Золотой воскресник
Шрифт:
Официантка предложила на выбор летчикам: крылья или тефтели.
Все взяли тефтели.
На приеме в российском посольстве в Праге Сергей Чупринин сказал мне:
– Битов – прелесть. Однажды я слышал, – и обязательно об этом напишу! – как он стоял на открытии фестиваля – почетный гость, его попросили сказать несколько слов. Но выступления других людей затянулись, и он усомнился, что для него останется время. Тогда он подошел к организатору и спросил: “Скажите, пожалуйста, я буду выступать? Или нет? А то что я буду зря думать?”
Тут к нашему столу подошел Евгений Попов,
– Вы что, хотите, – говорю, – чтобы я вытащила стул из-под Андрея Георгиевича? Он сядет на пол, а мы с вами послушаем и запомним, что он скажет?
Юрий Коваль придумал Праздник белого верблюда. И попросил Асара Эппеля сочинить на эту тему шесть-восемь строк.
– Поверьте, – сказал он Асару Исаевичу, – многие мои друзья, крупнейшие поэты, уже сделали это. В антологии не хватает только вас.
– Кто именно написал?
Юра перечислил, сильно привирая.
Асар взволновался:
– Неужели и он?
Спустя несколько дней Асар принес шесть строк, как говорил Коваль, разрешивших проблему тайного смысла:
Ночью мглу пустыни Гоби, Черную, как мрак во гробе, Тот сумеет одолеть, Кто рожден во тьме белеть… Это гордая причуда — Праздник белого верблюда…– Кстати, когда мы познакомились, Асар был очень беден и подрабатывал натурщиком, – рассказывала мне его жена Регина. – Он был прекрасно сложен…
– Надо произносить мягко: “танцАвать”, – учила она меня в “Переделкино”.
За ужином я стала рассказывать о новом балете “Кармен” по телевизору:
– Они пели и одновременно танцевали!!!
– Вот видите, – сказала Регина, – даже вы говорите “танцЕвали”… Надо: “танцАвали”!
– А голова должна быть маленькая, – вздохнула Регина, покосившись на мой самовар.
Наш Серёжа в отрочестве полюбил сочинять древнескандинавские саги, а также старинные славянские и кельтские напевы. Сутками напролет создавал он симфонию “Ледовая пустошь” с инструментами и голосами, отпустил волосы до пояса, сшил себе старорусское одеяние, в каком ходил Садко, и уже взял у Лёни деньги, чтобы заказать гусли у одного почитаемого хранителя народных традиций.
Но дядька Василий своенравно ответил:
– Настоящий гусляр должен сам сделать себе гусли!
Чем нас крайне озадачил.
– Марин, приходи к моим щенкам! – зовет меня подруга Ленка. – Ветеринар сказала, им нужно больше общаться с интересными людьми.
Со мной в вагоне в Москву из Уваровки едет милиционер Саша.
– Понимаете, – говорит Саша, – чтобы человек вырос умным и культурным, у него должен кто-то стоять за плечами. Вон у Марины Цветаевой отец – музей открыл Пушкинский. Мать – на пианино играла, они в дочерей-то вкладывали! А был бы у них отец – семью бросил, алкоголик, мать тоже недалеко ушла? Где они были бы? Какие стихи сочиняли? А стихи – это страшная сила, – он продолжает. – Вот я иногда думаю: куда ты, насильник, зачем? С любой женщиной – я повторяю – с любой! – поговорить по-хорошему, она тебя в гости позовет, взял бутылочку, стихи почитал. От Уваровки
Поэт Валерий Краско, размачивая в столовой горбушку в супе:
– А меня уже вообще пять лет женщины не интересуют. Пять лет уже не хочу ничего. А ведь я был бабником, причем очень успешным бабником, взгляните на меня, представьте, какой я был в молодости неотразимый!
– Не заставляйте меня так сильно напрягать воображение, – ответила я ободряюще.
Поэт Иван Жданов:
– Да что – врачи, врачи! Я лежал в больнице с инфекционным заболеванием – не буду вдаваться в подробности, – ну и говорю: “Доктор! Что-то у меня заболела спина”. А он мне: “Что вы хотите – возраст…” А мне было тогда тридцать пять лет! Или пошел к терапевту. Жалуюсь, то-сё болит. А он мне: “Ну что вы хотите? Что мы едим? Что мы пьем? Чем мы дышим?” Я подумал: денег ему, что ли, дать? Но не знал сколько. Так дашь, а он скажет, с презрением глядя: “А сколько нам дают???”
– Ну, тоска, – говорил Жданов каждое утро, когда меня видел, и вздыхал. – А вы чего лыбитесь-то все время?..
– Ваня, вы мне снились сегодня, – говорю, – к чему бы это?
– Наверно, к выпивке какой-нибудь небольшой, – ответил он без малейшего интереса.
– Я вас не видел вчера, и позавчера, и позапозавчера, так что разрешите представиться: Вадим Каргалов. Я три дня принимал гостей. Ужас! Как ваша фамилия? Москвина? О да, это фамилия! Моя же фамилия произошла из Архангельской области. Там водятся два вида рыб: семга и каргал. Семга – ерунда в сравнении с каргалом. Это такая узкая рыбка с крупной головой. Голову отрезаешь, остальное жаришь – ни с чем не сравнимый вкус. Вам известно, что есть такая рыба – царская сельдь? Осетрина ничто по сравненью с царской сельдью. Однажды мне очень захотелось попробовать царской сельди. Нам с председателем обкома дали катер, мы взяли водки, поплыли на Плещеево озеро, три дня ловили – ни одной царской сельди. Другие селедки попались, но царской – ни одной!..
Писатель Вадим Викторович Каргалов, историк, профессор, специалист по татаро-монгольскому нашествию:
– Меня тут нагрели на тридцать восемь миллионов!
Ваня Жданов:
– Значит, на том свете у вас будет прибыль.
– Жизнь у меня была легкая и веселая…
– Значит, смерть будет тяжелая. Ой, извините.
– Марк такой беспомощный, как ребенок, – сказал писатель Леонид Львович Яхнин о писателе Марке Тарловском. – Приходим в столовую, он смотрит – у него вилки нет. “Ой, у меня вилки нет”. Я говорю: “Иди на кухню, проси”. Он встал и хотел идти. Представляешь? Это вместо того, чтобы взять у соседа, который еще не пришел!
Каргалов – в столовой за обедом:
– Я смотрю на вас – что за женщина? Красивая? Нет! Привлекательно что-нибудь в ней? (Опускает взгляд.) Ничего. Смешно – и всё, а что-то к вам располагает. Когда увидимся?
– Вечером.
– Где?
– Вот здесь…
– Как я стар! – вздыхает Вадим Викторович. – Я очень стар! Мне шестьдесят пять лет! Послушайте, – вдруг зашептал он, – у вас есть заначка? Дайте мне вашу заначку, а я вам потом отдам свою.