Золото Советского Союза: назад в 1975

Майоров Сергей

— Чего там быть, мне об этом два человека с утра сказали прямым текстом. Какая-то бабка в хлебном и крашеная подружка бывшего хозяина тела. Целоваться лезла. Это допустимо вообще у комсомольцев?

— С подружками разбирайся сам. Но пока не распространяйся, что ты мне помогаешь. Вдруг при тебе кто-то поделится информацией, для меня любое слово на вес золота. Договорились? А позже мы тебя полностью реабилитируем в глазах общественности. И с аттестатом поможем. Я лично попрошу директора выдать тебе документ. Мы с ней в хороших отношениях.

Извиниться конечно придётся, я выясню, что ты там натворил, но ко мне никто не обращался, значит без криминала обошлось.

— Договорились. А с золотом что?

— Золотишко, значит, не всё было?

— Да брось ты. Как мне матушка заявила, тут у всех хоть по чуть-чуть, да припрятано. Все ждут открытия кассы по скупке вольноприносительского золота.

— У вас тоже припрятано?

— Федька принёс. Типа мой заработок. Я пока не видел, сколько там, самому интересно. Мать где-то прячет. Но найду. И какой-то мифический дедов клад. Если он существует, я его тоже найду.

— Поищи. Заодно Боцмановский можешь поискать, и Романовский. Их все ищут время от времени. Только учти, что укрывательство клада от государства карается по всей строгости закона — от двух лет и до высшей меры. В зависимости от суммы, на которую он будет оценён экспертами гохрана. Гражданину же, добровольно сдавшему клад, полагается вознаграждение в размере…

— …двадцати пяти процентов от его стоимости. Это все знают. А если клад состоит из золота россыпью и самородков? Есть подозрение, что местные клады окажутся из этой категории.

— Ты всерьёз полагаешь, что ко мне каждый день носят клады и самородки? Может у вас там, — махнул он головой в пространство, — и носят, а у меня это первый случай в практике. И я сам голову ломаю, как мне это дело оформить так, чтобы нам с тобой не прилетело потом. Как раз рапорт пишу.

— Значит, не видать мне вознаграждения в четверть стоимости?

— Ну почему не видать? Главное, по уму оформить. Тут спешка ни к чему. Чаю хочешь?

— Не откажусь.

— Тогда сходи, водички набери, бак у входа стоит.

— Сплошная эксплуатация детского труда. Дома маман меня гоняет, теперь вот отец родной. А мне между прочим ещё и семнадцати нет, как выяснилось.

— Это твой сыновний долг — родителям в старости воды принести.

— Да я старше тебя. Кто кому тут воды должен приносить, ещё вопрос.

— А батька всё равно я, — рассмеялся отец. — Ладно, шутки в сторону. Выкладывай, что твоя агентура доносит?

— Которая?

— Начнём с Федьки. Во сколько появился, когда и куда ушёл? Что с собой было? Упоминал ли места предполагаемой дислокации или кого-то, с кем связь держать можно, например.

— Ну и вопросики. Сестра, Таня мне только сказала, что он приходил ночью, говорил много плохих слов и отдал нам свой домик и огород для присмотра, потому что не уверен, вернётся ли вообще. А мать его сильно недолюбливает и вряд ли собирается с ним связь держать. Тебе бы с ней переговорить, она-то явно больше знает.

—

Негусто. С Альбиной Сергеевной я переговорю, конечно. А ты всё же пообщайся с приятелями, особенно теми, кто сочувствует твоим проблемам с милицией. Особенно с девушками. Они поговорить любят с теми, кто готов слушать.

— Ещё забыл. Некую Савелиху знаешь?

— Есть такая.

— Скупщица.

— Чего?

— Очевидно, золота. Может и ещё чего.

— Савелиха, значит, — задумался отец. — Эх, Налымова нет. Так, посиди минутку, я сейчас.

Батя выскочил из дверей, мелькнул в окне, и порысил к двухэтажке. Там он постучал в окно первого этажа, коротко переговорил с выглянувшей девочкой и вернулся обратно.

— Эх, Шарипов, Шарипов, Жеглова на тебя нет, — покосился я на сейф с ключом. — А вдруг я всё-таки преступник? И сопру сейчас ценные улики или переснимаю на шпионскую камеру секретные документы.

Чайник закипел одновременно с вошедшим батей.

— Готов. Неси стаканы, — велел он, вытряхивая старую заварку из ситечка.

О! У нас такое было, мы его птеродактилем звали за пасть, в которую сыпали заварку и полоскали потом в кипятке. Может это даже оно и есть.

— Это тот самый птеродактиль, который потом у нас дома жил? — ляпнул я и сообразил, что «потом», это после батиной смерти и нашего переезда.

— Дома такое же, я их сразу два купил. Очень уж понравились.

Стаканы с кипятком предусмотрительно стояли в подстаканниках, а к чаю были медовые пряники в глазури. И это были те самые пряники, которые я так ни разу не смог купить в наше время — с явным медовым привкусом и белой корочкой, где глазурь была вкусной и много.

— Сто лет таких пряников не ел, — зажмурился я от удовольствия.

— А у вас с чем чай пьют?

— Ой, чего только у нас нет. Любых вкусов, форм и расцветок. Всё есть, кроме натуральных продуктов. Сплошная химия.

— Ох, Александр, не договариваешь ты о своём мире.

— Не договариваю. Надо дозированно информацию выдавать, а то как бы не сплохело тебе от такого будущего.

— Ладно, едем дальше. С какого ты момента себя помнишь?

— Вообще или…

— В этом теле.

— С кратера. Я там накануне попал под странную грозу. Пришёл в себя утром, и уже вот такой. Кстати…

— Погоди, дату давай определим. Это может быть важно.

— Так, сегодня у нас какое?

— Четырнадцатое.

— А это было, один, два, три… неделю назад, ничего себе. Получается, восьмого.

— Если неделю, то седьмого.

— Мы с тобой десятого встретились. А к геологам я попал восьмого.

— Значит, восьмого Саша Шведов оказался на кратере и что-то там произошло? А почему ты решил, что он умер? Вдруг вы, ну не знаю, обменялись телами? Или ты просто в него превратился.

— Это и есть моё кстати. Я видел своё тело, оно лежит у подножия этого чёртова кратера.

— Точно видел, что это твоё тело? Может, просто похоже?