Золото Удерея
Шрифт:
*
Попался Яшка Спирка по глупости. Воровал он давно, сызмальства. Еще родители живы были, а сам под стол пешком ходил, норовил он, из чужой миски лишнюю картофелину стырить. Бит был неоднократно, но от того привычку чужое брать не утратил, а только научился делать это так, чтоб поймать его не могли. Любил все так устроить, что искали у других и хватали других по его делам. К двадцати пяти годам мошенником он стал известным в определенных кругах. Весь воровской Петербург имел честь за столом со Спиркой посидеть в ресторации, кофею испить, иль шампанским побаловаться. К тому времени родители его оставили этот свет, теперь с того, с ужасом взирали на проделки сына своего. Мастак был Спирка на выдумки, манеры и обличье его вводили в заблуждение самых маститых купцов и промышленников. Имея, от родителей своих, на Невском, небольшую квартирку, жил он только в номерах в квартале от нее. В широких кругах представлялся как коммерсант Яков Васильевич Спиринский, дела торговые и промышленные якобы имел в Сибирской губернии, потому жил на широкую ногу. Легко говорил по франзузски, знал немецкий, начитан, знакомством с Пушкиным, Державиным ненароком хвастал, мог прочесть кое - что из их стихов. Это сражало наповал женщин
– Да, Иван Васильевич, вопрос очень серьезный и мне следует его тщательно обдумать, не будем торопиться.- Взглянув на Глафиру Ивановну, добавил – Если вы позволите, разрешите пригласить вашу дочь на вечернюю прогулку. –
– Конечно уважаемый Яков Васильевич! Продолжим завтра наш разговор – довольно согласился Сазонтьев.
Сын мелкого чиновника одного из департаментов Сената, Яков не слишком лукавил, рассказывая о своем родителе. Его отец действительно до конца дней своих добросовестно исполнял государственную службу и не раз удостоен был похвалы начальства. Только от своего положения коллежского регистратора, дальше в табеле о рангах не поднялся, не хватило ума и напористости, изворотливости и хитрости. Зато этих качеств с избытком хватало у его сына. И положенное обращение к его отцу – «Ваше благородие» он незаконно, но принимал к своей личности, хотя на службе не состоял. Это было преступно и строго наказывалось. Это и подвело. Громко произнесенная фраза приветствие – Ваше благородие, господин Спиринский, Яков Васильевич! – произнесенная одним из прикормленных им ранее, проигравшем свое состояние в карты, сынком мелкопоместного дворянина Федосова, была услышана в ресторации. Случайно находившийся там фискал Геролдмейстерской конторы Сената, навел справки и выяснил, что Спиринский на службе не состоит, согласно Табеля о рангах, дворянского звания от отца не унаследовал и именоваться подобным образом права не имеет. О чем и была написана подробная бумага и подана по инстанции. Произошло то, недели три назад, но именно сегодня, когда Спиринский вальяжно вышагивал под руку с Глафирой Ивановной по Невскому, из экипажа, остановившегося рядом, выскочили двое крепких мужчин в штатском и ни слова не говоря, скрутив руки, схватили его и, втолкнув в экипаж, увезли. Ошарашенная случившимся, буквально потерявшая дар речи барышня так и осталась стоять одна, среди гуляющих столичных бездельников и повес. Не помня себя, она вернулась в номера и, долго рыдая в истерике, пыталась объяснить родителям, что произошло с Яковом Васильевичем. Ничего понять из ее объяснений ни отец, ни мать не смогли. Только то, что на него набросились и увезли «варнацкие» рожи, как красочно описала их дочь.
Доставленный в полицейский участок, Спиринский вел себя смирно и честно объяснил свое происхождение полицейскому чину, рассматривавшему его дело. – По глупости и незнанию, не сам, а токмо со стороны его величали, не на богослужении или официальном приеме, а в ресторации при компании после пития обильного - Все эти объяснения выслушаны были и приняты во внимание. Однако ночь Яков провел в арестантской, вместе с бродяжками и ворами. Утром же, получив устное предостережение, выпущен был на свободу.
– Так все гладко шло и теперь, этот арест мог все расстроить – сокрушался он. Ох, как неуютно в арестантской, противно и мерзко. – Нет, никогда он не даст больше схватить себя – думалось ему. От тюрьмы, да от сумы не зарекайся – мелькнуло в мозгу. Яков, оглянувшись по сторонам, поправил шляпу, стряхнув налипший в камере на камзол мусор, широко и уверенно зашагал по Литейному. Он решил сразу найти Сазонтьева и объясниться, его изобретательный ум лихорадочно искал убедительную версию. Его репутация и добропорядочность, для осуществления задуманного, должны быть безупречными. Открывая парадное, еще только подыскивая варианты, он нос к носу столкнулся с Иваном Васильевичем. – Господи, что произошло? Глашенька вчера сказала, что вас похитили!-
– Как видите сударь, я цел и невредим – ответив, Яков широко улыбнувшись, как к отцу родному, прижался к Сазонтьеву. – Времена такие Иван Васильевич, по дерзкому навету чуть не записали в «декабристы», да слава Всевышнему сразу и разобрались. Ошибочка вышла, ох сурова царская воля, ох сурова, но, слава Богу, справедлива. В третьем отделении, графа Бенкендорфа, жестокие нравы. Потому и грубо схватили, без объяснений, посчитав меня за беглого. Фамилия подвела, на польский манер, а там бунт. Измена, вот и сполошились. Всех поляков хватают. Да слава Богу, личность моя известна и вот, чтоб вы сударь думали, всю ночь принимал извинения, пришлось не отказаться с самим полицмейстером Шлыковым шампанского попить. Тоже надо, а как же, из уважения. Немного подремал и к вам, успокоить – Хлопая глазами и прикрыв ладонью открытый рот, Сазонтьев выслушал речь Спиринского. Затем, приобняв за плечи, увлек его за собой.
– Слава Богу, Яков Васильевич, слава Богу, идемте любезнейший, там Глашенька все успокоиться не может, супруга моя тоже в недоумении –
– Вам я открыто все изложил, Иван Васильевич, нельзя барышням такие подробности, прошу, увольте от этого –
– Не беспокойтесь, уж я сам все им поясню - благодушно улыбаясь, заверил его купец.
*
Земля слухами полнится. Еще никто, кроме охотников промышлявших пушного зверя не ходил в этих местах с иными помыслами, а слух о том, что золотом богаты эти края, пополз по деревням и селам. Из уст в уста, передавались легенды об охотнике, нашедшем в зобу глухаря самородок. Про золотой песок в реках, про таинственных китайцев таежными, потаенными тропами, приходившими ранней весной и также тайно уходившими осенью из тайги. Что заставляло их покидать свою «поднебесную», преодолевая тысячи верст, тайно, с риском для жизни пробираться сюда и исчезать в тайге? Летом охоты нет. Летом комар да мошка свирепствуют в долинах таежных ручьев. Непролазные болота и крутые скалистые сопки, дикие звериные места, ручьи и речки с ледяной водой, ничто не останавливало этих людей. Ничто не было препятствием на их пути. Самым страшным и непреодолимым препятствием для них были как раз люди. Люди, выслеживавшие их на пути, охотившиеся на них, хитрые и беспощадные. Для многих дорога домой была последней дорогой в их жизни, но они шли и шли, передавая из поколения в поколение, неведомо как, знания о пути и местах золотоносных. Старики учили молодых – одной тропой два раза не ходи. Глаза и уши, выносливость и молчание главное оружие китайца. Умение не оставлять следа, проникая в глубину чужой, враждебной, но сказочно богатой страны. Так же тихо и незаметно уйти, обойдя западни, вынести на груди и отдать семье горсть золотого песка. Это стоило жизни, это стоило тяжелого и опасного пути и не менее тяжелого труда. Золото – этот древний и могущественный металл манил людей….
*
Грустно было на душе. Не радовало Федора даже солнечное утро и веселый лай Разбоя, чувствовавшего близкое село. Ноги просто привычно несли его по знакомой дорожке, а радости возвращения домой не было. Он знал, придет вечер, а не ждет его на берегу у камня Анюта. Нет ее в селе. Уехала не простившись, как будто сбежала. Да еще с приезжим приказчиком. Видел как то его Федор, плотный мужик, справный. Девки на селе о нем болтали, в самой столице жил, грамоте обучен и отец его богатей из Енисейска. Завидный жених, однако, на сельские вечеринки не ходил, книги читал вечерами. На девичьи взгляды внимания не обращал, словно не из того теста леплен. Не знали девки, как к нему подступиться. От того злились и кличку ему дали – Павлин. Хотя никто такой птицы в глаза не видел, только на картинке, да по рассказам одного пришлого дядьки, что в далеких индиях побывал. У самого села Федор догнал подводу с сеном. Степки Потапова, покойного, самый младший брат, еще совсем мальчишка, вез сено, да колесо на камень наскочив сорвалось со ступицы. – Ну, чо Сила сидишь?-
– Сижу Федь, помогни , может вдвоем подымем?-
– Не, такой воз не подымем, разве что лагой -
Попробовали, срубив еловую сушину, пристроив под камень навалились. Приподнять приподняли, да только колесо поставить иль подпорку, не могли.
– Беги в село, братьев зови, я тута посижу пока – сказал Федор Силантию.
– Дак они не в селе, на покосах -
– Ну, тогда давай разгружать, чо делать то – Федор ухватив большие похожие на рогатину деревянные вилы с силой вогнал их в хорошо уложенную копну. Разбой повертевшись у подводы потихоньку изчез. – В село убег, соскучился по дому - подумалось Федору. Он уже взмок от работы и, остановившись, сбросил с себя рубаху. – Попей кваску, Федь-
– Спасибо Сила – приняв баклажку, поблагодарил парня Федор и большими глотками, проливая на голую грудь хлебный аромат, пил кисловатый терпкий домашний напиток.
– Ух, хорош квасок. Чо там в селе?-
– Да ничо, все как усегда, Никифоров со своей бабой на днях дощаником ушли в Енисейск. Стоко добра в него грузили, и меха, и рыбу, и мясо. Чо это они, среди лета? -
Федор утерся рубахой и молча взялся за вилы. Сметав на землю полвоза, вновь попробовали лагой и, приподняв, Федор повис на ней, а Силантий ловко и быстро приладил колесо на место.
– Ну вот, спасибо Федь. Ты уж иди, я сам загружусь-
– Забирайся на воз, принимай да укладывай, сам он загрузит, подрасти малех надо! – улыбаясь, скомандовал Федор, видя как сноровисто и ловко Силантий вскарабкался на верх. Подавая сено, Федор думал о своем – Чего это Никифоров всем семейством вдруг в Енисейск наладился, да еще среди лета? Анюта, в Енисейске уж месяц , а тут родители туда ж. – Нехорошие мысли отгонял от себя Федор, только они лезли и лезли в голову. Не заметил, как и сено сметал на подводу.
– Все, вилы давай, да байстрык притяни – крикнул Силантий с верха - Федь, чо не слышишь чоль?-
Федор весь в своих думках не сразу понял, чего хотел мальчишка. – Держи - выполнил он его просьбу и в два приема крепко притянул байстрык к телеге.
– Пока Сила - накинув мешок на плечо, Федор пошел по дороге.
– Садись, Федь – догнав его на подводе, позвал Силантий.
– Не езжай, я пехом, торопиться не куда – ответил Федор.
– Ну как хошь, спасибо, заходи в гости вечером, братья с покоса вернутся –