Золотой истукан
Шрифт:
– Ничего я не хочу!
– вскричал Руслан.
– Хочу, чтобы ты сейчас же пошла отсюда к черту, исчезла на веки вечные, оставила меня в покое.
Фуа, по своему обыкновению, начала трястись и не то всхрюкивать, не то всхрапывать.
– Но ты же сказал…
– Ох, Бузгар!
– Руслан упал на циновку.
– Вытолкай вон эту стерву.
– Ты сам сказал…
– Бузгар!
С детства учили Руслана: нельзя женщину обижать. Ни ругать, ни - господь, сохрани!
– ее бить. Но, оказывается, бывают в жизни случаи, когда не то, что бить - ее хочется убить, на куски изрубить,
– Я у матушки, у батюшки одна дочь. Ты меня обманул. Обольстил и покинул. Будешь отвечать.
– Она сорвала с толстой руки дешевый медный браслет, швырнула его в мутную воду канавы.
– Ты украл у меня золотой браслет! Я тебя в темнице сгною. В каменоломнях век свой закончишь. Дохлятина. Падаль.
– Бузгар!
Бузгар, как человек восточный, дикий, не стал долго рассусоливать: схватил толстуху за волосы, подтащил к выходу, дал ей пинка - и закрыл калитку.
– Разбойники!
– донеслось снаружи.
– Я вам покажу!
– Плохо, что она меня увидела, - угрюмо сказал Руслану взволнованный, запыхавшийся Бузгар.
– Знает тебя?
– В том-то и горе. Я ее мужу должен пять монет…
Так и не смог Руслан понять, что она такое: просто хитрая, подлая тварь, или - сумасшедшая. Или то и другое вместе. Если это совместимо,- как говорила покойная Иаиль.
Сахр - смеясь:
– Счастливый день! В доме гость и со мною гость. Проходи, Зуфар.
– Он пропустил вперед высокого, очень смуглого, молодого, хоть и с бородою, опрятного человека.
Руслан узнал его - видел средь ученых, когда Сахр водил слугу в академию.
По местному обычаю, разговора не начинали, пока не наелись жареной баранины. Ну, как водится, хлебнули немного ячменной водки. Бузгар вынул из переметной сумы пару больших сочных дынь, - они пришлись весьма кстати, особенно Руслану, у которого во рту дико горело от уксуса и красного перца. Без уксуса, перца, без лука и чеснока, без тмина и мяты здесь почти ничего не ели. В первые дни жизни у Сахра бедный Руслан чуть криком не кричал от каждого куска,- затем, правда, стал привыкать понемногу к острой пище, но, конечно, доселе не мог к ней как следует привыкнуть.
– Как твоя «История Хорезма»?
– обратился Сахр к Зуфару.
– Скоро закончишь?
– Скоро. Шесть книг уже есть, осталось четыре.
– Что говорит о ней хорезмшах?
Зуфар досадливо пожал плечами:
– Что он может сказать? «Мне, - говорит, - наплевать на древних твоих массагетов и саков. Я - Хорезм! Если б ты написал историю царской династии Афригидов, я бы достойно тебя наградил». Я отвечаю: «Народ Хорезма состоит не из одних царей». Он беснуется: «Народ? Чтоб ты пропал вместе с этим крикливым, буйным народом! Он мне не нужен. И ты не нужен со своей дурацкой историей».
– И верно, - с усмешкой подзадорил его Сахр; похоже, не первый раз затевали они разговор об этих вещах.
– Кому нужна твоя история? Ради кого стараешься? Ради потомков?
– Ради них тоже.
– А знаешь ли ты, как называют люди развалины поселений, в которых когда-то жили их разлюбезные предки? «Ведьминей горой». «Чертовым городищем». «Прибежищем злых духов». И похуже. Смеются над предками; неучи, дикари. Вот тебе и благодарность
– Ну, то от невежества. Смеяться над далекими предками - все равно, что поносить родных отца и мать. Ведь мы не с неба свалились: в наших жилах течет живая кровь тех неучей, дикарей. И не в том ли, Сахр, наша с тобою задача - людей просвещать?
– Просвещай, просвещай, - нахмурился Сахр, - пока они тебе башку не оторвут.
– «Кому нужна история…» - Зуфар беспомощно оглядел собеседников.
– Я тупею от недоумения, когда слышу подобное. Завтра? Завтра - это сегодня, умноженное на вчера. Вот, скажем, ты, друг Рустам, вдруг проснешься наутро с совершенно пустой памятью, начисто забыв, что знал, полностью утратив свой житейский опыт. И что будет с тобою? Не отойдя от двора и трех шагов, ты погибнешь,- попадешь под колеса первой же повозки, ибо не будешь помнить, что она может задавить. Или утонешь в ближайшем канале. Или здесь, не выходя из дому, сгоришь в очаге. Человек без памяти - не человек. Даже не червь. Ибо даже у червей есть опыт и память: знают, куда, как и зачем им надо ползти. История - опыт и память народа. И никакой народ не может существовать, не зная своей истории. Верно, Бузгар?
– Верно, верно.
– Бузгар бросил озабоченный взгляд на калитку, затем на свою переметную суму.
– Ты чем-то встревожен?
– насторожился Зуфар.
– Фуа, Пинхасова жена, здесь была…
– Фуа?!
– Зуфар мигом вскочил.
– Тебя видела?
– Да.
– Чего же ты тут сидишь? Давно надо быть за сорок верст отсюда.
– Не бойтесь, - попытался успокоить их Сахр.
– Кто станет ее слушать? Всякий знает, что дура.
– Э!
– Зуфар всплеснул руками.
– От дур все беды на свете. Собирайся, Бузгар. Скорей! Я пойду с тобою, провожу до городских ворот.
– Не забывай, о чем говорили, - кивнул Бузгар Руслану на прощание.
– Я к тебе забегу как-нибудь тайком.
– Буду ждать.
Бузгар удалился, Руслан остался, но душа его ушла с Бузгаром, будто крепыш унес ее в своей переметной суме. Много хороших людей видел Руслан с тех пор, как покинул Семаргову весь, но никого не полюбил так сразу и горячо, по-братски, всем существом своим учуяв в нем родное, кровное, свое. Он бы заплакал, если б давно не разучился плакать.
– О чем это вы с ним говорили?
– полюбопытствовал Сахр.
– Так… о том, о сем.
– Ого!
– воскликнул Сахр ревниво.
– У тебя уже свои тайны?
– Тайны, не тайны… тебе будет скучно слушать. Не о звездах шла речь - о земных делах.
– Понимаю. К Хурзаду тебя зовет. Он и меня сколько раз уговаривал уйти из Кята.
– А ты боишься?
– Я ничего не боюсь, друг мой. Но зачем? Какой в этом смысл? Нет силы, которая сокрушила бы тупое чудовище, именуемое властью.
– Но Маздак же сумел одолеть богачей?
– Сумел. На какое-то время. Затем они его одолели. Будь уверен, хорезмшах тоже найдет кого позвать на помощь: белых ли, черных ли, желтых ли гуннов. Или того же Кутейбу ибн Муслима. Кровь. Напрасные жертвы. Новое горе. И - все опять пойдет по-старому.