Золотой воскресник
Шрифт:
– Он что, не понял, что перед ним дети? – удивлялся Лёня. – Наверное, подумал, что это взрослые русские так выглядят!..
– Я ел вишни и задумался о смерти, – сказал Лёня. – Во вкусе вишни есть ощущение быстротечности жизни.
У нищего на картонке написано:
“Подайте в честь осеннего равноденствия!”
Коваль очень гордился своим неологизмом.
Это был глагол – “олордел”.
Отправляясь
– Что тебе привезти?
– Привези мне ботинки.
Он обрисовал мою стопу для ботинка и все боялся, что его как начнут на таможне шмонать, примут этот рисунок за неучтенное произведение искусства, отберут и напишут телегу в Министерство культуры.
– А, ладно, – махнул он рукой, – скажу, что везу в Антропологический музей отпечаток ноги неведомого животного!
Сергей:
– У тебя, Марин, форсу много, а славы мало. Вот у Лёни славы – на весь мир. Хотя я не понимаю – почему…
Мой деверь пожаловался, что работать ему осталось два месяца до пенсии, молодые теснят, подпирают со всех сторон, а я, говорит он, как хромая утка.
– Тебя надо на “кладбище слонов”, – сказала папина сестра Надя. – У нас на работе было такое место – туда ссылались все доктора наук, старые завлабы, которых неудобно было выгнать взашей из-за их заслуг, вот они сидели в одном отделе на полставки, и все к ним приходили за советом.
Дизайнер Логвин, чей девиз “Жизнь удалась”, начертанный черной икрой по красной, прогремел на весь мир, – спросил у незнакомой девушки на выставке:
– Можно я вас поцелую?
– Нет.
– Я почему-то так и подумал, что вы откажете, – сказал Андрей.
– Ну и зря, – я вмешалась в их разговор. – Логвин, между прочим, лауреат Государственной премии!
– Лауреатов Государственной премии много, – она ответила, – а я одна.
В Ханты-Мансийске после выступления зашли с поэтами и менестрелями Андреем Усачёвым и Сашей Пинегиным в ресторанчик. Там на всю катушку гремела какая-то попса.
– Можно сделать потише? Или совсем выключить? – попросила я. – Тишины – на триста рублей!..
Усачёв:
– Тишины – на все!..
Владик Отрошенко:
– Мариночка! Мне от тебя звонили из журнала “Кукарекум”. А он глянцевый?
– Ну, в какой-то степени…
Мы с Лёней Тишковым чем-то отравились. Расстройство, всех тошнит, ничего не хотим, а есть-то надо. Купили мороженое. И оно нам очень понравилось.
– Вот у нас мороженое хорошо получается в стране, – говорит Лёня. – Единственный продукт!..
– Надо всегда быть румяным, – учила меня Люся. – Тогда
Наш сын Серёжа, давно мечтавший о северных странах, собрался на мыс Нордкап с восьмидесятилетней бабушкой и другими ветеранами журналистики.
– Но когда я увидел всю эту компанию возле разболтанного, видавшего виды автобуса, – рассказывал он потом, – мне стало просто не по себе. Я понял, что этим людям нечего терять!
Видимо, у меня раньше было здоровье очень слабое. Вот запись в дневнике 2 октября 1995 года: “Начала роман «Гений безответной любви». Написала одну страницу и потеряла сознание”.
Когда я завершила “Гения…”, вложив туда все горести-печали своей жизни, и отдала его в издательство “Лимбус Пресс”, редактор ответил, что не может напечатать мою вещь, поскольку у них нет для меня юмористической серии.
– Так давайте я лягу в основу! – воскликнула я.
– Ляжете, ляжете, – мне ответили.
Но больше не позвонили.
Зашли с Бородицкой подкрепиться в ЦДЛ. За соседним столом сидят две прекрасные блондинки. В буфете появляются Бахнов и Калашников, нежно приветствуют блондинок, берут кофе, коньячок и садятся к нам за столик. Мы страшно обрадовались, но все-таки спросили, почему они сели именно к нам.
– Из политических соображений, – серьезно ответил Калашников. – Потому что Бородицкая похожа на Анджелу Дэвис. А Москвина – на Долорес Ибаррури.
– Это у тебя сага, а не роман, – сказала Дина Рубина, прочитав “Гения безответной любви”. – Движение цыганского табора в неизвестном направлении. Куча народу скачет верхом и катится в кибитках, взметая столбы пыли. Только иногда кто-то отлучается, чтобы украсть коня…
Дина устроила “Гения…” в екатеринбургское издательство “У-Фактория”. Но рассеянный Тишков отправил им не последний, шестой, вариант романа, как мы условились, а второй. Голый, мокрый, взъерошенный, в мыле – “Гений безответной любви” выскочил из дома и буквально был высечен на граните.
– Неужели там все написано, что я написала? – я просто боялась заглянуть в книгу.
– Да-да, – отвечал Тишков. – Что ты написала, то там теперь и написано.
Лев Рубинштейн:
– Прочитал ваш роман. Мне понравилось.
– Не может быть! – говорю. – Неужели прочитали?
– Не верите? Там про одну любвеобильную тетку!
Игорь Иртеньев:
– Поди сюда, душа моя!.. Взял в поезд и прочитал. Порою в голос смеялся. Ни разу не всплакнул, врать не стану. Но в нескольких местах взгрустнулось…