Золотые Антилы
Шрифт:
Пять дней Лайонел Уофер с огромным трудом пытался поспевать за товарищами. Но однажды ночью чернокожий раб, несший его сундучок с хирургическими инструментами, сбежал в лес, прихватив с собой весь запас лекарств. Уофер пал духом. Лишившись возможности обрабатывать рану, он отказался от безнадежных усилий. Он сказал товарищам, что лучше свернет с пути и отдастся на милость индейцев.
Что характерно, Уофер не впал в панику. Он сознавал, что положение отчаянное, но он остался не один. С ним были двое буканьеров, решивших остаться, так как они были слишком измучены, чтобы продолжать путь. Оба, Ричард Гопсон и Джон Хингстон, оказались вернейшими спутниками. Гопсон, прежде чем сбежать и стать буканьером, был учеником аптекаря в Лондоне. Он, по словам Уофера, был «человек изобретательный и весьма сведущий». В самые мрачные дни он пытался развеселить товарищей, зачитывая им пассажи из греческой Библии, каким-то чудом сохранившейся у него в пути. Уофер пишет,
Пятеро буканьеров не знали, что находятся еще на тихоокеанской стороне Кордильер. Между ними и безопасностью карибского берега стояла почти непреодолимая преграда: два хребта, протянувшихся вдоль перешейка. Короткие быстрые реки разрезали Кордильеры на сеть глубоких ущелий и крутых гребней. Тут и там в глуши пролегали пешеходные тропы индейцев, но требовался острый глаз следопыта, чтобы различить эти тропки, чужак же быстро сбивался с пути. Индейские тропы блуждали взад и вперед, независимо от направления, а когда полоса тропических дождей нависала над перешейком и ливень хлестал каждый день с монотонным постоянством, всякое движение делалось невозможным. В липкой грязи трудно было удержаться на ногах; крошечные ручейки, пересекавшие тропы, превращали те в русла потоков. Даже когда дождь прекращался, на путников непрестанно лило с деревьев. Огромные деревья поднимались на сотню футов над землей, их нижние ветви начинались над нижним горизонтом подлеска, обвивавшегося спутанным, почти непроницаемым ковром вокруг исковерканных стволов лесных гигантов. Синие, золотистые и красные цветы мерцали в зарослях и паразитировали на крупных ветвях, но их яркие пятна были лишь обманчивым украшением ландшафта, в корне враждебного пришельцу. Через эти заросли испанские конкистадоры некогда прорубили путь от карибского к Тихоокеанскому побережью и заложили на каждом по нескольку городов. Они назвали эти места «Дарьен» и возлагали на них большие надежды. Но города оказались эфемерными. Одни уже прекратили свое существование, другие едва держались в борьбе с суровой природой; и лишь немногие, такие как Панама, процветали, лишь потому, что нельзя было обойтись без порта для перевозки товаров между Испанией и Тихоокеанской империей. Испанцы не раз пытались вступить в единоборство с природой и обжить материковую часть Дарьена, но все попытки терпели поражение, и они наконец поняли, что надо держаться побережий. Даже слухи о золотых копях в глубине страны не могли заманить испанцев на постоянное жительство. Старатели забирались в Кордильеры, ненадолго останавливались на реках, мыли золото, когда позволяла погода, и поспешно возвращались на побережье с приближением дождей.
Только индейцам удавалось круглый год жить во внутренних областях Дарьена. Большинство селились на северной, карибской стороне Кордильер, и белые люди называли их «куна». Это наименование, возможно, возникло, когда первые европейцы, побывавшие в этих местах, на вопрос: «Кто ты?» — слышали в ответ: «Куньи», то есть «взрослый мужчина» на языке туземцев. Индейцы в некотором смысле извлекали пользу из неблагоприятных условий. Леса, Кордильеры и тропические болезни защищали их от чужаков, и, если не считать редких священников-миссионеров, обычно отступавших от первоначальных намерений в отчаянии или умиравших от лихорадки, индейцев в общем оставляли в покое. У них, безусловно, не было оснований радоваться пришельцам: это были гордые люди, придававшие большое значение чистоте крови и не позволявшие своим женщинам встречаться с чужаками, которых занесло в их глухие места. Подобно речным индейцам, с которыми познакомился в Гвиане Рэли, они жили в хижинах из тростника с кровлями из листьев и ходили почти голыми. Они спали в гамаках и рыбачили на долбленных каноэ, а в лесах охотились с луком и стрелами. Деревню окружали небрежно возделанные посадки, а в лесу индейцы собирали дикие плоды. Знакомы они были и с табаком — хотя больше нюхали дым, чем вдыхали его в легкие.
Для Лайонела Уофера и его спутников индейцы были пугающей загадкой. Буканьеры никогда не сталкивались с робкими лесными индейцами, не считая нескольких кратких встреч с кланами куна, когда налетчики двигались к Тихому океану, а такую сильную, хорошо вооруженную армию индейцы едва ли посмели бы атаковать. Теперь же Уофер с товарищами оказались полностью во власти аборигенов, причем дело осложнялось тем, что их
Но, как оказалось, куна были слишком предусмотрительны, чтобы сразу прикончить белых. Несколько горячих голов из деревенской молодежи громко требовали убить чужаков, нарушивших границы племенной территории, но совет старейшин призвал к осторожности — мол, благоразумнее подождать, вернутся ли похищенные проводники. Так что десять дней Уофер и его коллеги бродили по индейской деревне в напряженном ожидании и лихорадочной надежде, что буканьерам хватит благоразумия достойно обойтись с проводниками и отослать их обратно в деревню прежде, чем их соплеменники выйдут из терпения. Тем временем пятерке отставших пришлось туго. Куна с плохо скрытым пренебрежением поручили их одному из воинов, чья крытая пальмовыми листами хижина кое-как защищала от муссонных дождей. Однако деревня мало или совсем не заботилась об их пропитании. Напротив, писал Уофер, белым приходилось побираться и клянчить, подобно псам, и с благодарностью подхватывать любой кусок, презрительно брошенный в их сторону. А поскольку основную часть пищи составляли недозрелые бананы, куна явно злорадствовали, глядя, как белые люди мучатся животами.
К счастью, пятеро буканьеров оказались живучими и сумели продержаться, пока не нашелся индеец, который сжалился над ними. Этого индейца мальчиком захватили в плен испанцы, и он, прежде чем вернуться к своему племени, прожил некоторое время в доме епископа Панамы. Так что он немного говорил по-испански и мог служить отставшим переводчиком и учителем. К тому же он оказался настолько добросердечен, что, рискуя вызвать гнев соплеменников, вопреки обычаю совершил в темноте налет на общественные плантации и принес гроздь спелых бананов, которые и роздал благодарным англичанам.
Несмотря на свое глубокое недоверие к белым, индейцы не могли заставить себя пренебречь раной Лайонела Уофера, причинявшей ему большие страдания. Аборигены разработали удивительно действенную медицинскую систему, основанную на собиравшихся в лесу растениях и травах, и их лечение чудодейственно быстро исцелило рану английского врача. Доктор-куна разжевывал лекарственные травы в пасту и намазывал ею рваную рану на колене, покрывая ее вместо бинтов большими листьями банана. Такое лечение, с удивлением писал Уофер, «оказалось столь действенно, что за 20 дней применения мази, которую накладывали заново каждый день, я был совершенно здоров, не считая только слабости в этом колене, которая сохранялась еще долго, и онемения, которое чувствую и по сей день».
Увы, вся радость от быстрого восстановления здоровья Уофера сводилась на нет возраставшей враждебностью куна. Все сроки возвращения проводников с побережья давно прошли, и с англичанами с каждым днем обходились все более грубо. Когда они появлялись на людях, их встречали угрожающими гримасами, пинками, проклятиями и неприятными жестами. Какая судьба их ожидает, стало совершенно ясно, когда они увидели, что куна складывают костер для казни.
На их счастье, в этот критический момент деревню посетил Ласента, верховный вождь куна.
Вождь Ласента, если Уофер верно передает его имя, был замечательной личностью. Он сумел достичь верховной власти в обществе, организованном как множество очень слабо связанных между собой деревенских общин, разбросанных по лесу, и поддерживал свое влияние скорее силой характера, нежели открытыми военными действиями. Кроме того, как скоро выяснил Уофер, жил он довольно комфортабельно. Он построил для себя укрепленную деревню, стратегически расположенную на возвышенности между двумя реками и защищенную с суши густыми кактусовыми изгородями. Там он держал примитивный суд в окружении советников и стайки наложниц, насчитывавшей, по слухам, более пятидесяти привлекательных женщин, избиравшихся и отвергавшихся повелителем с возвышенным величием.
Когда Ласента прослышал о пяти отбившихся буканьерах, он немедленно явился на них посмотреть. И, поняв, что эти белые люди и их друзья могли бы, возможно, оказать ему помощь против старых врагов испанцев, он немедленно приказал, чтобы Уоферу и его спутникам позволили покинуть деревню и снабдили проводниками для перехода через лес. К тому времени Уофер чувствовал себя уже в силах передвигаться, так что он с четырьмя товарищами сразу отправился в путь в надежде догнать отряд прежде, чем тот достигнет побережья. Но в спешке они захватили с собой из пищи лишь немного сушеного маиса, и через три дня этот скудный рацион был съеден. Проводники тут же непринужденно указали им верную тропу через лес и повернули к дому, снова оставив англичан в непостижимой для них чаще.