Золотой воскресник
Шрифт:
В пустынной “Малеевке” поздней осенью мы жили с Серёжкой, а в номере напротив с маленьким сыном Сашей обитала некая Любовь Сергеевна.
– У нас попугай говорящий, – рассказывала Любовь, – у него довольно богатый словарный запас: “Петруша, Петечка…” А Сашу он почему-то зовет Сашка. Хотя у нас так никто его не зовет. Все зовут его Александр, Шура и Сашуля.
Юрий Коваль звонит мне после нашего с ним выступления по радио:
– Маринка! А ты не могла бы сделать точно такую
На Урале у Лёни в городке Нижние Серги пошли в гости к тете Кате. Она к нашему приходу пирогов напекла. А мы ей подарили банан. Она впервые встретилась с бананом.
– Только б их и ела! – радовалась тетя Катя. – Зубов-то нет!
– Вот видишь, – Лёня говорит Серёжке, – у тети Кати нет зубов. Это она конфеты в детстве рубала.
А та хохочет:
– Мы и не знали, что это!
– Ешь, пока не околешь! – потчует нас тетя Катя. – Чтоб потом сказали: “У тети Кати досыта пирогов наелись!” Вот эти сладкие – с конфетами, а несладкие – с солеными грибами и картошкой.
– Я лопну, – говорю, – и так уже четыре куска съела.
– Нипочем не поверю, – сказала тетя Катя.
А ее внук Вовка:
– Правда! Я считал!..
– Однажды я путешествовал по Енисею, – рассказывал Яша Аким. – И опустил письмо в ящик на столбе, к которому просто невозможно было подойти. На пустыре все заросло крапивой выше человеческого роста, даже моего! А ящик до того заржавел, я еле просунул в него письмо. Вот это была слабая надежда, что письмо дойдет, но – как ни странно – доходило!
Когда мы поселились в Уваровке, к Люсе полноводной рекой хлынули местные жители – просить на пол-литру. Пришел мужик в кепке, вежливо постучал и сказал:
– К вам можно? Здравствуйте. Ну – давайте знакомиться. Я – Толя Пиздобол.
– Вчера иду к себе на огород, – рассказывает Люсе старуха-банщица в Уваровке, – вдруг вижу, из прудика башка торчит.
– Ой, не рассказывай мне страшное на ночь, – замахала руками Люся.
– А ничего страшного! Это Нинка забралась по горло в пруд, стоит и протрезвляется.
Поругались с Лёней в гостинице в Красноярске. Лёня хлопнул дверью и ушел. Вечером вернулся и принес все, что я люблю: камень черный в голубых разводах с Енисея, книгу египтолога Лепсиуса Карла Рихарда “Памятники из Египта и Эфиопии” и две свежих слойки с сахаром.
Яков Лазаревич Аким:
– Тут позвали на телевидение с Валей Берестовым. И всю дорогу ведущий звал меня Яков Акимович Лазарев. Конечно! Если он в начале окрестил меня живым классиком, то можно не стесняться! Зато в конце, когда мы уходили, дабы нас как-нибудь задобрить, режиссер проводил до лифта и на прощание произнес: “Как приятно смотреть на ваши добрые лица”.
–
Евгений Попов:
– А о шопе?
– О жопе я забочусь.
– Ну что ты все жопа да жопа, – сказал Евгений Попов. – Скажи культурно: ass.
– В четверг мы идем в Кунцевский музей, – объявила Люся. – Кто хочет – может присоединяться!
– А что там хранится?
– Как что? Разные предметы Кунцевского района! А в пятницу, я не знаю во сколько, у нас экскурсия в музей фонарей. Это смешно звучит, но может быть очень интересно и, главное, бесплатно.
У Лёвы с Люсей гостил Люсин первый муж, полковник Юра Черных. Потом он уехал домой, и вдруг от него приходит Лёве ценная бандероль на 10 рублей.
– Что мне мог прислать из Казани муж моей жены – на десять рублей? – удивился Лев.
Отправился на почту и получил тубус. Там лежал свернутый в трубку ватман.
На ватмане Юра нарисовал Лёве златогривого льва и написал:
“Повесьте на стену или на дверях. Это я сам нарисовал.
Л. Б. Москвину от Ю. Г. Черных. Лето 1986 г.”
– Меня до сих пор мучает совесть, – сказала Ленка Книжникова, – как я бросила в тебя в восьмом классе Уставом ВЛКСМ…
В Юру Ананьева влюбилась девушка из Херсона. Писала ему письма, звонила, приезжала в Москву, ходила на его спектакли в Уголок Дурова и рассказывала у себя в Херсоне, какой у нее парень мировой – артист и дрессировщик!
Она там ковры на улице выбивает, ей кричат изо всех дворов:
– Лилька! Иди! Твоего Ананьева по телевизору показывают!
А Юра – мне, тревожно:
– Слушай, она думает, что я все время в блестках. А я – то в блестках, то сама знаешь в чем!..
– В одной школе, – рассказывал мне Леонид Юзефович, – был такой музей – ну там фашистские гильзы, еще что-то. И большой самовар. Я все думал: что это за самовар? А оказывается, это самовар человека, который видел Ленина. Вот он отдал в музей свой самовар.
– У меня тоже есть такой самовар – человека, который видел Ленина, – говорю. – Это самовар моего деда Степана. Да вообще таких самоваров в России пруд пруди!
Наш приятель Володя лежал в психбольнице. И устроил там концерт – пел под гитару бардовские песни.
– Так всем понравилось, – говорит. – И пациентам и медперсоналу. Особенно с душой и с энтузиазмом исполнили песню “Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались…”
В Челюскинской, в Доме творчества, Лёня две недели прожил в комнате с художником из Минска, тот ему казался каким-то загадочным, странным, немного не в себе. По окончании срока он в Москве узнал от Гриши Берштейна, что сосед совсем не говорил по-русски, а только по-белорусски.