Золотой воскресник
Шрифт:
На что биолог Ваня Овчинников заметил:
– Это я ему посадил – вот они и принялись.
Звонит Люся 4 октября 2000 года:
– Поздравь нас! Сегодня у нас с Лёвой большой праздник – День пожилых… и День страуса. У нас он празднуется впервые. Но все попросили, чтоб он был теперь ежегодно.
Фотограф Микола Гнисюк обычно снимал портреты артистов и других деятелей культуры. Однажды его послали от журнала “Экран” сфотографировать колхозников. Микола их выстроил в несколько рядов, скомандовал: “Приготовились!” А перед тем, как нажать на кнопку, скинул штаны и показал задницу.
Снимок получился гениальный.
–
Художник Владимир Буркин:
– Марин, я тебе прочитаю мой рассказ. Называется “Нога”. Я по памяти буду. Семен любил медведей за их благородство и силу. Вот он поймал медведя, привел в деревню и стал с ним бороться. Медведь не знал тонкостей борьбы и оторвал Семену ногу. Стоят они трое – медведь, Семен и нога, раздумывают, как быть дальше. Нога вроде бы самостоятельность получила, а с другой стороны – жалко: столько лет вместе. Как пошла медведя метелить! Народ в раж вошел: “Шайбу! Шайбу!..” Так она подфартила хозяину. Сейчас нога в цирке работает. Медведей дрессирует.
– У меня и другие рассказы есть, – говорит Володя. – Один особенно добрый такой, лучезарный. Я тебе сейчас прочитаю, ты плакать будешь. Какой выбираешь? Про губы или про дверь? Прямо косяком прут. Ну зачем мне это нужно?!!
К Тишкову пришли в мастерскую немцы, любители искусств. А у него в шкафу лежит каска фашистская, пробитая пулей. Он им хотел показать. Но переводчица не велела.
– Мы тоже не любим фашистов, – сухо заметила она. – И нам неприятно о них вспоминать и разговаривать.
Звоню по серьезному делу в солидную организацию ответственному лицу.
– Это Марина Москвина, вы меня помните?
– Помним, – отвечают, – такая глазастенькая…
– Я буду краток, – говорил Глоцер, пока был ко мне благорасположен. – Нет ни минуты, одной ногой на похоронах!..
Глоцер посещал все похороны без исключения. Даже тех, кто его терпеть не мог, он неумолимо провожал в последний путь. Когда Владимира Иосифовича не стало, это случилось в апреле 2009 года, мне позвонила его жена Наташа – спросить, приду ли на панихиду сказать что-нибудь на прощание.
– Куда ж я приду, – говорю, – если он со мной три года не разговаривал? А встретившись – демонстративно отворачивался. Что он подумает: от Марины Львовны нигде никакого спасу?
– Иудейская несгибаемость, – соглашалась Наташа, – только две краски, я ему так и говорила: ты – библейский человек!
Мы давай вспоминать, какой Глоцер был колоритный, элегантный… В шарфе Остапа Бендера, с шевелюрой, очки в экстравагантной оправе! А какой рассказчик! На конференции в Берлине вдруг во время своего выступления обнаружил, что у него нараспашку зиппер и оттуда торчит небесно-голубой клок рубашки… Его юмор, харизма – он был просто бесподобен, когда не склочничал! Мы всё простили ему и во всем оправдали.
Уж не знаю, как встретили на том свете поэты ОБЭРИУ своего непонятного правообладателя и попечителя, но одно могу сказать в его защиту – он их искренне любил.
Международный совет по детской и юношеской литературе опубликовал список номинантов на медаль Ганса Христиана Андерсена. От России выдвинули Сергея Махотина. Я поздравила Серёгу. Не прошло и пяти минут, как прилетел ответ:
Недолги были прения. Я выдвинут. И вот Вдали маячит премия, Житуха2
М.А. Веденяпина, директор Российской государственной детской библиотеки. – Примеч. авт.
– Я сегодня ходил в журнал “Трамвай”, – сказал Гриша Кружков. – Мне там очень понравился твой рассказ “Наш мокрый Иван”. Я с таким удовольствием прочитал его в папке для отказов!
– В водоемах его глаз, – про кого-то рассказывал Кружков, – мелким окунем блеснуло недоверие и скрылось под корягами бровей…
Серёжка, вернувшись из школы:
– У нас учитель по английскому рассказывал, что в какой-то сельской местности бабушка с внучкой режут людей – продают как свинину. Известны их фамилии, имена…
– Ну он хоть по-английски это рассказывает? – с надеждой спросил Лёня.
– Нет. Но когда он рассказывал – вставлял туда английские предложения. “Это, – говорит, – я вас заманиваю на интересные истории, чтобы вы запоминали слова”.
– А как его зовут-то, этого учителя?
– Не знаю, – пожал плечами Сергей. – Если мне надо позвать его, я говорю просто: “Эй!”
Встретила в буфете Радиокомитета на Качалова Люсину соратницу по творческому объединению “Экран” – Галю. Много лет не виделись, взяли по бокальчику вина.
– Дети мне, Марин, не удались, – она рассказывает, – зато у меня есть единственный друг – боксерша Берта. Это мой учитель, да-да, мой великий учитель любви и доброты. Правда, на ее счету две кошки, она их разорвала на части…
– Мое сердце принадлежит только тебе! – чистосердечно воскликнул Лёня в ответ на устроенную ему сцену ревности. – Но остальные части тела…
Ночью мужик пьяный во дворе рвется в подъезд.
– Ослы! – доносится снизу сочный трагический баритон. – Козлы! У! Шакалы! Спят, негодяи, подонки, валяются по своим углам! Дистрофики! Вам всем плевать, что эта дура меня не пускает. Имел я вас! Трусы! Даже милицию никто не вызовет! Я три часа тут торчу. Откройте!!! (Удары ногами по гулкой железной двери.) Шакалы!
Вдруг – приглушенно:
– О! Кто-то идет. Бог есть!!!
Седов:
– Так… Тебе от меня ничего не нужно? И мне от тебя ничего не нужно. У нас с тобой самые лучшие отношения в мире!
– Не надо мне ботинки! – упирается Седов. – У меня ботинки не на первом месте. На первом у меня – здоровье, на втором – магнитофон и только на третьем уже – ботинки.
– Ерунда, – сказала Люся, когда об этом услышала. – В такой последовательности нет никакого конструктивизма. Вот главные составляющие человека: зубы! Шапка! Шарф! Пальто! Ботинки! Всё. И человек зашагал по земле. А не “здоровье, магнитофон…”