Золотой Демон
Шрифт:
Кузьма — который был помоложе и щуплее — опустил руки, глядя неприязненно, зато Федот, постарше и кряжистей, очевидно, всегда игравший роль главного в этом предосудительном дуэте, подступил к Самолетову весьма решительно.
— Николай Флегонтович, не мешай, — сказал он без тени покорности или страха. — Отойди с дороги, будь ласков. Мы не каторжные, а ты не конвойный стрелок. Мы люди свободные, права свои знаем, не лопухи.
— Знаешь ты дуду на льду…
— Николай Флегонтович, ты не лайся. И не изображай из себя. Ты тут такой же проезжий, как и прочие. Власти по
— Ух ты ж! — покачал головой Самолетов. — Ну ты и орел, Федот… Сущий древний римлянин, гордый и несгибаемый… Вынь да подай, значит, законные вольности, эгалите тебе, оглоеду, либерте и всякое там фратерните…
— Умный ты человек, Николай Флегонтович, вон, даже по-заграничному лаяться умеешь… Только с дороги уйди. Мы свои права знаем.
— А голосок-то у тебя, Федотушка, подрагивает…
— А что ж ты хочешь? — заорал Федот, уже не сдерживаясь. — Когда люди гибнут, что ни ночь? Прикажешь всем подыхать? Нет уж, накось-выкуси! Не имеешь права препятствовать, ты не…
Гэп! Кулак Самолетова врезался ему в скулу звучно и смачно. Нелепо взмахнув руками, Федот отлетел назад, повалился под ноги всхрапнувшей и отпрянувшей пристяжной.
— И в личность я тебе залезать никакого права не имею, — спокойно сказал Самолетов, встряхивая кистью. — Ты на меня, Федотушка, жалобу принеси мировому или уж прямо в правительствующий Сенат, если адрес знаешь. Воспрепятствовать не могу… А коли уж все едино отвечать, я тебя могу еще и ногами побить… Хочешь? Право, говоришь… — Он неторопливо вытянул из кармана дохи большой черный «смит-вессон» и покачал на ладони. — Вот тебе право, на все стволы заряженное… Уяснил, крот курганный? В Пронское тебя отпустить… чтобы ты там по живости ума всех переполошил? Нет уж, изволь задержаться…
Ушибленный ворочался на земле, мотая головой и стряхивая кровь, — удар был крепкий. Лошадь пятилась в оглоблях, перебирала ногами. К ним опрометью мчался японский переводчик в расстегнутом мундире.
— Не надо бы так, Николай Флегонтович, — предусмотрительно отступив на пару шагов, заворчал оставшийся на ногах братец. — Мы люди тертые, мир повидали, в Санкт-Петербурге знакомства имеем… Что ж сразу в зубы, как мужичонке какому…
Не обращая на него внимания, Самолетов обернулся к переводчику:
— Живее, милейший! Переводите, что говорит ваш начальник, я же вижу, что он чем-то не на шутку расстроен…
— Канэтада-сан говорит: от этих двух и от их повозки ужасно пахнет демоном. Сначала он не был уверен, поскольку не обладает высокими духовными качествами своего почтенного дедушки, но потом уверился…
— Так… — нехорошим голосом протянул Самолетов. — Слыхали, кроты? Объясниться извольте.
— Николай Флегонтыч, что ж ты веру даешь косоглазому нехристю… Он тебе наговорит…
— Николай Флегонтович! — воскликнул он, делая шаг вперед. — Мне вот тут пришло в голову… Помните, ямщики сплетничали, что это якобы профессор фон Вейде выкопал что-то нехорошее… Не знаю, как насчет профессора, а от этих можно ожидать… Они же лазают где ни попадя и суются куда попало…
— Хорошая мысль, Аркадий Петрович, — откликнулся купец, все еще поигрывавший револьвером. — А главное, очень похожая на правду… От них и в самом деле ждать можно… Были случаи в прежние времена. Рассказывали, помнится… Это еще что такое?
Поручик тоже услышал шум, приближавшийся из хвоста обоза. И вскоре сообразил, что это более всего напоминало конский топот. Выскочил на другую сторону. В лунном свете прекрасно рассмотрел, что прямо на него наметом несутся всадники, вытянувшиеся вереницей. Обозные лошадки показывали небывалую прыть, и неудивительно — слышно было, как лупят кнуты по крупам…
Он стоял в полной растерянности, положив руку на кобуру. Скачущие были совсем близко.
— С дор-роги! — страшным голосом завопил передний. — Растопчу, твою мать!
Они не собирались останавливаться, наоборот, понукали лошадей кнутами и жуткими воплями. Поручик отскочил в безопасный промежуток меж задком возка бугровщиков и лошадиными мордами. Вовремя, еще миг, и стоптали бы… Мимо него, брызгая снегом из-под копыт, пронеслись всадники, цеплявшиеся за гривы, неуклюже мотавшиеся вверх-вниз на спинах неоседланных лошадей, оравшие что-то неразборчивое, охаживавшие кнутами обозных Буцефалов. Поручик зачем-то машинально их считал: два, три… кажется, восемь, а может, девять…
В голове обоза послышался сердитый крик, и тут же ударил револьверный выстрел, второй, третий… Саип, подумал поручик, вновь выскакивая на обочину. Некому там больше воевать…
Еще выстрел. Видно, как у головного возка, изрыгая проклятия, мечется высокая фигура без шубы и шапки — точно, Саип… Не похоже, чтобы он кого-то зацепил, отсюда можно рассмотреть что залитый лунным светом тракт совершенно пуст — всадники скрылись вдали.
«До Пронского не более десяти верст, — подумал поручик. — Лошадей они в паническом страхе жалеть не будут, так что доберутся быстро. И один Бог ведает, что наговорят там со страху. Не будет обозу гостеприимной встречи, тут и гадать нечего…»
— Вот оно, — рявкнул Самолетов. — Началось… Расползаются, как тараканы от огня… Ну-ка вы, двое, живенько рассказывайте, что за беду нам на шею посадили! А может, кто из вас, сукиных детей, и есть черт?
— Канэтада-сан говорит: никто из них не есть черт, но от них очень крепко пахнет демоном…
— А нам что стегать подтаскивать, что стеганых оттаскивать, — оскалился Самолетов. — Ну, языки проглотили?
Ударенный Федот, цепляясь за оглоблю, наконец поднялся на ноги и держался в отдалении, осторожно трогая скулу. Кузьма, предусмотрительно попятившись, испуганным голосом протянул: