Золотое руно (сборник)
Шрифт:
Это выглядело как длинный толстый канат из сырого мяса, поверхность которого поблескивала розовато-красной кровью. Канат складывался и извивался, образуя нечто, похожее на груду вынутых внутренностей. В диаметре он был около пяти дюймов, а в длину, если его размотать, достигал бы пятидесяти футов: огромная окровавленная анаконда с содранной кожей. Один его конец уходил в стену помещения; другой, заканчивавшийся круглым ровным срезом, был закреплён на керамической подставке в форме буквы Y.
– Боже праведный! – воскликнул голос Клита. – Что это?
– Это
– Это мясо?
– Да. Хотите попробовать?
– Э-э… нет. Нет, спасибо.
Хаск подплыл к свободному концу каната. Потом залез в один из карманов своей коричневой жилетки достал оттуда маленький синий цилиндр примерно десяти дюймов длиной и двух в диаметре. Он взял один его конец пальцами передней руки, другой – задней, и затем начал его сгибать. Цилиндр распался на две половинки пятидюймовой длины. Хаск задвигал руками так, словно оборачивал вокруг мясного жгута невидимую нить, соединяющую две половинки цилиндра. Потом он потянул их в разные стороны, и, к изумлению присяжных, крайние четыре дюйма мясной макаронины отделились от остальной ей части. Отрезанный кусок остался на месте, паря в невесомости, но на экране была ясно видна прикреплённая к Y-образной подставке посудина, в которую, вероятно, падает отрезанный кусок, когда звездолёт движется с ускорением.
– Как вы это сделали? – спросил голос Клита за кадром.
Хаск удивлённо на него посмотрел. Потом, по-видимому, сообразил.
– Вы про режущий инструмент? Это две рукоятки, соединённые длинной гибкой мономолекулярной нитью. Нить невозможно порвать, она же, по причине своей очень малой толщины, свободно проходит практически через что угодно.
Голос Клита:
– Нарезает! Измельчает!
– Что? – не понял Хаск.
– Это из старой рекламы кухонного комбайна. «Нарезает! Измельчает!» – В голосе Клита слышалось уважение. – Остроумная конструкция. Но если вы не видите нить – это не опасно?
Хаск ухватился обеими руками за рукоятки инструмента и развёл его так далеко, насколько смог. Через каждые пятнадцать дюймов или около того на невидимую нить были нанизаны крупные синие бусины.
– Бусины позволяют вам видеть нить, – пояснил Хаск, – и обращаться с ней осторожно. Изнутри они выложены мономолекулярным плетением, которое нить не способна разрезать, так что если бусина мешает, её можно отодвинуть в сторону. – Щупальца на голове Хаска сложились в эквивалент пожатия плечами. – Это многоцелевой инструмент, не только для нарезания мяса. К моноволокну ничто не пристаёт, так что не надо заботиться об очистке.
Взгляд Дэйла прикипел к лицам присяжных. Вот дошло до одного, вот до второго, и скоро уже все догадались – кто-то широко раскрыв глаза, кто-то кивнув – что им только что показали возможное орудие убийства.
Хаск свёл рукоятки инструмента вместе – мономолекулярная нить и украшающие её бусины втянулись внутрь – и спрятал его в карман. После этого он передней рукой взял висящий в воздухе ломоть мяса. Крови почти не пролилось – несколько шарообразных капель образовалось в месте, где молекулярная нить врезалась в плоть, но что-то – по-видимому, нечто вроде пылесоса – втянуло их куда-то в Y-образную подставку.
– Что это за животное? – спросил Клит. Снова появилась его рука, указывающая на освежёванную змею.
– Это не животное, – сказал Хаск. – Это мясо. – Изображение дёрнулось – Клит оттолкнулся от стены, чтобы дать крупный план того, что Хаск держал в руках. Клит, вероятно, не слишком уверенно передвигался в невесомости: Хаску пришлось протянуть ногу – которая изогнулась так, что у человека бы уже сломалась – чтобы остановить Клита. Клит поблагодарил его и сделал крупный план куска мяса. Теперь стало ясно видно, что кожа нём всё же была, и состояла она из таких же ромбовидных чешуек, что и кожа самого Хаска. Однако на мясе кожа была очень тонка и совершенно прозрачна.
– Мясо, но не животное? – голос Клита. Он звучал озадаченно.
– Просто мясо, – сказал Хаск. – Это не животное. Скорее, продукт генной инженерии. Нервной системы в нём лишь столько, чтобы обеспечить работу кровеносной системы, а кровеносная система проще некуда. Оно не живёт; оно не чувствует боли. Это просто химическая фабрика, превращающая исходные вещества, которые скармливаются ему через приёмное отверстие, в съедобную плоть, идеально сбалансированную под наши питательные нужды. Конечно, мы едим не только его – мы всеядны, как и вы.
– Ах, – сказал Клит. – Вы не могли взять в такое долгое путешествие животных, но таким образом взяли с собой их вкус.
Хаск несколько раз моргнул глазами.
– Мы не едим животных в нашем мире, – сказал он. – По крайней мере, больше не едим.
– О, – сказал Клит. – Ну, мы пока не умеем делать мясо. Чтобы его добыть, мы убиваем животных.
Щупальца на голове Хаска заволновались в раздумье.
– Поскольку нам нет необходимости убивать животных ради еды, мы больше этого не делаем. Некоторые считают, что тем самым мы многого себя лишили, что убийство собственной еды – это клапан, предусмотренный природой для сброса агрессии.
– Э-э… ну, я-то вырос в деревне, – сказал Клит. – Охотился в своё время. Но большинство людей сейчас покупают мясо в магазинах, уже упакованное. Они даже не видят этих животных, не говоря уж о том, чтобы их убивать.
– Но вам приходилось убивать? – спросил Хаск.
– Да.
– Каково это – убивать ради еды?
Камера подпрыгнула; похоже, Клит пожал плечами, не выпуская её из рук.
– Это может доставлять немалое удовольствие. Нет ничего вкуснее еды, которую выследил и добыл сам.
– Интересно, – сказал Хаск. Он посмотрел на свой мясной диск, словно он вдруг стал не таким аппетитным. Тем не менее, он поднёс его к своему фронтальному рту; внешняя горизонтальная щель и внутренняя вертикальная образовали квадратное отверстие. Его ржавого цвета дентальные пластины срезали кусочек с края мясного диска, а потом, к очевидному изумлению жюри, два длинных плоских языка высунулись изо рта, чтобы слизнуть попавшие на лицо капельки крови.
– Вы едите мясо сырым? – спросил Клит.