Золото верности
Шрифт:
Вернее, лишь невнимательному взгляду казалось, что Глах стоит неподвижно. В действительности же он тихонько трясся, как в лихорадке, не в силах отвести взгляда от синих глаз Маэла. Четверо его товарищей тревожно обернулись, но помочь ничем не могли. Йеду подумалось: а не точно ли так он сам выглядел, когда Маэл вызнавал, что случилось в деревне?
– Противишься? – ласково проворковал Маэл. – Думаешь, можно от меня что–то скрыть? Какая самоуверенность! Знать потаённое – священная обязанность Посланника Синода!
Колдовские полосы на его голове затрепыхались бледными отсветами –
Сэр Тарбис недовольно нахмурился, но с места не сошёл.
– Ступай уже прочь, сын кузнеца! – вдруг рявкнул Маэл, продолжая впиваться глазами в Глаха. – Не испытывай терпение!
Голос его внезапно преобразился до неузнаваемости, обнажив опасный металл.
Йед тотчас же развернулся и направился в сторону храма Шамины, что гордо высился над городскими крышами. Однако позади вдруг раздался хриплый бас Глаха.
– Вон из моей головы, Чтец! Это всё ненасто…
Тут он завопил, как от нестерпимой боли.
Йед оглянулся. Бедняга Глах стонал и корчился у ног Маэла. Весь строй в испуге от них отпрянул.
– Ненастоящее? – услужливо подсказал Маэл. – Ну так я тебе и настоящее покажу!
Заметив, что Йед снова некстати замешкался, сэр Тарбис сердито махнул ему рукой.
– Сказано же – вон! – прошипел он. – Дурень!
Днём Народный храм Шамины – точнее, лишь Нижний зал – оставался открыт для широкой публики. Йед бывал здесь не раз, ещё вместе с отцом. Сам кузнец не был особенно набожен, однако он никогда не отказывал жене в просьбе отнести в Храм то или иное подношение, дабы испросить милости у Богини звёзд.
Просторный Нижний зал находился в самом основании Храма. В центре располагался алтарь в форме четырехлучевой звезды, копирующей очертания самого храма. А над алтарём возвышалась статуя Шамины с широкой чашей на руках. Кровавых жертвоприношений Богиня не принимала, поэтому в качестве подношений люди обычно приносили дары земли: колосья и початки, фрукты и иные плоды. А вне урожайного сезона в чаше нередко оказывались разные мелкие вещи или невзрачные предметы обихода. Предметы вовсе не случайные: по поверью, действенным считалось лишь подношение, ценное лично для просителя.
По всему периметру зала стояли статуи. Статуи Чтецов – с людьми их не перепутать даже в камне. Можно было бы подумать, что они изображали всех Посланников Синода, что несли труды и заботы при королевском троне, однако за тысячу лет существования страны столько Посланников было просто не набрать. Служители Шамины ведь бессмертны, и каждый Посланник Синода несёт свою службу по нескольку поколений.
Йед задрал голову к потолку. Высокий купол Нижнего зала покрывала роспись: местами уже довольно ветхая, но всё такая же прекрасная. Она изображала легендарную сцену из эпохи Старого мира – победу Шамины в битве с Чёрным чудовищем. Богиня–воительница представала здесь в грозном боевом облачении – с шлемом на голове и копьём в руке. Величественные крылья плавно перетекали в темно–синее звёздное небо, которое занимало добрую половину купола. В нижней же части жуткими щупальцами била зловещая чёрная масса. Серебряное копьё Богини пронзало страшного демона Старого мира, исторгая в воздух яркие молнии.
Любоваться чудесной росписью можно было хоть целую вечность. Йед так бы и стоял, задрав голову к потолку, если бы в зале один за другим не стали появляться люди. Первыми явились принц Киреан и Гиверис, за ними Мерон и остальные.
Йед насчитал лишь тринадцать человек. Глаха с его четвёркой всё не было.
Показался уже и сам служитель Маэл, а значит больше ждать некого.
– Ваша милость, – рискнул спросить Йед, – а где… где Глах Кенунд и четыре его спутника?
Маэл брезгливо скривился.
– Они не допущены к жребию. Их миропонимание не уместно в гвардии короля. Кроме того, я всё теперь знаю о той вашей заварушке с Киреаном. После такого ни о какой гвардии для них и речи быть не может.
– И что с ними теперь сталось?
– Они солдаты из столичного гарнизона, а значит в подчинении у капитана Тарбиса. Я просто поведал ему о том вашем происшествии у конюшен, и он их немедля уволил со службы. За неподобающее поведение. Однако никаких реальных преступлений они не совершили, потому отпущены с миром. Как и было обещано. Если принц Киреан ещё считает себя оскорблённым, то это уже его дело, а не короны или Синода.
Появился капитан Тарбис, а следом – командующий Гаррис. Последний не расставался со своим шлемом под гривой давна, однако по причине жаркой погоды вынужден был нести его в руке.
– Итак, вас осталось тринадцать, – заговорил сэр Тарбис. – Но жребий определит лишь двенадцать гвардейцев. Один не получит гвардейского меча, несмотря на то, что прошёл все испытания и ничем других не хуже. Многие сочтут это несправедливым… С чем я спорить не стану, однако гвардейские законы непреложны. По древней традиции, церемония жеребьёвки проходит в Небесном зале – под самой вершиной Храма. Знайте: это священное место, куда Посланник Синода Маэл приглашает вас в качестве гостей. Простой люд туда никогда не пускают.
Сэр Гаррис отдал торжественный приказ.
– Тринадцать победителей явились на встречу с судьбой! Открыть для них главную лестницу! Хвала гвардии!
– Хвала гвардии! – ответили два стражника, ударив себя кулаками в грудь.
Створки дверей неторопливо отворились, а следом за ними широко раскрылись и тринадцать пар восхищённых глаз.
Первым с места двинулся принц Киреан. Когда он исчез на широкой винтовой лестнице, за ним последовал Гиверис, а следом и все остальные. Сделав глубокий вдох, Йед тоже шагнул вперёд – навстречу мечте. Мечте, которая на глазах становилась реальностью.
Йед опасливо разглядывал столицу с высоты Небесного зала храма Шамины. Что за архитектор, интересно, придумал здесь такие окна? Простые прорези в стенах, почти до самого пола.
– А это чтобы проигравших после жеребьёвки сразу вниз и сбрасывать! – пошутил кто–то за спиной. – Ещё одна священная гвардейская традиция!
В ответ грохнул смех – неуклюжую шутку никто не посчитал ни глупой, ни неуместной. Ведь страх перестаёт быть таким уж страшным, если над ним насмехаться. И каждый втайне цеплялся за возможность посмеяться над их общим страхом.