Золотое побережье
Шрифт:
Хана много работает, у нее никогда нет времени. Хана работает, а он не работает.
Неохотно, словно из-под палки Джим садится за компьютер и смотрит на экран. Он должен работать, работать по-настоящему, он просто обязан работать. Ну хоть для того, чтобы забыть на время обо всей этой коломуторной жизни, о вечно сосущей тревоге. Причина, побуждающая к работе, – дело десятое, главное – сама работа.
Он сидит и думает о своей поэзии. И вообще – о современной поэзии. Дело в том, что ему не нравится эта самая «современная поэзия». Крикливая, аляповатая, невежественная – и даже гордящаяся своей невежественностью, возводящая эту невежественность в принцип. А главное – неизлечимо поверхностная, сосредоточившая все свое внимание на внешнем облике вещей, на миллионократно множащихся зеркальных изображениях этого
Но с другой стороны – ведь это же его время, он живет в этом времени, о чем же еще писать, если не о «сейчас»? Он живет в постмодерновом мире, от факта никуда не денешься.
На эту тему высказывались двое из наиболее почитаемых Джимом писателей. Альбер Камю, а затем фактически повторивший его слова Атол Фугард – оба они сходятся на том, что нужно быть истинным свидетелем своего времени. Что это – центральная, основная задача любого писателя. Камю и вторая мировая война, а затем еще уход Франции из Алжира; Фугард и южноафриканский апартеид – они жили в плохое, жестокое время, но это же самое время давало им материал, им было о чем писать, было о чем свидетельствовать!
А вот Джим… Джим обитает в богатейшей за всю историю человечества стране, привет, ну что там новенького, привет, да ничего там новенького… В «Джек-ин-де-бокс» [37] обслуживают побыстрей, чем в «Макдональдсе».
Господи ты Боже мой, угораздило же меня свидетельствовать о таком местечке.
Но как оно таким стало?
Хм-м-м. Джим задумывается. Не все, конечно же, до конца ясно, но что-то, содержащееся в этом вопросе, подсказывает возможный курс действий. Дает некий подход.
37
Крупная сеть закусочных.
Только сразу же возникает другая проблема: все это уже делали, и делали много раз.
Это вроде как случай в Калифорнийском университете, когда преподаватель английской литературы дал студентам – в том числе и Джиму – задание пойти погулять на травке и написать стихи про осень. Вот и прекрасно, подумал Джим. Во-первых, где мы живем? В округе Ориндж. В таком случае, что такое для нас осень? Футбольный сезон. Серфинг. Кроме того, он где-то читал, что у Третьей симфонии Брамса осеннее настроение, а еще где-то – что у Псалмов Давидовых осенний ритм. Вот и ладушки, так что такое, значит, осень? Третья симфония Брамса! Псалмы! Утратив бесконечное разнообразие природного мира, неизбежно оказываешься в такой вот наезженной колее, если не одной, то другой. Ладно, возьмем эти заготовки и попробуем что-нибудь из них слепить.
Третья Брамса. И «Рэмз» [38] на экране. Я прочитал в Псалмах, Что мы – лишь агнцы, Надевшие гидрокостюмы. Полет на осенней волне.
А что, вполне. Вот только затем преподаватель вытаскивает томик Китса и читает вслух его «Осень». М-м-да. Такие вот, значит, дела. Так что возьми-ка ты свое творение и засунь его в то место, где ему самое место. А заодно вычеркни эту тему из списка возможных, она уже исчерпана. Ну и что, ну и слава тебе Господи! Да у нас, в ОкО, эта тема и так практически отсутствует.
38
Известная футбольная команда.
Оно бы и не страшно, только вот если продолжить этот процесс, от списка возможных тем не остается ровным счетом ни-че-го! Все они либо исчерпаны великими литераторами прошлого, либо напрочь отсутствуют в ОкО. А чаще всего – и то и другое сразу.
Стань свидетелем того, что видишь. Стань свидетелем жизни, которой ты живешь. Жизни, которой мы живем.
Но почему, почему, почему? Каким образом стала она такой?
Опять одно и то же. Ну ладно. Сделай, говорит Джим, это ориентиром. Пусть это будет организующий принцип твоего писательского метода, его ныопортская трасса. Он вспоминает «Рождены Америкой» Уильяма Карлоса Уильямса [39] . Эта книга – сборник размышлений о различных исторических личностях Соединенных Штатов, все эти личности увидены глазами поэта и описаны языком поэта – хотя и в прозе. О повторении такой книги не может быть и речи – весь его литературный, с позволения сказать, талант не стоит и кончика ногтя мизинца Уильямса. Это надо же, думает Джим, что каждый раз, когда У. К. У. стриг ногти, он срезал с себя в десять раз больше таланта, чем я когда-либо буду иметь, заворачивал это сокровище в огрызок газеты и выбрасывал в мусорное ведро. Он хихикает – и начинает чувствовать себя малость получше.
39
Уильям Карлос Уильяме (1883—1963) – американский поэт и прозаик.
Да и вообще, какое там повторение. Ведь Джима интересует округ Ориндж, высшее, наиболее полное и окончательное выражение Американской Мечты. А в ОкО не было и нет никаких великих личностей, это – одна из непременных составляющих всего того, символом чего является ОкО. Так что тут программа Уильямса не подходит, захоти даже Джим ею воспользоваться.
Но это дает ему ключ. Мы создали это место коллективно, общими нашими усилиями. И у него есть история. Проследив эту историю, можно попытаться ее объяснить – задача, по мнению Джима, еще более важная, чем простое свидетельствование. Как ОкО достигло теперешнего своего состояния. «Лунатики, или откуда мы такие взялись». Джим снова смеется.
Но если сделать это своим ориентиром, если отталкиваться именно от этого, тогда все прочитанные Джимом книги, все его культурстервятничество, вся его одержимость прошлым – все это пригодится. Он вспоминает биографию Сэмюэла Джонсона [40] , написанную Уолтером Джексоном Бейтом, то ее место, где Бейт говорит о критической проверке литературного произведения, которую придумал Джонсон. Самый главный вопрос: «Есть ли от этого хоть какая польза?» Прочитав книгу – задумайся: есть ли от этого хоть какая польза?
40
Сэмюэл Джонсон (1709—1784) – английский лексикограф, критик и поэт.
Так как же все-таки все это случилось?
Хорошо, пусть это и будет ориентиром, стартовой точкой. Ньюпортской трассой. С ньюпортской трассы можно попасть куда угодно…
Глава 52
Так как же все это случилось? Изменения пришли вместе со второй мировой войной, вторая мировая война определила и весь дальнейший их ход.
В округе Ориндж было две тысячи жителей японского происхождения, после Перл-Харбора всех их забрали и увезли в Аризонскую пустыню, в организованный около Посто-на лагерь для интернированных. Люди потекли на запад, чтобы принять участие в войне. Президент Рузвельт потребовал, чтобы промышленность подняла годовое производство самолетов до пятидесяти тысяч, а маленьким авиастроительным заводикам Лос-Анджелеса и округа Ориндж было куда расти, каждый из них располагался в окружении незастроенных фермерских земель. Авиационная промышленность Южной Калифорнии получила стартовый толчок.
А солдаты и моряки ехали на запад. И попадали в округ Ориндж, словно сошедший с наклеек, которые они видели у себя дома на апельсиновых ящиках: просторная равнина, с геометрической аккуратностью засаженная апельсиновыми деревьями, длинные ряды высоких, подпирающих небо эвкалиптов, разбивающие землю на огромные квадраты, лысые холмы, а еще дальше, за ними, заснеженные вершины гор; на побережье, там, где Ньюпорт и Корона-дель-Мар, – широкое песчаное пространство, почти пустынные пляжи. Маленькие, оплетенные виноградом домики окружены садами, и у каждого из них – своя собственная, отдельная апельсиновая роща.