
— Это Рудагонов говорит?
— Он самый.
— А как все эти предметы с погребения попали к Рудагонову? Поясняет или отмалчивается?
— Поясняет. Говорит, что сам Гундин и предложил забрать клад у него…
— Неужели?.. — не скрыла иронии Делова.
Это сообщение оперативника вызвало сомнения не только у «важняка», но и у Семенова, явственно отразившись на его лице.
— …В надежде, что дух отпустит его, оставит в покое, — пояснил Яншин.
— А сам Рудагонов участвовал в раскопках? — наседала на оперативника с вопросами Ольга Николаевна, как до этого сам Яншин наседал на Илюху Рудагонова, пытаясь выжать из него как можно больше полезной для следствия информации.
— Клянется, что не участвовал, только металлоискатель «подогнал».
— И все?
— И все. По крайней мере, так говорит…
— В доме посмотрели? Или забыли?
— Обижаете, Ольга Николаевна. Обыска, конечно, не делали, но посмотреть посмотрели. И порасспрашивали. Самого и соседей. Нет там ничего.
— Ни одной золотинки? — вмешался с нескрываемым недоверием в голосе Семенов.
— Ни одной.
— Ну и ну! — Поджал губы Семенов.
— А что тут «ну и ну», — скользнул взглядом по следователю Яншин, — когда ему поначалу столько «бабла» обещали, что он о «заначке» для себя даже и подумать не хотел. А потом, когда все гуннское золотишко уплыло, спохватился, конечно. Да было поздно. Добился только того, что Подтурков и Задворков отдубасили его не по-детски… Кстати, — ухмыльнулся опер, — он этот факт считает продолжением мести духа клада.
— А как же! — Хмыкнул Семенов с ироничным подтекстом. — Без духа тут явно не обошлось. Наверное, шептал Подтуркову и Задворкову на ушко, как наносить удары, куда садануть половчее. Те бы без него, без духа этого самого, ну никак бы не сообразили… Соображалки вряд ли хватило бы…
— И я так думаю, — согласился с ироничными доводами следователя опер. — Тем не менее, Рудагонов трусит не понарошку… Чего-то боится. Очень боится. До дрожи телесной.
— Это он вас боится, оперов-костоправов, — не отказал себе в удовольствии поддеть в очередной раз опера язвительный Семенов.