Золотой Конвой. Дилогия
Шрифт:
– Пе-еррвая рр-оота!
– Завопил Медлявский - Пулемет на позицию! Вторая рота! Заходи во фланг, чтоб ни одна сволочь не ушла!
Гарткевич прекратил стрелять, и посмотрел на Медлявского осоловелыми глазами. Вообще, в лесу все как-то настороженно притихло. Грохнуло лишь два редких выстрела.
– Что ты трындишь, вошь колчаковская?
– Донесся из глубины леса командирский бас.
– Откуда у тебя две роты?
– А у тебя-то откуда два эскадрона, красный олух?!
– Отозвался Медлявский.
– Урежь осетра! Пулеметы-ы, огонь!
И повернувшись к Гарткевичу шикнул.
–
– Куда?
– Уточнил несколько изумленный Гарткевич.
– Хоть куда!!! Весь магазин по фронту, до железки.
– Слушаюсь!
– Гарткевич повел плечом. В лесу загрохотал свинцовый дождь.
– Медлявский!
– Раздался на надрыве связок голос унтера Овчинникова!
– Штабс-капитан, вы?
– Я!
– Завопил Медлявский.
– Мы слева от вас! Обошли этих гадов! Щас окучим пулеметом!
– Славен бог! Сейчас мы их прижмем!
– Уже теряя голос на сиплоту, орал Овчинников. Ребята! Цепью! Вперед!
'На кой вперед?
– мелькнуло в голове у Медлявского.
– Он схлопнет нашу систему огня, и подведет солдат нам в сектор...'
– Братва!
– Решительно завопил незнакомый командирский бас.
– По коням! Отход!
В лесу замелькали тени. Гарткенвич сменил магазин, и давал туда короткими очередями.
– Не потеряй два эскадрона!..
– на излете выдохнул Медлявский, но из-за стука пулемета его вряд-ли кто услышал. Его потряхивало. Руки и ноги от возбуждения тряслись.
Лес гудел удаляющимся топотом копыт.
***
Они отогнали красных. Но здесь, в этой лесной войне, где не было фронта, и не было участков, которые нужно захватить, победа или поражение определялась тем, кто потерял больше солдат. И если в первых стычках победа была за отрядом, то на последней, красные все отыграли, может даже с лихвой. Медлявский оглянулся на идущий за ним конвой. Они потеряли почти половину солдат-поводырей. Многим лошадям приходилось идти самим 'по-табунному', и пока спасала только выучка коньков. Даже переправа по замерзшей реке прошла спокойно. Но стоило случиться ситуации, когда нужна рука на поводе - например близкая волчья стая, или иной лошадиный страх, -кони побегут, и некому будет их остановить...
Медлявский машинально хлопнул себя по планшетной сумке Гиммера, которая теперь была у него. Скоро надо опять остановиться на привал. Людям надо согреться и поесть горячего. Обходя идущих по снегу лошадей, к Медлявскому в голову конвоя подъехал Гущин. Пристроил своего коня рядом.
– Как Гиммер?
– Спросил Медлявский.
Там, в прошлом бою, Медлявский не ошибся, когда увидел Гиммера лежащим в сугробе. Позже выяснилось, что его выбили в самом начале нападения, он получил две пули в грудь, и не успел отдать ни одного приказа. Теперь Он, и еще несколько раненных ездовых, ехали на привязанных к лошадям самодельных волокушах, в конце колонны.
– Плохо, - дернул плечом Гущин.
– В городе, при врачах, может выходился бы. А здесь... не жилец.
– Гущин оперся рукой на луку седла.
– Хорошо еще, что у нас достаточно лошадей. Кстати, вы заметили, в бою почти не постреляли наших лошадей? Попали только в трех, скорее всего случайным порядком. Как вы себе это объясняете?
– Очень просто, - Медлявский наклонился в седле, уберегаясь от тяжело нагруженной снегом еловой лапы, повисшей у него на пути.
– Они знают, что мы везем. И собираются увезти наш груз, куда нужно им. А как это сделаешь без лошадей? Поэтому и стреляют осторожно. С их точки зрения, лишние здесь только мы.
– Именно что знают, - согласился Гущин.
– Если бы тот проклятый ящик при погрузке не рассыпался. А так, о нашем грузе наверно и в Петрограде шепчутся. Как все бестолково, прямо нет слов!
Некоторое время ехали молча.
– Послушайте, Андрей Севастьяныч, - с каким-то внутренним трудом заговорил Гущин.
– С выходом Гиммера, вы как старший, встали на командование. Хочу спросить, - что вы думаете делать? Положение у нас аховое.
– Сам знаю.
– Нас было слишком мало еще до начала движения. Секретность нарушена. Враг... не уверен что он сбежал, может быть снова идет по нашему следу, и ждет момента. Штабс-капитан Гиммер получил пулю только потому, что у нас даже не было людей, чтоб пустить боковое охранение. Нас послали на убой. Создается впечатление, что этим - Гущев вскинул глаза наверх - не жалко ни нас, ни нашего груза. Какая-то чудовищная, совершенно невероятная нераспорядительность!
– Что же вы предлагаете Эдуард Васильевич?
– Медлявский повернулся в седле к Гущину.
– Еще одна такая стычка. Любая стычка. И нам всем конец.
– Закусил губу Гущин.
– У нас нет ни единой возможности для исполнения возложенного на нас приказа. Мы не дойдем.
– Я все это знаю. Так все же, что вы предлагаете?
– Надо... Надо избавляться от груза!
– Вскинул на него глаза Гущин.
– Спрятать, захоронить! Отметить место, и уходить. В нашем положении нас никто не осудит.
– И куда прикажете спрятать?
– Дернул щекой со шрамом Медлявский.
– Под елочку положить, с запиской: 'подарок Мороз Иваныча'? Или ямку в земле копануть? Так у нас малые пехотные, и две большие саперные лопаты. Даже лома нет. А земля промерзла в камень. А красные как? Мы положим, а они через полдня возьмут?
– А может, они совсем отстали?
– А если нет? То-то обрадуются.
– А черт бы его побрал, это золото, - Гущин потер лицо. Мы с вами, как пират из старого романа. Корабль разбило, а тот тонет, и пытается плыть с сундуком. Только сундук тяжелее. Иногда надо просто бросить, и отпустить.
– Вы хоть представляете, сколько стоит, что мы везем? Это часть государственной казны. И я не отдам её красным.
– Да ведь погибнем, Андрей Севастьяныч, - с какой-то усталой определенностью сказал Гущин.
– Без всякой пользы погибнем. А золото красные так и так возьмут. А не красные, так кто-то еще. Мало что ли шаек по лесам шастает? Разве не глупо? Ну возьмут они это чертово золото! Ну так наши потом отобьют. Мало оно из рук в руки ходило? Золоту все равно. Его никто не бьёт, ему всякий хозяин рад... О наших жизнях речь. Умрем -так без пользы. А выживем, - так, может, еще послужим отечеству. Я вот иногда еду, и думаю: - открыть эти чертовы ящики, по горсти в каждый карман, и... А лошадей постреляем, - пусть красные его на своем горбу из тайги вывозят.