Золотой выкуп
Шрифт:
Неделя уже как поступила эта неприятная весть. Привез ее племянник Арсланкула Джуракул. И возвращаться не захотел. Сказал, что вернется только с дядей вместе или совсем не вернется. Но Намаз не решался отпустить горячего, опрометчивого Арсланкула одного. Он силен, храбр, слов нет, но за что ни возьмется — все делает напропалую, без хитрости и ума. «Нет, не могу я отпустить его одного, — думал Намаз. — Погибнет зазря и семью не спасет. Самому надо с ним ехать. Он спас меня от неминуемой смерти, раскрыв заговор. Я должен добром отплатить за добро Арсланкула, искупить перед ним свою вину. Я ведь сам учил джигитов, что нельзя бросать друга в беде. Какими глазами я буду глядеть в глаза людям, если не сдержу свое слово?!»
Семеро всадников медленно пробирались по густой высокой траве по направлению к Кызбулаку. Девочки пристроились позади Хайита и Тухташбая. Намаз никак не мог отрешиться от грустных мыслей. «Неужели все кончено? — думал он. — Где те сотни джигитов, коих я вооружил, посадил на коней? Почему они рассеялись, развеялись как дым вместо того, чтобы множиться и множиться? Иль моя вина в том, что не смог их удержать, сплотить, объединить, приумножать? Чего-то нам не хватило, до чего-то я не дошел умом… Выходит, домулла Морозов как в воду глядел. Еще год назад он предсказал мне наше сегодняшнее положение. Вот, рассеиваемся, точно стайка воробьев, по которой ударил ястреб. Приглашал ведь Морозов присоединиться к ним. Говорил, что человека можно убить, но идею убить невозможно. Да, упустил я золотое время. Бессмысленно гонял коней! А вдруг не все еще потеряно? Ведь можно же начать все сызнова? Конечно, можно. Надо только выбраться из кольца, оправиться малость. Соберу джигитов и примкну к домулле. Мои люди возражать не станут. Только надо им все объяснить, растолковать. Страшную тупость я проявил. Целиком предался личной мести. А этого, оказывается, недостаточно. Сокрушить древо гнета могут сами угнетенные, если они все поднимутся разом. Отдельные мстители ничего не способны сделать. Вот ведь что говорил тот бородатый мудрец! Нет уж, я его найду, непременно найду, протяну ему руку дружбы. Скажу, давай веди. Возьму те книги, что он мне обещал, буду постигать их премудрость, пока не одолею. Пусть год потрачу, два, но не отступлюсь, покуда не прозрею. Вот тогда мы опять будем сильны. А пока придется отступать. Кто сказал, что отступление — смерть? Вовсе нет. Можно отступать, чтобы потом перейти в наступление. Тогда у меня и бомбы появятся, и пушки, и обученные солдаты! И достанется же вам опять, кровососы, только держитесь! Проснется еще спящий Зеравшан, весь край проснется! Беспробудного сна не бывает, нет, не бывает!..»
Кызбулака достигли, когда вечерело. Джигиты тяжело попрыгали на землю и, видно, полагая, что задержатся здесь недолго, повесили на головы коней торбы с овсом.
На Кызбулаке, кроме Насибы, похоронены еще четверо джигитов-мстителей. Нурбай быстренько произвел омовение и прочитал над могилами погибших коротенькую молитву. Намаз опустился перед холмиком, под которым лежала Насиба, и надолго застыл со склоненной головой. Только изредка вздрагивали его плечи…
Арсланкул находился неподалеку. «Ах, если бы не было остальных! — думал он. — Выпустил бы в этот затылок пулю, и вся недолга! Увы, рано еще, рано. Надо ждать. Видно, недолго осталось. Я не должен спешить. Лев бросается на добычу раз и берет ее!»
У родника расстелили дастархан, вынули из хурджинов вяленое мясо, лепешки. Намаз, выпив из родника пару пригоршней ледяной воды, встал и пошел к коням. Оказалось, они к овсу не притронулись, спали, понурив головы. «Бедные животные! Если не дать вам отдохнуть, завтра вы не сможете двигаться дальше!..»
Положив голову на шею своего охромевшего скакуна, Намаз на какое-то время притих. «Знаю, устал ты, мой дорогой. Все мы устали, намаялись. Будто только для того мы и рождены, чтобы уставать и маяться бесконечно! Но что поделаешь, коли так написано у нас на роду? От судьбы разве уйдешь?! Почему ты, бедное животное, спишь стоя, не дашь отдохнуть натруженным ногам? Или твоя душа тоже полна смутного беспокойства и тревоги, как моя? Отчего, интересно, у меня такое состояние, не могу понять. Так и кажется, что парит надо мной некое чудовище, распластав черные крылья, строит рожи, ухмыляется…»
Намаз вернулся к спутникам, невольно задремавшим, не вставая из-за дастархана. Васила и Вакилабиби стояли, обнявшись, у могилы сестры.
— Ну-ка, просыпайтесь все! — вскричал Намаз. — Нужно посоветоваться, друзья. Девочки, вы тоже идите сюда. Назармат, друг мой верный, слушай приказ.
— Слушаю, — приложил руку к сердцу Назармат, слегка опустив голову.
— Нынче разобьем отряд надвое. — Намаз говорил решительно, твердо. — Ты берешь с собой Тухташа, Хайита, Василу с Вакилабиби и немедленно отправляешься через горы в Коканд.
— Намаз! — встрепенулся Назарматвей, не согласный с решением друга.
— Ты знаешь, — продолжал Намаз, не давая себя перебить, — эти четверо сирот мне дороже всех на свете. Девочки — это память о любимой моей жене Насибе, о дядюшке Джавланкуле и тетушке Бибикыз, ставших мне родными отцом-матерью. Тухташ и Хайит — память о Диване-бобо, не давшем мне умереть голодной смертью. Сохранить их — мой святой долг. Найди Сергея-Табиба, скажи, чтоб он берег их, отдал в ученье. Сам я не имею права уйти отсюда, пока не разрешу неприятности Арсланкула. Это мой долг чести. Исполнив его, я как на крыльях полечу за вами. После разыщем домуллу Морозова, решим с ним, как нам дальше действовать. Пришла пора выбираться с темной, запутанной тропы. Вот такая у нас нынче задача. Ты жди меня в Коканде, Назармат, я скоро приду.
— Намаз, ты все верно рассудил, да. Но я не могу оставить тебя одного.
— Почему?
— Я не имею права покидать тебя, когда над тобой нависла страшная угроза.
— Ты не покидаешь меня, дружище. Ты уходишь, чтобы выполнить мое поручение. Пойми меня правильно, Назармат. Нас осталась горсточка, кони измождены до крайности. Если произойдет столкновение — мы все погибнем. Так не лучше ли спасти тех, кого еще можно спасти?! Эти сироты должны жить, понимаешь, жить за себя и за всех тех, кто раньше времени ушел из жизни.
— Послушай меня, парень, — вмешался в разговор Арсланкул. — Никто из нас не имеет права ослушаться приказа предводителя, ты это прекрасно знаешь. Кроме того, почему ты считаешь, что оставляешь Намазбека одного?
— Можете быть уверены, Назармат-ака, пока мы живы, ничего с Намазом-ака не случится, — произнес Нурбай с дрожью в голосе.
— Ладно, — вздохнул Назарматвей. — Когда отправляться?
— Теперь же! — обрадовался Намаз, не обращая внимания на боль, неожиданно пронзившую сердце. — Сейчас и трогайтесь. Откладывать нельзя. Нурбай! Выдай Назармату и мальчишкам по тридцать патронов. Дай им две бомбы. Пусть возьмут и бинокль. Мы как-нибудь обойдемся. Я еще раз прошу, Назармат: береги сирот. Не тебя мне учить: понадобится — продайте коней, пересядьте на огненную арбу. Давайте, дорогие мои, прощаться. Прошу только не плакать. Не выношу слез. Девочки, Васила, Вакилабиби, идемте обнимемся… но я же сказал: не плакать… Бог даст, и для нас наступят светлые деньки. В пустыне освоим себе по клочку земли. Выстроим дома, сестер выдадим замуж, мальчишек женим. Славные свадьбы справим, всем на зависть. А теперь пора по коням, мои дорогие! Прощайте!
Намаз глядел вслед всадникам, потихоньку, шаг за шагом, двигаясь за ними. Из глаз его лились слезы. И странное дело: слезы словно смыли с души ту непонятную тревогу, не дававшую ему покоя. Видно, его мучил страх за судьбу сирот, и теперь на душе словно неожиданно взошло солнце…
— Джуракул, не спишь? — вернулся Намаз на стоянку.
Джуракул, беседовавший с Арсланкулом, поспешно вскочил на ноги.
— До сна ли теперь, бек-ака?
— Не осталось у тебя что поесть?
— Вашу долю мяса я отложил, Намаз-ака. Присаживайтесь, я сейчас подам.
Джуракул проворно постелил свой чапан на землю, чуть ли не силком усадил Намаза на него. Потом нарезал мясо, надломил лепешку.
— Однако, скажу я вам, бек-ака, здорово вы придумали, что решили отправить сирот в Коканд, — говорил он между тем. — Если бы Назар-мулло отказались, я б сам отправился с ними. Прилягте, бек-ака. Вот так, хорошо. Хотите, помну ваши ноги?
Намаз неловко улыбнулся.
— Не надо, брат. Странный ты парень, Джуракул…
— Бек-ака, вы не представляете, как я вас полюбил! Однажды вы спасли моего дядю Арсланкула из тюрьмы, теперь собираетесь вызволить из беды его семью. Вы напоминаете мне доброго, сказочного богатыря.