Золото Удерея
Шрифт:
– Доброе, доброе!- ответил Семен просыпаясь. – Чего ты?-
– Хочу при свете ладанку посмотреть-
– От приспичило! Смотри - Семен вынул и выставил на свет пластинку. Она заиграла на солнце гранями, излучая мягкий и приятный свет.
– Дак это и есть ящерка золотая!- восхищенно прошептал Федор.
– С чего ты взял? Почему ящерка?- удивился Семен, пытаясь понять и увидеть то, что видел Федор.
– А узор - то, смотри на узор, во - вот так, если на солнце повернуть, глянь - ящерка и есть. Переливаясь и отражая свет солнечного луча, пластинка, своей ребристой поверхностью как бы оживала и действительно, как будто маленькая золотая ящерица шевелилась, извиваясь на поверхности пластинки.
– Ну, ты даешь Федор, я, сколько ее не рассматривал, ни чего не видел, а теперь вижу, прав ты. Только что это значит? Для чего Лексей мне отдал ее?-
– Мы не знаем, а Никифоров видно знает. Он
– Может ты и прав, Федор! Надо же - углядел! – всматриваясь в золотистый узор, прошептал Семен.
– Не зря нас Бог свел, не зря!-
*
– Воры кругом! Хитники! До чего дошло!? Без всякого дозволенья, без контроля, моете на государевых землях золото! Хорошо устроились! На каторгу пойдете, в кандалы!-
– Помилуйте ваше благородие, ясак и все подати исправно собираются и задержки нету с отправкой в казну, а золото, так бродяги по тайге шарятся, может где и копают, так разве уследишь? Да и не прописано оное в бумагах, потому - как спрос учинить? Выходят из тайги тайно, как хитника от промышленника отличить? – не поднимая глаз, отвечал сельский голова широко шагавшему из угла в угол кабинета, приезжему начальнику. Тот хмурил брови и, выпучив глаза, продолжал отчитывать, как по заученному, не внимая доводам и ответам. – Все, кончилось воровское времечко. Порядок наводить надобно! Порядок!-
– Как скажете, как скажете, примем меры незамедлительно! Ваше высоко благородие, а сейчас не угодно ли осмотреть казну – ясак и подати, все готово к отправке!-
Коренной полагал, что при виде вязок соболей и прочей пушной рухляди, сердце начальства смягчится и гнев уляжется.
– Что ты мне покажешь? Меха да рыбу, а золото, золото где!?-
– Дак, что сказать то? – смешался волостной, - Откель у нас золото, говорю же, еж ли кто его, где и копает, так - то дело тайное.-
– Тайное, вот то - то и оно, что оно у вас тайное! От государя да губернской власти оно у вас тайное! А кабаки да лавки по всему тракту! Ямщики в Красноярске золотым песком за овес платят! А это у них откель!? Дурака ломаешь передо мной! В арестантскую захотел?-
– Как прикажете – опустил голову Коренной, переступая с ноги на ногу. Его лицо налилось кровью, руки нервно сжимали шапку. – Какая паскуда донесла!- думал он.
– Ваше благородие!- справившись с собой, выдавил из себя Коренной.- Ежли есть промашка в чем - то без умысла …-
– Без умысла говоришь!? А это что? Что это!?- багровея и стервенея заорал начальник. Метнувшись к столу, он, едва не порвав, вытащил из портфеля какую- то бумагу и ткнул ею прямо в лицо Коренному..
– Читай песий сын, грамоте обучен!!!-
Трясущимися руками Коренной взял лист бумаги и поднес к лицу, но буквы мельтешили перед глазами, он не мог разобрать ни слова. Жаркая волна прошла по телу и ударила в голову, кровавый туман перекрыл свет – Не могу …- начал было он и вдруг, как подкошенный рухнул, гулко ударившись затылком о выскобленный до бела деревянный пол.
– Лекаря!- заорал в открытую дверь начальник.
– Лекаря!
– подхватил приказ, сидевший в коридоре казачий десятник, затем, повернувшись к начальнику, сам и ответил – Ваш благородие, так откель здесь лекарю взяться!? Нету тут ни лекаря, ни больнички.-
– Воды тащи!- приказал начальник.
– Воды, щас! – с готовностью десятник бросился из дверей.
Только к вечеру Коренной пришел в себя, но говорить не мог и двинуть ни руками, ни ногами тоже не мог. Только смотрел жадно глазами на ревущую жену и собравшуюся у его постели родню. Выискивал глазами Никифорова, но не находил…
*
Давно, очень давно, еще по молодости перекрестились пути сельского головы, тогда еще просто десятника казачьего Ивашки Коренного и торгового человека - Ивана Никифорова. Свела их судьба и повязала крепкой дружбой, да такой крепкой, что крепче не бывает. Холостые они еще были, встретились случайно, в пути. Коренной ехал из Енисейска, после сопровождения ясака, а Никифоров обедал в заезжей избе на самом краю небольшого села. Рядом за столом и Коренной присел отобедать с дороги, да нутро пивом промочить. Он был один, сопровождавшие казну казаки были приписными из Красноярска поехали по родным местам, они свой срок службы отбыли. Иван, тоже мог остаться в Енисейске, два года в аккурат закончились, да приглянулась ему девица в Рыбном селе. Зацепила казака за сердце. Решил вернуться. Отписал прошение на имя атамана и получил одобрение. Земельный надел и довольствие, отвели ему по заслугам. При волостном голове десятником назначили – должность ответственная. Ясак собирать с тунгусов и промышленников. С этой грамотой и ехал он в село Рыбное на постоянное жительство. Никифоров – же, в те годы, уже имел деньгу
Их компании купец представился, из Енисейска в Красноярск ехал за товарами, уж по темну подкатил к заезжей избе, пригласили к столу и пошел пир горой. Как уж так получилось, однако перебрали они тогда и кто- то первый спор начал, а кто уж и вспомнить не могли, только поутру нашли купца с проломленной головой под коновязью. Когда в себя пришли – руки у обоих в крови. Кто смертоубийство учинил, вспоминать не стали. Но и в кандалы за купца идти не хотелось. Молча, не сговариваясь, подошли они к хозяину заезжей избы, разбудившего их и теперь стоявшего, сняв шапку, около тела купца. Вскрикнув от ужаса и боли, упал он рядом, рассеченный саблей Коренного. Кто еще был в заезжке, выяснять тоже не стали, подперев дверь, Никифоров высек огонь и ярко вспыхнув, занялась набитая сеном крыша. Сопровождавший Никифорова крепкий, коренастый мужик молча подвел оседланных коней и бросил на крючья поводья. Легко подняв сначала купца, а потом и хозяина заезжки, подтащил тела к дверям уже люто горевшей избы. Пинком отбросив полено, открыл дверь и одного за другим забросил тела убитых внутрь. Захлопнув дверь, подпирать ее не стал. Молча подошел к, сидевшим уже верхами, Коренному и Никифорову и поднял на них глаза. – Я, это, приголубил уже приказчика и ездового, что с купцом были, больше в заезжке никого – медленно и спокойно сказал он, глядя изподлобья на Никифорова. Коренной положил руку на рукоять сабли. Никифоров, заметив это движение, твердо сказал. – Это мой человек, надежный - и уже обращаясь к мужику, крикнул – Косых, прыгай в седло, поехали!-
– Негоже кошеву купеческую бросать, зацепа для сыска – возразил мужик, кивнув в сторону уже запряженной в кошеву двойки хороших гнедых лошадей. Никифоров, глянув, нахмурился, было видно, что его, еще хмельная голова, плохо соображала.
– Езжайте, ждите в Сметанино, я вас там нагоню – продолжил, не дождавшись ответа Косых, и повел свою лошадь к кошеве.
– Ладно, поехали - запоздало, уже в спину ушедшему, прохрипел Никифоров и пришпорил коня.
Двое всадников быстро удалились по заснеженной таежной дороге. Туман, стоявший над великим Енисеем, катившим свои, еще не скованные льдами, свинцовые холодные валы на север, не скоро открыл просыпавшемуся селу пожарище. Только верст через десять, они услышали катившийся далеко над речными водами, тревожный набат колокола. Ехали быстро и молча. Каждый думал о том, что ими было сотворено. Коренной молился про себя, прося у Бога прощения за тяжкий грех. Хмельной туман вылетел из головы и он горько сожалел о совершенном, каялся и не находил себе прощения. Никифоров злился и клял себя за то, что позволил себе расслабиться, выпил много, ну и … Оба понимали, что повязаны теперь навек и с этим придется жить. Оба понимали, что если тайное станет явным не сносить им головы, кандалы и каторга в лучшем случае. Поди докажи кто виноват, коли сами ничего толком не помнят. Всем их планам и мечтам приговор, а жить так хотелось! Только - только обрели уверенность в себе, только - только вышли на жизненный путь и надо же! Бес попутал! Змеиная дурь глаза застила!
А уж потом выхода другого не было – пытались они оправдать теперь себя.
Только Косых, уже далеко отстав от них, хмуро поглядывая на заснеженные сосны, плывущие мимо, думал о другом. – А ведь не вспомнил Никифоров о нем, когда избу поджигал, не вспомнил, поджег и все, подперев ход. А еже - ли б он спал как все!?- Через какое то время, завидев сворот к реке, он пустил коней туда. У самой кромки крутого берега распряг лошадей и привязал их к седлу своего коня. Легко скользнув полозьями под уклон, кошева с хрустом проломив тонкий заберег, ушла в воду.