Золотой истукан (др. изд.)
Шрифт:
– Замолвлю, - пообещал Сахр зловеще.
– Не забудешь?
– Не забуду…
– Сахр, стой! Эй, Сахр…
Руслан - с отчаянием: «Опять влипли».
По обыкновению здешних речников, лодку вытянули, бредя по берегу, далеко вверх по течению, чтобы стремнина не пронесла ее вниз мимо противоположной пристани. И вот, когда гребец оттолкнулся было уже веслом от суши, путников настиг чей-то окрик.
Чей? Из прибрежных кустов с треском вырвался весь истерзанный… Шауш. Он держал за руку голую девчонку. Совсем голую. Смуглые плечи, плоская грудь ее, живот исполосованы глубокими царапинами. И тощее лицо Шауша, большие руки - в царапинах, ссадинах, Свежая кровь. Оба с ходу свалились в лодку.
От пристани с криками бегут по сырому берегу, размахивая копьями, Манучехровы слуги. Случилось что-то неладное. Надо спешить.
– Отчаливай!
– приказал Сахр гребцу.
Лодку вмиг подхватило мощной струей бокового течения и отбросило далеко от берега. Над нею мелькнули две-три стрелы, ветер унес их в сторону.
Сахр покосился на голую девчонку. Невзрачна. Кожа очень темна, нечиста, в мелких пупырышках. Лицо плоское, нос совершенно нелепый, широкий, приплюснутый, с толстыми ноздрями. Руки какие-то вывихнутые, ноги кривые. Зато глаза - только и есть в ней заметного, яркого, что большие черные глаза с необыкновенным разрезом: будто их поменяли местами, и узкие наружные уголки пришлись к переносью, а округлые внутренние - к вискам. В такие глаза можно смотреть часами - и ничего в них не понять.
– Фамарь, - пояснил Шауш, уловив взгляд Сахра.
– Прикройся.
– Лекар бросил ей свой халат. И - Шаушу: - Что с вами стряслось?
– Обманул Манучехр! И тебя, и меня. Вы только покинули крепость, его головорезы нагрянули ко мне в усадьбу, схватили Фамарь. Видишь, всю исцарапали. Вырвалась. Я кричу, долг, мол, вернул, - но разве их чем-нибудь проймешь? Еле отбил дочку, - спасибо, соседи подсобили. Я и бросился с нею напрямик через чащу к реке. Еле, видишь, успел. Большой шум в общине. Снова бунт. Сегодня ночью все уйдут на левый берег.
– Но мы же и вправду уплатили долг?
– изумился Сахр.
– Э! Чего ждать от него? Грабитель. Вымогатель. Сукин сын.
– А как же другие дети?
– Остались, - всхлипнул Шауш.
– Теперь Манучехр всю семью к рукам приберет. Н-ну, - он стиснул кулак, - я вернусь, я найду своих детей!
Руслан вспомнил булыжную решимость Добриты, вот так когда-то плыли они вместе по реке. За тридевять земель Руслана занесло, но ничего, по сути, вокруг не изменилось. Земля, правда, другая, и небо другое, другие деревья, а горе всюду одинаковое. Ну, на земле, может, и не изменилось ничего, зато сам Руслан уже не такой, каким он был тогда.
Стражник, сопровождавший лодку и поначалу обалдевший от неожиданности приключившихся событий, обрел, наконец, дар речи и резко приказал гребцу:
– Поворачивай назад!
– Это зачем же?
– нахмурился Руслан. Стражник опешил: он никак не мог предполагать, что этот белый чужак говорит по-хорезмийски.
– Мне велено перевезти троих. Поворачивай, ну?
– Тебе-то что, скотина, троих ли, пятерых ли?
– Аарон схватил его за шиворот.
– Заболеешь, что ли, умрешь, если бедных людей спасешь?
Стражник схватился за рукоять меча:
– Мне велено…
Плюх!
– Лучше б он не перечил такому здоровенному буйволу. В один миг ретивый служака очутился в воде. Шауш, не долго думая, хватил его багром по голове, обернулся, желтый и страшный, к гребцу:
– А тебе что велено?
– Мне?
– Гребец боязливо пригнулся, покрепче ухватился за весла.
– Мне велено плыть к левому берегу. И я плыву. Ох, не трогайте меня! Довезу. Хоть пятерых, хоть десятерых. Мне что?
«Так - то», - подумал Руслан удовлетворенно. Который раз он позавидовал крутой быстроте, с которой на Востоке люди переходили от слов к делу.
Уже на берегу лодочник сказал:
– Назад мне пути нет - Манучехр шкуру сымет. И что я теряю на правом берегу? Одинокий. Бездомный. Всю жизнь бултыхаюсь в реке. Рыба, не человек. Возьмете с собою?
– Пойдем.
– Сахр, - отозвал Шауш лекаря в сторону, - мне с дочкой возиться недосуг. Надо воевать. Придем к Хурзаду - там тьма людей. Разный народ. Будет Фамарь со мною - всякий сможет девочку обидеть. Держи при себе, а? Ты человек известный, при тебе ее. никто не посмеет тронуть.
– А если я сам ее трону?
– усмехнулся лекарь.
– И сделай милость!
– воскликнул Шауш, приложив руку к груди.
– Возьми ее насовсем. И выкупа не надо. Пусть лучше тебе достанется, чем гаду Манучехру.
– Тьфу! На что она мне, чудак? Только и забот у меня - сопливой девчонке нос вытирать.
– Она тебя не обременит! Кусок хлеба в день - и довольно с нее. Не избалована. Держи ее, Сахр, при себе. Умоляю. Мне она будет помехой.
– Ладно. Но смотри, - уступлю кому-нибудь за кувшин ячменной водки - не обижайся.
И с тех пор Фамарь молча и покорно, как собака, повсюду следовала за лекарем. Руслану она казалась глухонемой: не отвечала, когда с нею заговаривали, и ни разу никого ни о чем не спросила. И ни разу в тупых и прекрасных глазах этого дикого, робкого, на всю жизнь запуганного существа не блеснула искра глубокого разума.
На берегу к нашим путникам присоединились трое беглых крестьян.
– К Хурзаду?
– К нему.
– Вместе пойдем.
– На каждом шагу слышу: Хурзад, Хурзад, - сказал Сахру Руслан.
– Кто он такой?
– Сводный брат хорезмшахов. Рожден рабыней.
– Отчего ж это он встает против брата? И почему человек царского рода заодно с чернью?
(На тропе, ведущей к Хазараспу, к путникам присоединились семеро беглых крестьян. К Хурзаду!)
– Дело сложное. В Хорезме разброд.
– Раньше было так: царь, служилая знать, трудовой народ. Был какой-то порядок. Теперь же на первое место лезут «дехкане» - богатые землевладельцы, подобные Манучехру. И чернь у них в кабале, и на старую знать им наплевать. Смекаешь? Ну, хорезмшаха они еще могут терпеть, - он пустое место, власти у него никакой, зависит от «дехкан» и потому для них удобен. Он - за них, потому что никому больше не нужен.