Золото Удерея
Шрифт:
– В заезжей их смотрели - нету, а мешки - то там. Куды они без жратвы?! Значит вернутся … - услышали мы от удалявшихся верхами.
Дождались темноты, благо одежка таежная, сильно не померзли и ходу от той избы. А куда идти? Заскочили к деду Карасю, рассказали все. Я тебе говорил, с давних пор с этим человеком в доверии мы были. Запер нас дед в избе и ушел. Только отогрелись и уснули, он вернулся. Разбудил. Хмурым было его настроение. От верного человека узнал он - в чем дело. Лексей в бреду горячечном про все дела наши попу исповедался, бабка Ваганиха все слышала, ну и дура - баба, видно языком по деревне. До женки Косых дошло, тот к Никифорову – смекнули, что к чему, ну и кинулись. Еще сказал - что попа, что у Лексея был, тоже у Никифорова видели опосля. С большой корзиной его к дому подвезли служки Никифоровские пьяненького. Видно не устоял батюшка, тоже язык развязал. Так что давние ваши подвиги Никифорову известны, особливо Косых мечется. Лексея
Трое суток просидели мы у Карася в подполе, трое суток по селу рыскали Никифоровские подручные. У деда тоже побывали, в гости как бы зашли, а он хворым прикинулся, попросил молодчиков воды с колодца принесть, да дровишек поколоть. Те, воды то принесли, а до дров дело не дошло, сказались что торопятся, и ушли восвояси. У нас то выхода не было, зиму в подполе не высидишь. А дорога одна, на ней в каждом селе глаза да уши. Пришлось нам в тайгу вертаться. Дед вывез под сеном до Мотыгина деревни, а там ушли. До Рождества просидели впроголодь в землянке своей, не готовы были, да и вдвоем тяжко. Дед Карась, правда, сколько мог муки, да солонины дал, за что спасибо ему большое. Потом спохватились. Что про нас Степан с Силантием подумали. Плохо будет, если они искать в Рыбном нас станут. Схватят их, головы потеряют, они ж не знают ничего. Тут брат дело такое, сам помирай, а товарища выручай. У них семьи, ребятишки малые. Как упредить, как беду отвести?! Жратвы, все одно, на двоих до весны не хватит, зверь с мест старательских дале ушел, да и охотники мы с Игнатом никудышные. Посидели, покумекали что к чему и решили. Казну артельную надежно припрятать и выходить мне, кровь из носу добраться до Казачинского. А Игнату зимовать и ждать нас. Аккурат к Рождеству Христову вышел я к селу вашему, думал, по веселью то легче незаметно проскочить будет. Народ гуляет, весело, с размахом. Через Ангару тройки с бубенцами наперегонки. Тут у меня промашка вышла, я в таежной одежонке - то средь люда разряженного, как белая ворона. Залег в овражке, мерзну, снег жую, а на душе так тоскливо, хоть плач. Как вор от народа прячусь, а куды деться? До ночи пролежал и по темну рванул на ту сторону. Благо ни на кого не нарвался. Иду по дороге, а мороз крепчает, надо где - то обогреться иначе замерзну. Шаг ускорил, чуть не бегу! Не могу согреться и все. Прихватывает лицо, дышать не дает, борода куржаком взялась. Была не была, помирать что - ль! Постучал в последнюю избу в Денисовой деревне, открыла мне двери женщина, глянула и впустила без слов. Я уж ни рук, ни ног не чувствовал. Повезло мне, добрая казачка оказалась, отогрела меня, отмыла, одежонку мужа своего покойного мне отдала. Я отблагодарил, как мог.-
Как - то светло улыбнувшись, Семен продолжил – И песком золотым и по - мужски конечно –
– Как той вдовы имя, дядь Семен?-
– Зачем тебе?-
– Да так, тетка у меня в той деревне, вдовая и на краю живет, Татьяна Демьяновна-
После некоторой паузы, Семен, ударив себя по колену пятерней, и сморщившись от боли, расхохотался. Успокоившись, сел и, как - то озорно и лукаво глянув на Федора, сказал
– Во как? Врать не буду, она это была, выходит, породнились мы с тобой Федор, надо же а! Я ведь Федька не женат, грешным делом думал к ней посвататься, да не пришло время видно еще-
– Что дальше то было, добрался ты до товарищей своих?-
– Добрался, слава Богу ко времени, они уж собирались вертаться, нас искать. Поведал им о том, что случилось. Лексея помянули. Стали думать – решать, как дальше быть. Вижу в сомнениях больших други мои. Это и понятно. Одно дело от государевых доглядчиков песок тайком мыть, тут при беде какой откупиться можно. Другое – когда кровники мести жаждут. Тут откупиться только головой можно. Кому охота голым задом в муравейник, после того как сами его и разворошили. В другие края уходить на промысел без Лексея, надежи на фарт никакой. Силантий родственника жены своей привел, тот уж три лета на бугры с ватагой ходит. Копают старые бугры - курганы в степях, золото, серебро вынимают. Он и предложил ватагу сбить да в степи хакасские податься. В Красноярске бугровое золотишко сам губернатор скупает, хорошие деньги дает. Не в обиду, а из здравого рассуждения понял и принял я их выбор. Сам в обрат ближе к весне снарядился, народец гулящий прибился ко мне, сколотил свою ватагу и айда. Ямщиной почти до Рыбного долетели, вот тут то и начались злоключения. Нос к носу столкнулся с Никифоровым. На постоялом дворе в Сменаниной деревне это было. Только за стол уселись, в кабак еще путники завалили, как ясно стало Никифорова люди. Уселись в другом конце, посматривают в нашу сторону,
– Издалека – отвечаю.
– По какой такой надобности?-
– Посмотреть - как люди живут, чем земля богата, а пошто спрос?-
– А про то и спрос, что рожа твоя нам знакомая. Ну - кось выйди на свет, убедиться хочу-
– Ты дядя никак попутал чего, я не холоп твой, чтоб твою волю сполнять, надо будет выйду, а пока не замай. Мы тебя не трогаем и ты нас не трож!-
Одноглазый, обернувшись к своим, руками развел – Хотел по хорошему, ан не получается – и уже мне – Выходь, не то силой вытащу рожа варнацкая!-
Ватага на меня поглядыват, чем отвечу, им - то невдомек мои старые дела.
– За слова, мил человек, отвечать надо!- Скинул я с плеч зипун. Встал рукава катаю.
Одноглазый - тож, шубу долой. Тут служка выскочил, как заверещит – дескать, во двор все. Ну и пошли мы на свежий воздух. Следом и все вывалили. Нас четверо, а их около десятка. В круг встали. Вышел я, супротив меня одноглазый. Схлестнулись. Врать Федька не буду, силен мужик, однако ростом маловат для меня, у меня руки длиннее. Тем и взял, не долетел его кулак до меня, снес я его встречно в зубы. Упал он навзничь, ногами сучит, снег кровавит. Кинулись было Никифоровские, да остановились. Всадник врезался меж нами, сам Никифоров подоспел. Плетью с коня шибанул мне по голове, аж звон пошел. А он и своих опоясал – расступились. Своего на ноги поднимают, а тот не стоит, валится. Сошел Никифоров с коня, против меня встал. – Кто таков?-
У меня лицо кровью заливает, рассек плетью сволочь. Я снег приложил и молчу. Кто - то из моих товарищей крикнул – мол, одноглазый зачинщик, сам на разговор вызвал!
Повернулся он к своим, спросил грозно – Так было?- Мужики молча кивнули. Тут одноглазый вроде очухиваться стал, мычит что - то, башкой крутит, из рук вроде как ко мне рвется. Кивнув на одноглазого, Никифоров сказал - Тащите его в дом, а ты проваливай пока цел! – еще раз глянув в мою сторону, повернулся и, похлопывая плетью о сапог, пошел в кабак.
Мы долго ждать не стали, ямщик уже смекнул - в чем дело, и сходу попадав в возок, уехали.
Спасло нас тогда только то Федька, что хорошо я приложил одноглазому, не смог он свои мысли относительно меня сразу высказать. А когда пришел в себя, видно мы уж далеко были. Задерживаться в Рыбном селе у нас резону не было, насквозь пролетели и ушли сразу в тайгу, ямщика попросили молчать про нас. Да прогадали. Перехватили его сразу, он про нас что знал, то и сказал. Бог ему судья. Нагнали нас конные в распадке. На третьи сутки под вечер нагнали. Окружили, повязали под стволами. Пытать стали, про покойного Лексея, про ящерку золотую. Что к чему, я и сам не сразу понял и молчал, а остальные ничего и не знали. Покуражились над нами, поизгалялись, но сильно не били. Видно приказ был, живыми нас доставить. А ночью я ушел. Один ушел, зубами веревку перегрыз и ушел. Снег уж растаял, а собак у них не было, не отыскали они моего следа. Вот так вот. А товарищей моих погубили, я на третий день к тому месту вернулся. Не знаю, пошто так случилось, не видел. Не думал, что на такое решатся, да видно я им был нужен, а людишки для них, только обуза была. Неглубоко тела прикопали, зверь то и разрыл. Выходит, Федор, привел я людей на смерть, из - за меня, не в чем не повинных порезали….-
Семен замолчал, закурил. Федор видел, как остановились и потемнели его глаза. Как дрогнули пальцы и сжались губы. Очаг прогорел и только уголья малиновым светом отдавали еще свой жар.
– Поздно уже, давай спать.- Сказал Семен, поворачиваясь на бок. Федор молча укрылся и закрыл глаза. Сон не шел, он слышал, как Семен ворочается и тоже не может уснуть.
Да, думал Федор, живешь вот так, а рядом такое страшное творится! Людей, живых человеков, убивают запросто … .
Он еще долго не мог заснуть, не давали покоя мысли. Они клубились в голове, цеплялись одна за одну, выхватывая и перебирая в памяти рассказ Семена. Некоторые деревенские события и слухи, известные ему раньше, теперь находили свое объяснение. Так или иначе - многое ему становилось понятным. Когда сон овладел им, он улетел куда - то в синее бездонное небо к сказочным облакам и только утренний солнечный луч, пробравшись через оконце, вернул его отдохнувшее и полное сил тело в этот мир. Мир, наполненный красотой природы и тяжким бременем людских отношений.
Первая мысль, что пришла Федору в голову при пробуждении, совершенно ясно и отчетливо – не Семен им был нужен, не за старые грехи его искали, не из боязни, что он знает об их злодеяниях и выдать может. Нет. Ладанка им нужна, тайна в ней сокрытая, покойным Лексеем сказанная, да Семеном не понятая. Видно Лексей в бреду горячечном что - то такое бабке иль попу на исповеди сказал, а Семену уж не смог!
– Доброе утро, дядь Семен!- осторожно тормоша и сгорая от нетерпения, шептал Федор.