Золото гуннов
Шрифт:
— А прозвище? — напомнила Делова, перестав порхать изящными пальчиками по клавишам клавиатуры и оторвавшись на секунду от экрана монитора.
— Тоже из детства. Как-то невнятно говорил, гундосил что ли… Вот деревенские мальчишки и прозвали его «Гуннявым». Кличка и приросла, заменив ему на все время и фамилию и имя.
Допрашиваемый был словоохотлив. Показания вытягивать из него, как из других, следственными «клешами» не приходилось. Про таких в следственных кругах поговаривали: добрая находка. Успевай только записывать показания.
— Гундин сказал, для чего ему металлоискатель? — продолжила допрос Делова.
— И сказал, и предложил поучаствовать в поисках клада.
— Просто так, наобум?
— Нет, не наобум, — несколько оживился Рудагонов. Даже перестал разглядывать и теребить руками измятые штанины давно не стираных и не помнящих уже утюга брюк непонятного окраса. — Видите ли, товарищ следователь, в его семье, как, впрочем, и в моей, имелось предание, что на берегу речки Руды далекими-далекими предками зарыт богатый клад…
— Интересно, интересно… — не отрываясь от компьютера, поощрила допрашиваемого к продолжению темы Ольга Николаевна.
— В это предание верили и не верили, — продолжал Рудагонов, — но передавали из поколения в поколение… как интересную сказку из прошлого нашего рода. Особенно много о ней говорили в семье Михаила. То ли в шутку, то ли всерьез заверяли нас, мальчишек, что клад принадлежал какому-то ведуну рода, наложившего на него заклятье. Нам тогда было интересно. Это подогревало в нас мальчишеский азарт. Но не более того. В советское время в клады да заклятья особенно не верили — в иное верить учили: в труд да в торжество коммунизма! — То ли пошутил, то ли констатировал допрашиваемый. Не разобрать. — Поэтому мыслей о поиске клада тогда даже не возникало. Тем более что точного места никто не называл. А речка Руда хоть и не широка и не глубока, но протяженность имеет значительную. Пойди, поищи… Потом выросли, женились, обзавелись детьми, работой — и о предании позабыли. По крайней мере, я.
— И что же случилось, что Гундин Михаил вдруг не только вспомнил о зыбком предании, но и приступил к реальным поискам?
— Да то, что работы не стало совсем, а свободного времени хоть отбавляй. От безделья запил Михаил, крутенько запил, — уточнил Рудагонов, скорее для себя, чем для следователя. — Пил, пил, но как-то раз Гундин, опохмелившись после очередного запоя, вдруг принял решение, что с пьянством пора завязывать, пока «гуси не полетели». И завязал. Но жить-то надо было на что-то. Работать не хотелось, а есть — каждый день да еще и три раза. Вот тут-то он и вспомнил про предание и клад предков. Вспомнил — и пошло-поехало. Потерял мужик покой. Стал к речке чуть ли не ежедневно ходить, берега разглядывать. Но одними глазами мало что увидишь, особенно, если видеть надо было под землей. Тогда и решил приискать себе металлоискатель…
— Где он нашел клад, точнее погребение, знаете?
— Знаю. Как-то приводил меня к месту раскопок. Предлагал помочь. Но у меня тогда была работа, и я отказался, боясь потерять скудный заработок, сменив его на призрачный клад.
— И где же это?
— Да на берегу Руды, недалеко от деревни, где проживал Михаил, — охотно пояснил Рудагонов.
— Вам придется показать это место. Это ведь важно не только для уголовного дела, но и для археологов и для историков.
— Покажу, чего не показать.
— Кроме золотых изделий, что еще было найдено, знаете? Хотя бы со слов Михаила Гундина.
— Что-то говорил про какие-то черепки да про кости человека, — пояснил Рудагонов. — Но как-то вскользь. Мельком. Словно, о нестоящем… А сам я этого не видел. Врать не стану.
— Хорошо, — подвела итог данной части допроса Делова. — Здесь более или менее, но понятно. А как сокровища перешли от Гундина к вам?
— Да он их сам же и привез. Сказал: «В городе проще найти покупателя, чтобы продать». Я возражать не стал. Оставляй, говорю, места много. Только после продажи магарыч с тебя. А он в ответ: «Продадим — и заживем, Илюха, по-человечески». Не пришлось, — «погас» Рудагонов и ликом и голосом.
— Почему же?
— Да дух клада, или мертвяк тот, которого потревожил Михаил, являться к нему по ночам стал. Мишка говорил, что костлявыми руками за глотку давил, проклятьями из беззубого рта сыпал, как отрубями из мешка рваного. Глазницами безокими полыхал так, что у Мишки, по его же словам, собственная душа в пятки убегала.
— Игра воображения на почве алкогольного расстройства психики, — заметила Делова, не очень-то поверившая в духа клада.
— Не верите? — вновь оживился Рудагонов. Даже привстал на мгновение со стула, на котором до этого момента тихо сидел. — А зря. Я сам видел на его шее красные поперечные полосы от пальцев. Не по себе становилось…
— Не будем спорить, — прервала его Делова. — Врачи разберутся.
— Дай-то Бог, чтобы разобрались, — не очень-то поверил в силу современной психиатрической медицины Рудагонов. — Пока что-то не очень… Вот с моими травмами справились… хоть и не быстро, но справились. Подлатали, подштопали — и на выписку. А с ним все возятся и возятся… Однако улучшений никаких. Наоборот, все хуже и хуже бедному Гуннявому. Слышал, не жилец. Извел его дух. Полностью извел. Раньше мог литр водки выпить — и хоть бы хны! Ни в одном глазу. Крепкий был. Теперь же — живой скелет, — посетовал Рудагонов.
«А он и не туп и не глуп, — подумала о допрашиваемом Делова, слушая его исповедь. — При нормальных условиях был бы вполне заурядным гражданином страны… мужем… отцом… дедом. Со своим человеческим достоинством, со своей жизненной философией… Впрочем, мог, да не стал. Как и многие…» Вслух же спросила об ином, более важном для расследуемого дела:
— Скажите, Илья Матвеевич, когда вы познакомились с Подтурковым Петром и Задворковым Иваном?
— А тогда, когда вместе с Гундиным покупателей на клад искали. Гундин тогда только болеть начинал, но еще держался. Тогда и познакомились.
— Оба?
— Оба. Я и Гундин. Только Гундина вскоре «скорая» забрала — и в «Сапожок». Отбывая, он завещал продажу клада мне. Интересное дело: сходил с ума, а о попытке разбогатеть не забывал, — философски заметил Рудагонов. — И дела вести с этими проходимцами пришлось уже мне одному, — посетовал печально. — Причем не столько для себя, как для того, чтобы на вырученные за клад деньги вылечить Михаила. Но эти жулики так все обставили, что я остался и без сокровищ, и без обещанных денег. Подсунули мне так называемую «куклу». А я тогда на радостях, да еще будучи выпивши, сразу подвоха не углядел. Толстые пачки банкнот в блестящих банковских упаковках не только глаза мне застлали, но и ум последний. Когда же разобрался, то увидел аккуратно нарезанную бумагу, с двух сторон прикрытую настоящими банкнотами.