Золото Маккены
Шрифт:
Маккенна не удивился, узнав из этого рассказа, что Сэлли была, как и её сводный брат Пелон, хорошей девушкой. Она вовсе не была неверной своему мужу, а просто попыталась доказать своему поклоннику, что её прелести недоступны. К несчастью, поблизости оказался муж. Не разобрав, что Сэлли оставалась верна ему, он отказался её слушать, просто заявив: трудно отвадить ухажёра, показывая ему то, чего у него нет. Достал свой нож и поставил отметину стыда на своей преданной супруге.
— Именно подобные поспешные ошибки, — заявила старая дама, — превращают жизнь в запутанный клубок. Если бы мужчины способны были слушать, вместо того, чтобы хвататься за нож да ружьё, в мире было бы куда меньше забот.
Маккенна, собравшись слушать ещё, вежливо осведомился о том, нет ли у Сэлли и Пелона ещё братьев и сестёр, и тут же был раздосадован, увидев скакавшую сразу позади них сквос пугающим взглядом, ту самую, история которой была только что рассказана. Она явно слышала каждое слово, переданное её матерью, и всё время следила за Маккенной. Только он подивился этому взору, как мрачная сквовнезапно перевела взгляд на Фрэнси Стэнтон, прежде чем вновь обратить его на Маккенну, и тот понял, что заставляло Сэлли метать глазами искры в свете луны. То была не только плотоядная страсть к нему, но и ненависть к белой девушке.
Тут он понял, что отныне нельзя позволять, чтобы Фрэнси оставалась наедине с апачкой, сестрой Пелона. Не должен он позволить и чувственной индианке оттеснить его от остальных. Что она убьёт белую девушку, чтобы добиться своего — яснее ясного… и всё же в мягкой атмосфере пустынной ночи, красота которой пробудила в их странной компании новое чувство — некое подобие дружелюбия, такой поступок казался невозможным. Но Маккенна знал, что он вполне согласуется с понятиями апачей.
Резко отведя взгляд от Сэлли, он вернулся к Пелону, Бену Коллу и Венустиано Санчесу. Сэлли подождала остальных апачей — Беша и Хачиту. Малипаи, оставшись наедине с Фрэнси Стэнтон, освобождённой от кляпа и пут по приказу Пелона, кивнула белой девушке, пробормотав:
— Жаль, что ты не говоришь по-испански, мучача;я б рассказала тебе кое-что о той плосконосой стерве, там, сзади. Ты мне пришлась немного по сердцу. Ты костлява и крепка, как и я. Но ты хорошенькая. А я никогда не была хорошенькой. Может, поэтому ты мне и приглянулась. А может, и то, что я знаю — Маккенна любит тебя по-настоящему. И это движет моим сердцем. Неважно. Я всё же хотела, чтоб ты поняла, о чём речь, бедная ты чёртова дура. Эх! Да мне-то что! Ты б, верно, только плюнула мне в лицо за мою заботу. В конце концов, ты белая, а я всего только чёрная, до безобразия красно-коричневая, словно старая бизонья шкура, высушенная солнцем. Чёрт с тобой! Надеюсь, Сэлли перережет тебе глотку!
Она завершила свой испаноязычный гнев гортанным проклятием на апаче, но Фрэнси Стэнтон улыбнулась, протянув руку, и похлопала сморщенную когтистую лапу Малипаи. Старуха, как змея, зашипела и убрала руку, словно обугленную, как головешка, Но в лунном свете белая девушка заметила блеск слезы в старых глазах матери Пелона Лопеса и улыбнулась снова, сказав тихим, приглушённым тоном:
— Я не думаю, чтоб ты меня обидела. Не знаю, что ты сказала, но почему-то не боюсь тебя. — Она нахмурилась на миг, пытаясь придумать, как передать старухе то, что сама чувствует и думает. Наконец серые её глаза просияли. Протянув руку, она дотронулась до груди безобразной сквоповыше сердца. Затем прижала руку к собственному, произнеся одно слово: «Друзья».
Смысл этого слова понятен на любом языке, в любой стране, как никакое другое. Старая сквоизумлённо оглядела её. Глаза их встретились и сказали что-то друг другу, затем расстались.
— Не знаю, — прошептала старая дама по-испански, — не знаю…
20
Неладно что-то у Черепов
— Теперь осталось недолго, — сказал Пелон. — Ай! Только вдохните этот свежий рассветный ветер! Что была за ночь! — Он экспансивно взмахнул рукой, одарив Маккенну своей безжизненной улыбкой, — Признайся, старина, ты знаешь, что я прав. Ты так же взволнован, как и я. Этот Юный Мики Тиббс! Эх! Он явно не то, что его отец, старик. Я думал о нём лучше. Но невозможно создать двух человек столь коварных и злобных, как Старый Мики Тиббс.
Он помолчал, вдохнув пустынного воздуха, почмокав толстыми губами так, словно тот был хорош на вкус.
— Видишь ли, амиго,дело вот в чём. Если, как я сказал прежде, Старый Мики был целиком сукиным сыном, тогда, ха-ха-ха, придётся признать, что молодой — всего лишь наполовину сукин сын, а? По крайней мере, вполовину, чем его отец. Что скажешь об этой шутке, Маккенна? Нравится?
— Не так, как та, что поведала мне твоя мать сейчас о твоей сестре Сэлли, — сказал белый золотоискатель. — Но я признаю, что ты унаследовал кое-что от дара старой дамы рассказывать истории. Отчего ты не сказал мне сразу, что она твоя мать, Пелон? Это тайна?
— Что ж, и да, и нет, амиго.В конце концов нет большой чести быть матерью Пелона Лопеса. — В его словах внезапно прозвучало слабое эхо серьёзности, ещё одна теплящаяся искра человеческой слабости, которую, казалось Маккенне, он уже чувствовал прежде.
— Я, однако, рассказывал тебе о Сэлли. Ты не скажешь, что я был лишь наполовину честен с тобой. А кроме того, какая разница?
Маккенна взвесил свой ответ.
— Разница в том, тот ли ты человек, каким мне представляешься. Я видел, как ты убил сегодня ночью двух человек; дважды ты нападал на меня, словно безумный, без всякой причины, а ещё — ударил Сэлли перед тем, как мы промчались мимо солдатского лагеря, и всё без видимой необходимости. Но всё-таки я думаю, что ты не Мартышка, не животное, как он.
— Какой же я тогда зверь?
— Плохой, но такой, у которого никогда не было возможности стать хорошим. Ты уже слишком стар нынче, чтобы перемениться, но мне всё-таки кажется, что ещё можно взрастить семена чести, унаследованные тобой от испанского отца. Ты знаешь что-нибудь об испанской религии, Пелон?
— Ха! Я всё о ней знаю. Все падре — это свора лживых псов. Они спят с сёстрами, крадут умы маленьких детей, отбирают деньги у бедных и отсылают папе в Рим, и всего этого достаточно, чтобы заставить честного разбойника покраснеть за свои грехи.
— Понятно, — сказал Маккенна, — я вижу, ты сторонник революции, таковы идеи Бенито Хуареса.
— Это мои идеи, — настаивал Пелон. — Правда, этот Бенито был великий человек. Герой. Ты знал, что он наполовину индеец?
— Он индеец на все сто, — сказал Маккенна. — Особенно в своих воззрениях на церковь. Нет, Пелон, я не думал спрашивать о церкви, я хотел узнать, знакомо ли тебе учение Христа?
— Христа?
— Конечно.
— Ты имеешь в виду Хесуса, сына Марии?