Золотой истукан (др. изд.)
Шрифт:
– Потеплело, - молвил Хурзад.
– Проветримся, а? Прогуляемся в сторону столицы.
Войско двинулось на север, громя по дороге усадьбы и замки богатых «дехкан».
Где - то на середине пути в Кят разъезды донесли: навстречу идет небольшой вражеский отряд.
– Твои русы, - сказал Руслану озабоченный Хурзад.
– Немного их - триста-четыреста пик, но я их знаю! Самые стойкие люди в бою - хунну, готы и русы. Нас много, мы твоих русов, конечно, можем в пыль стереть, да жаль. Ни за что пропадут. На кой бес им Аскаджавар?
– Он почесал короткую курчавую бороду, поглядел в светлые глаза Руслана упорным долгим взглядом своих чудовищно умных глаз, иссиня-черных, как ночное осеннее южное небо. Этот вдумчивый взгляд - придирчивый, но доброжелательный - не раз ловил на себе русич. Он понимал: любит его Хурзад. Но за что? Этого он не понимал.
– Может, ты поговоришь с земляками?
– Поговорю. Сам хотел тебе про это сказать. Руслан выехал один вперед, под копытами глухо
стучала уже сухая глина.
– Карась! Э-эй, Кара-а-сь!
– А, Еруслан!
Карась отделился от русской дружины, поскакал навстречу. Не слезая с коней, горячо обнялись.
– Живой, друже?
– Живой… паче чаяния. В наш век уцелеть - и то уже счастье.
– Верно! Эк, чертяка!
– Карась восхищенно оглядел Руслана.
– Разнесло в плечах. Не узнать. Богатырь.
– А ты, не в обиду сказать, квелый какой-то. Усталый. И весь красный. Будто тебя на ветру подвесили - и так держали всю зиму.
– Угадил! Разве что не подвешивали. А ветру здешнего я вдосталь хлебнул. Хочешь знать, где я был, откуда вернулся? Аж в самый Мерв гоняли! Обходным путем через Бухару. Натерпелся, брат, лиха! Вот что, родной. Надобно мне с Курзадом вашим побалакать.
– С каким это Курзадом?
– Разве не Курзад его зовут?
– Хурзад, осел ты этакий! Что значит - Сын солнца. И не смей так о нем говорить. А то двину между глаз, и разойдемся на веки вечные.
– Ну, ладно! Курзад, Хурзад - мне все одно. Дело у нас есть к нему,
– Какое?
– Знаешь, родной, сказали вчера: пойдете Кур… Хурзада громить. Мы призадумались. Зачем? Скажем, встали бы смерды у нас на Руси на Ратибора… а какие-то, бог весть, полонянники - курезмийцы, будь у нас таковые, взялись бы нас громить. Хорошо ли? Собачье дело. Свинячье. У них свои заботы. Раз уж народ бунтует, значит, есть из-за чего. Не след нам ему мешать. А помочь - можно бы! Мы, чай, тоже смерды. Натерпелись от бояр, от князей. Обмозговали мы все - и порешили переметнуться на вашу сторону. Возьмет нас к себе Кур… тьфу!
– Хурзад, мы ему тайну одну откроем. Жуткая тайна, друже! И надо ее поскорее ему открыть, а то будет поздно…
Хурзад, конечно, с большим удовольствием взял русичей в свое войско.
А тайна и впрямь оказалась жуткой: «священный царь» Аскаджавар отослал Кутейбе ибн Муслиму золотые ключи от хорезмийских городов и пообещал ему дань в десять тысяч голов скота, если хорасанский наместник халифа поспешит к нему на помощь.
– Вот почему шах так настойчиво расспрашивал нас, кто показывает врагу дорогу, - сказал Руслану бледный лекарь.
– Видно, давно, уже тогда, он подумывал об измене. А я, глупый, рассусоливал перед ним с умным видом… Эх, жизнь! Выпьем ячменной водки?
Весть о предательстве Аскаджавара перевернула, казалось, Хорезм кверху дном: не осталось колеблющихся. Откинув боязнь и сомнения, все, до последнего, крестьяне, ремесленный люд, городская чернь, примкнули к восставшим.
Шаху - изменнику написали: «Ты проклят народом Хорезма на веки вечные. Будешь наказан смертью. Будь в твоем замке Фир не три стены, а тридцать, одна выше другой, все равно они тебя не спасут».
Весна у «покорных богу» в Туране - время набегов, зимою они отсиживаются в Мерве.
Итак, весною 90-го года хиджры, то есть, переселения пророка из Мекки и Медину, или 712-го года так называемого Рождества Христова, Кутейба ибн Муслим, вняв слезной мольбе хорезмшаха Аскаджавара Чагана Афригида, сделал, дабы обмануть бдительность Хурзада, ложный выпад в сторону Согда, уже не раз им разграбленного, и внезапно двинулся с огромным войском по левому берегу Джейхуна (Окуза) на далекий Хорезм.
Окрылен был Кутейба: гонцы из столицы принесли хорошую весть - недавно, подкупив Юлиана, западные войска халифа в трехдневном бою разгромили вестготов на Пиренейском полуострове. Широко размахнулась держава «покорных богу»! Весь мир скоро ею будет покорен…
Как всегда в походе, далеко впереди всего войска, выслав бойкие разъезды, спешил навстречу битвам головной отряд из легкой конницы. За ним продвигалась тяжелая конница в прочных панцирях, с длинными копьями, мечами, боевыми палицами, топорами. Ее прикрывали с двух сторон подвижные толпы пеших стрелков из лука. За тяжелой конницей взметала пыль тяжелая же пехота, сопровождаемая верблюдами с едой, водой и снаряжением. Далее размашисто вышагивали верблюды с осадными орудиями. И в конце следовал замыкающий отряд.
Ночью, прежде чем позволить воинам спать, бывалые рубаки - начальники десятков, сотен, тысяч, обезопасив стоянку рвами и валами, собирали вокруг себя усталых запыленных людей и принимались определять остроту зрения подчиненных.
– Видите ковш Большой Медведицы? Задирали голову:
– Видим, конечно, видим!
– Найдите среднюю звезду в ручке ковша.
– Нашли!
– Это звезда Мицар. Что видите рядом с нею?
– Ничего!
– Я вижу!
– Что видишь!
– Еще одну звезду, крохотную, тусклую.
– Кто увидел?
– Я, Сулейман.
– Вот тебе золотой! У тебя хорошие глаза. Это Суха, - запомните!
– двойник звезды Мицар. Пусть радуется тот, кто способен ее различить, - он может стрелять без промаха.
Нет, Кутейба не застал Хурзада врасплох. Предупрежденный русичами, вождь повстанцев сумел вовремя вывести свои войска на левый берег, к Хазараспу.
К нему явился во главе своих скуластых узкоглазых всадников тюркский начальник Инэль-Каган.
– Людей у меня немного, - степной народ откочевал на летовья к Уралу, - наберется всего пять-шесть сотен. Зато - отменные стрелки.