Золотой воин
Шрифт:
– Двое каких-то... – Нарстад пожал плечами, не зная, как охарактеризовать спутников Питера Фонтена. – Один по виду дворянин, офицер, другой, наверное, тоже какой-нибудь солдат. Одеты добротно и тоже при оружии.
Хикле остановился и посмотрел на партнера.
– Что? Что ты придумал, Ральф? – спросил тот, привставая.
– А что тут думать, ведь не считаешь же ты, что процент с обслуживания – это лучшая награда за нашу тяжелую работу, Август?
– Значит... того? – севшим голосом уточнил Нарстад.
– Разумеется.
– Что ж, я и сам хотел предложить, но ты помог мне, Ральф... – Нарстад промокнул платком взмокший лоб.
– На то мы и партнеры, Август. Я сейчас же отправлюсь искать подходящих людей – один на примете у меня уже есть, кажется, у него имеется и ватага.
– Они остановились в «Золотой лилии».
– Вот как? Выходит, юный Фонтен и в дальних краях сумел неплохо зацепиться. Забавным он был мальчуганом... – На лице Хикле появилась человеческая улыбка, но он сейчас же взял себя в руки. – Но дело есть дело, и никаких сантиментов!
– Нужно купить всей ватаге приличную одежду, иначе из «Золотой лилии» их сразу завернут в околоток...
– Купи, в таком деле экономить нельзя, и еще хорошо бы проделать все прямо вечером, а, Ральф? Неизвестно, где они завтра окажутся и чего понарассказывают.
– Разумеется, партнер. – Хикле надел шапочку, расправил накидку и вздохнул: – Пойду.
84
Крафт вышел из ванной, закутанный в серое шконтное полотенце, и, сев в кресло у окна, вытянул ноги в новых сапогах.
– До чего же хороша бывает жизнь, а, Питер? А, ваше благородие? – спросил он, светясь от простого человеческого счастья.
– Ты почему в сапогах? – поинтересовался капитан.
– А что? Сапоги хорошие, у меня таких в жизни не было.
– Ну чтобы из ванной да в сапогах – некрасиво это.
– А я, ваше благородие, этих ванн раньше и не видел, да, можно сказать, и не знал об них...
Крафт поднял ноги и стал поворачивать их и так, и эдак, любуясь обновкой.
– Мечта, а не сапоги.
Потом встал и, сбросив полотенце, начал надевать новое белье.
В дверь постучался лакей и, когда его впустили, принялся убирать в ванной и готовить воду для следующего постояльца.
В медной трубе загудело, фон Крисп покачал головой и, встав из-за стола, за которым чистил свой кинжал, прошелся по комнате.
– Вот ведь до чего механика шагнула, сидим себе в доме, а тут по трубе горячая вода шурует!
– Впервые такая труба появилась в доме у купца Леондера лет десять назад, потом другие стали перенимать, – заметил Питер, вращая в руках кинжал и перебрасывая его из руки в руку.
– Сделай милость, Питер, оставь эту игру, у меня уже в глазах рябит, – попросил капитан.
– Извольте. – Питер убрал кинжал в ножны.
– Надеюсь, ты понимаешь, что этих твоих банкиров нужно ежедневно подталкивать? – спросил фон Крисп, возвращаясь на место.
– Да, сэр, понимаю. Если нет на то серьезных оснований, меняла ни за что не выпустит чужих денег из рук – это слова моего дяди. Так что напоминать я буду, мало того, завтра отправлюсь к мэтру Дорвилю – он держит в городе нотариальную палату – и попрошу у него завещание дяди в пользу наследника, то есть меня. На том документе приложены два моих больших пальца.
– Ха! Да твой дядя был не глуп! – воскликнул фон Крисп. – Это ж надо догадаться – пальцы на документ пропечатать!
– Дядя слишком хорошо знал людей, среди которых вращался, – пояснил Питер. – Оттого-то мы и будем всячески беспокоить Нарстада и Хикле и напоминать о себе.
Из другой комнаты показался Крафт. Он был разодет как церемониймейстер, если бы не красные штаны с рюшами, делавшими его похожим на сержанта городской стражи.
– Вот вы говорите: беспокоить, напоминать, а они возьмут да и первыми напомнят о себе, – сказал он. – Пришлют двадцать стрелков и нашпигуют нас, как бекасов. За те деньжищи, что Питеру полагаются, можно не только убийство, войну состряпать.
Капитан подошел к окну и стал обшаривать глазами улицу.
– Ты, Питер, у нас главная персона, так что к окнам не подходи вовсе, – сказал он. – И на улицу выходить тоже не стоит. Проще всего им тебя убить, тогда даже в бумагах ничего менять не нужно, все будет идти прежним чередом.
Из ванной появился лакей.
– Извольте к воде, кто пожелает, ваши благородия, – произнес он, кланяясь.
– Пожалуй, я пойду, – сказал фон Крисп. – А ты скажи мне, чьи фонари напротив булочной?
– Евойные, ваше благородие, булочника, – ответил лакей.
– А до какого часу он масло жжет?
– До девяти часов, ваше благородие, как закрывает торговлю, так и гасит.
– Ты вот что. – Фон Крисп достал кошелек и, выудив несколько крейцеров, подал лакею. – Это тебе. – А вот это – булочнику, – добавил он, подавая серебряный рилли. – Скажешь, что господа хотели бы видеть его фонари всю ночь, как на день рождения императора. Понял?
– Как не понять, ваше благородие, все скажу и деньги передам.
– Давай прямо сейчас.
– Слушаюсь, ваше благородие, – поклонился лакей и вышел.
Капитан закрыл за ним дверь и задвинул щеколду.
– Хлипковата задвижечка, – сказал Крафт.
– Следи тут, пока я мыться буду, – сказал ему капитан и красноречиво кивнул в сторону Питера, который временами терял интерес к наследству и заводил разговоры о банде непобедимых разбойников, рубивших уланские отряды.
Поначалу фон Крисп думал, что, получив свои несметные богатства, Питер сразу забудет про эдакую чепуху и займется делами, однако, понаблюдав за ним полдня, был готов изменить мнение. Питер все больше погружался в мысли о поимке злодея.