Золото Маккенны
Шрифт:
Да, и Хачиту тоже… Следовало отыскать какой-то способ справиться с его умственной отсталостью, потому что в сочетании с диким нравом она могла стать чрезвычайно опасной. С одной стороны, он вроде как принял сторону шотландца. Но косые взгляды, которые индеец постоянно бросал на белого, словно никак не мог вспомнить нечто важное, указывали на то, что это «нечто» не слишком радостное. И всё-таки по сравнению с Микки и Пелоном молодой великан казался спутником вполне сносным.
Пока хоронили Салли, пока седлали лошадей, индеец не отставал от Маккенны и пристально за ним наблюдал.
Отметив это, Пелон приказал Хачите перейти в голову колонны и ехать рядом с ним. Апач ответил отказом. Его погибший друг велел ему держаться белого с огненными волосами. Значит, он поедет рядом с этим человеком. Маккенна заверил Пелона, что компания индейца его нисколько не стеснит. То же самое он объявил и хмурому Хачите.
— Счико, — сказал он ему на его родном языке и положил руку на напрягшийся бицепс.
Это значило «друг». Лицо индейца разгладилось, он улыбнулся и, положив свою лапищу на руку Маккенне, пророкотал:
— Счикобе, — что было ещё лучше, так как обозначало: «старый друг».
Достигнутое согласие несколько успокоило Пелона. Ему вовсе не хотелось ссориться с апачем по пустякам. Вожака и без того волновала предстоящая дорога.
— Скорее, — поторапливал он всех, — нам пора.
Наконец, все двинулись вперёд: Пелон впереди, за ним Микки, между лопатками которого удобно устроилось дуло старухиной винтовки; за индианкой — Фрэнчи Стэнтон. Позади всех — Маккенна и Хачита.
Апач обернулся на тропу, ведущую к роковому колодцу Скаллз.
— Хотелось бы мне, — печально сказал он Маккенне, — вспомнить, что говорил мне мой товарищ, лежащий теперь там, на тропе. Что-то о том, почему мы двое пошли с этими собаками; зачем явились к старому Эну и Маль-И-Пай. Ну, почему я такой глупый?! Моему товарищу было бы стыдно, если бы он узнал, что я забыл самое главное.
— Ты всё вспомнишь, — заверил его Маккенна. — Пытайся раз за разом, и в один прекрасный момент всё получится, увидишь. Едем! Твой друг Маккенна верит в тебя, я знаю: ты вспомнишь!
Огромный апач удовлетворённо кивнул.
— Спасибо, белый друг, — улыбнулся он. — Беш говорил, чтобы я тебе верил. И я верю. Едем, надо нагнать остальных!
Он сжал коленями бока своего мустанга, и они с Маккенной двинулись за отрядом по узкому каньону.
Маккенна тоже улыбался. Он был всё ещё жив, к нему вернулась Фрэнчи, появился новый друг… И день стоял прекрасный. Чего ещё желать мужчине! Особенно приятно было то, что он смог успокоить и ободрить бедного Хачиту.
Если бы Глен Маккенна знал, что именно сказал Беш своему приятелю… Чувство удовлетворения наверняка сменилось бы ледяным страхом. Но, как бы то ни было, сейчас его глаза сверкали радостней, чем тогда, в Удивительной Траве, после первого прикосновения к руке Фрэнчи.
Сахарные Головы
Они миновали Яки-Хиллз и пересекли Солт-Ривер в верхнем рукаве реки. По правому берегу, следуя за течением, они проскользнули мимо Сан-Карлоса и Сомилл, оставили с восточной стороны резервацию Форт-Апач и прямиком попали в пустоши Ситгривз, что к западу от Сент-Джонса. Здесь, на шестую ночь путешествия, они разбили лагерь в седловине между двумя безымянными горами. С этого места они могли видеть: на севере — гору Гринз, на юге — гору Болди. Лагерь оказался не слишком удобным — его продували ветры, воды и хвороста не было. Однако никто не жаловался: путь проделан большой, лошади в прекрасном состоянии, все люди невредимы. У Маккенны с Фрэнчи всё ещё не было ни малейшего шанса освободиться, но спутники стали относиться к рыжебородому проводнику и его девушке с меньшей жестокостью и не так тщательно следили за ними, как до засады в Скаллз. Во время продвижения через иссохшее плато Натанз и сквозь земли индейцев Кинишба между путешественниками установился некий дух товарищества, а затем — почти дружелюбия.
Любовью к этим местам Маккенна заразил и Фрэнчи. На протяжении двух последних переездов девушка тоже начала вдыхать запахи рассвета и «слушать, как растёт трава», как это делают апачи. Она сильно привязалась к старой скво, и Маль-И-Пай наконец-то признала, что они с «тощим цыплёночком» — симпатико.
И теперь, когда до Нью-Мексико оставалось не больше сорока миль, позади не было видно никаких следов погони, а впереди — признаков засады, отряд, за исключением Микки Тиббса, обычно сидевшего чуть в стороне от остальных с ружьём на взводе, напоминал тёплую компанию, выехавшую на пикник, чтобы сдобрить свою пресную жизнь тяготами дикой жизни.
Аккуратный костерок, который Маль-И-Пай разожгла из щепочек, припасённых в перемётной суме, сиял в темноте. Даже на расстоянии чувствовалось тепло от его пламени. Ужин состоял из жареной дичи, апачского хлеба — ячменных лепёшек-тортиллий — и чёрного кофе. Пелон рассказывал какие-то леденящие душу истории из своей жизни, Хачита показывал танец, каким его племя вымаливает у неба дождь, а Маль-И-Пай распевала песню, в которой уверяла Маккенну, что с сегодняшнего дня он — если захочет — сможет спать с белой девушкой. Песенка должна была также подготовить Фрэнчи для будущей жизни. Маль-И-Пай обещала, что всё будет в порядке.
Маккенна не стал переводить Фрэнчи слова песни. Но, подумал он, неплохо на такой ноте объявить об отдыхе. Предстоял трудный денёк, пора стелить одеяла и укладываться, чтобы завтра дорога показалась лёгкой и приятной.
Услышав, что завтра предстоит ответственный день, Пелон прищурился, а Микки Тиббс выдвинулся из тени. Но Маккенне было не до них.
— Все мы устали, — сказал он. — Обо всём поговорим утром.
Бандиты согласились. Переезды по сорок и более миль в день утомляли и разбойника, и кавалерийского разведчика. Что уж говорить об остальных…
Лагерь заснул.
С первым лучом солнца Маккенна отвёл Пелона и Микки на скалистый уступ в нескольких сотнях футов над лагерем и показал на северо-запад. Компаньоны скептически уставились вдаль.
— Мать честная! — задохнулся Пелон. — Сахарные Головы!..
— Правильно, — отозвался рыжебородый старатель. — Именно они.
До этого момента Маккенна и сам по-настоящему не верил в карту, нарисованную старым Эном на песке. Прошлой ночью его поразила мысль, что место, где они разбили лагерь, очень похоже на «высокую седловину между двух гор», о которой говорит легенда. Неужели они — на верном пути?! Он боялся даже думать об этом, боялся разочароваться.