Золотые Антилы

Северин Тим

Однако медицинские интересы Уофера не помешали ему вводить сочные подробности, которые не попали бы в каталог медицинских советов. Например, в «Новом путешествии» он заявлял, что из похожей на мешок перепонки пеликаньего клюва получается отличный кисет для табака, если оттянуть ее мушкетными пулями до нужной формы; что растертая в порошок кость барракуды служит противоядием при пищевых отравлениях; что из мертвой чайки получается вкусное блюдо, если сперва выдержать ее восемь часов в горячем песке, чтобы отбить рыбный привкус. Также Уофер не хуже Эсквемелина умел вставлять подробности, оживляющие текст. Например, описывая тропическую грозу, он добавлял, что, когда потоп схлынул и гром и молнии откатились прочь, наступившую тишину разорвал зазвучавший в полную мощь хор лесных обитателей. «Надо было слышать, — писал он, — как сливалось воедино кваканье лягушек и жаб, гул москитов и гнуса и шипение змей и жужжание насекомых, громкое и неприятное». Также запоминается его описание панамских лесных обезьян: когда буканьеры пробирались через перешеек, писал он, за ними следовали стаи обезьян, «перепрыгивая с ветки на ветку, молодые висели на спинах у старых, корча нам рожи, болтая и, если представлялась возможность, мочились нам на головы».

Истинную ценность «Нового путешествия» Уофера составляло описание географии Панамского перешейка. Тут он не имел соперников, потому что никто из буканьеров не провел столько времени в этой части материка, и его наблюдения обладали всей свежестью исследовательского отчета. Уофер предоставил очарованным читателям точный, детальный и упорядоченный свод сведений относительного неизведанного и обладающего громадной стратегической ценностью горла материка. Тема за темой он обсуждал естественную растительность, орошение, расположение и качество гаваней и подходы к ним, плодородие почвы и экономический потенциал региона. В самом деле, изложение было настолько всеобъемлющим, что в одном из последующих изданий некий «член Королевского общества» не постеснялся снабдить текст многозначительными примечаниями в таком роде: «Речная свинья: питается травами и различными плодами, хорошо плавает и ныряет; ночью производит громкие звуки, подобные крикам осла».

Однако при всей упорядоченности, внимании к деталям и трезвости взгляда отчет Уофера о Панамском перешейке обладал коренным недостатком: автор предполагал, что местность пригодна для агрикультурной экономики того типа, которая возникла на Ямайке пятьдесят лет назад. Согласно «Новому путешествию», здесь имелись все условия для успеха европейских плантаторов: земля была невозделана и лежала вне границ, на которые предъявляли территориальные притязания испанцы; климат и почвы подходящие; не было смертельных заболеваний, повсюду щедро били источники воды; тенистая округа манила поселенца, а индейцы миролюбивы. Более того, там произрастали большие рощи драгоценных кампешевых деревьев, только и ждавшие, чтобы их срубили и продали с огромной прибылью. Последнее утверждение привлекло внимание прежде всего, поскольку в XVII веке в Европе древесина кампешевого дерева продавалась по сто фунтов за тонну, и эта статья вест-индской торговли пользовалась наибольшим спросом. Относительно же старых слухов о богатых золотых залежах, Уофер, напротив, высказывался с исключительной осторожностью. Он рассказывал, как вождь Ласента однажды отвел его проследить за испанцами, мывшими золото в ручьях Кордильер, однако результаты описывал без энтузиазма. Передавая обычные смутные толки о минеральных богатствах испанской Америки, он не отстаивал возможность нажить состояние на золоте. Зато Уофер поддался меньшему, но не менее опасному искушению «позолотить» свои воспоминания о перешейке и заявил, что нашел там земли, пригодные для плантаций, выгодной торговли и получения прибыли. Именно это смутное видение вывело миф о Золотых Антилах в следующую фазу.

Вероятно, преувеличения, допущенные Уофером, не сыграли бы особой роли в истории Карибов, если бы не то обстоятельство, что еще до публикации «Нового путешествия» Дампир одолжил копию дневников Уофера известному и наделенному богатым воображением дельцу по имени Уильям Патерсон, человеку, помогавшему основать Английский банк. Именно Патерсон принял близко к сердцу рекомендации Уофера и привел в движение громоздкую машину, которая в итоге выплеснула волну ошеломленных колонистов в обетованные земли Уофера и стоила жизни примерно двум тысячам из них.

Уильям Патерсон, учредитель акционерных обществ, был в свое время колоссом, непонятно каким образом канувшим в безвестность. В глазах современников он представал то финансовым волшебником, то безответственным парвеню — в зависимости от точки зрения. В Лондоне ему достаточно было рекомендовать тот или иной проект, чтобы заставить развязать кошельки и привлечь мощные финансовые вложения, а в Вест-Индии, говорят, его имя пользовалось таким уважением, что любую затею, пришедшую ему на ум, единодушно поддерживало все общество. И все же сей признанный столп коммерции являл собой досадную загадку, клубок мнений и сведений, скорее скрывающих, чем выявляющих человека, прячущегося за их фасадом. Всякий анализ его карьеры с самого начала окутывается туманом догадок. Достоверно известно, что он был шотландцем, что его семья проживала в Дамфрисшире и что он родился около 1658 года. Таким образом, Патерсон был практически ровесником своего знакомого Уильяма Дампира, которому ко времени публикации «Путешествия вокруг света» исполнилось сорок шесть лет (Уоферу было тогда тридцать семь). Но остается тайной, каким образом Уильям Патерсон дорос до положения одного из ведущих финансовых магнатов последнего десятилетия XVII века. Его род не обладал ни богатством, ни влиянием, объяснявшими бы такой успех, и сведения об ученичестве Патерсона в финансовом деле практически отсутствуют. Позже рассказывали, что в молодости он провел несколько лет в Вест-Индии и был хорошо знаком с местными условиями. Весьма возможно, что он составил капитал на Карибах. Однако наверняка ничего не известно, хотя репутация знатока Вест-Индии должна была сыграть значительную роль в его отношениях с Дампиром, который и познакомил его с Лайонелом Уофером. Если не считать мимолетных упоминаний о путешествии по Европе и намеков, что он был замешан в заговоре, приведшем на трон Англии Вильгельма III, жизнь Патерсона не привлекала внимания публики, пока он вдруг не объявился в Лондоне в 1691 году (как раз в год возвращения Дампира). В это время он горячо отстаивал идею основания национального банка. Через три года его предложение было принято, и, таким образом, Уильяма Патерсона следует признать одним из отцов-основателей Английского банка.

Патерсон явно был человеком весьма энергичным и большим энтузиастом в самых разнообразных областях. В следующие пять лет его имя мелькает в связи с множеством не связанных друг с другом проектов: он вошел в первый совет директоров Английского банка, он первым выступил за реорганизацию Лондонского сиротского фонда и даже руководил водопроводными работами в Хэмпстоне. В последней должности Патерсон надеялся убедить власти разрешить сооружение резервуаров на холмах к северу от Лондона и проложить трубы для надежного обеспечения столицы водой. Но в эти годы лихорадочной деятельности неуемная энергия Патерсона прежде всего фокусировалась на одном — на проекте внешней торговли.

Патерсон принадлежал к тем купцам, которые не вошли в монополистические компании, и это положение отверженного, наряду с искренней верой в достоинства свободной торговли, заставила успешного молодого шотландского бизнесмена отстаивать торговую систему гораздо более конкурентную, нежели та, что существовала в жестких тисках монополистических компаний. На протяжении своей яркой, как метеор, деловой карьеры Патерсон снова и снова пробивал идею о расширении коммерческой структуры. Он доказывал, что процветание Англии зависит от максимального использования внешних рынков и заграничного сырья и что последнее легко можно было бы обрабатывать на английских мануфактурах и снова пускать в оборот. Он твердил, что безумие — оставлять внешнюю торговлю Англии в руках нескольких привилегированных компаний, излишне осторожных и относительно слабо обеспеченных ресурсами, и требовал, чтобы к торговле допускался каждый, располагающий капиталом и умением. Лайонел Уофер еще наслаждался красочной жизнью у куна, а Патерсон уже вынашивал свои грандиозные теории. В 1688 году он отправился в Браденбург, чтобы убедить тамошнего курфюрста, что национальная компания заморской торговли обеспечит процветание его государства. Когда эта затея не удалась, он попытался поймать на ту же идею власти городов Эмден и Бремен. Но и здесь у него ничего не вышло, и он возвратился в Лондон, чтобы попытать счастья с гильдиями и советами директоров английской столицы.

К тому времени проект стал для Патерсона навязчивой идеей. Он уже заработал в других предприятиях достаточно денег, чтобы жить без забот, но отказывался отступиться и готов был пожертвовать личным состоянием ради успеха своей идеи. В 1689 году, например, он оплатил издержки торговой компании «Тэйлоре», чтобы иметь возможность обратиться напрямую к гильдии и через нее — к внутреннему кругу торговых магнатов. Однако Патерсон хорошо понимал, что действовать надо осторожно. Торговые монополии имели большую власть и в городе, и в парламенте и ревниво охраняли свои привилегии. Теории Патерсона представлялись атакой на их позиции со стороны жадного аутсайдера, а крупные компании, во главе с Ост-Индской, готовы были сокрушить всякий намек на конкуренцию. На время они вздохнули свободно, когда гений Патерсона обратился к делам Английского банка, но новый банк просуществовал меньше года, а Патерсон уже рассорился с другими директорами, продал свою долю в 2000 акций и добровольно вышел из правления. Через несколько месяцев он с головой ушел в проект преобразования внешней торговли, замыслив обойти английских монополистов с помощью блестящего маневра: создания конкурирующей Речной компании в Шотландии, вне английской юрисдикции.

Ключ к плану Патерсона лежал в несколько двусмысленных отношениях, существовавших между королевствами Шотландии и Англии. Теоретически, по крайней мере, это были два отдельных государства, хотя и признавали одного монарха. Шотландия располагала собственным, несколько урезанным парламентом, собиравшимся в Эдинбурге и уполномоченным вводить некоторые налоги и принимать местные законы. В религиозных вопросах Шотландия сохраняла хрупкое перемирие между епископами, синодом и пресвитерианцами. Впрочем, основным результатом двусмысленного положения Шотландии было то, что она страдала от всех недостатков независимости и почти не получала он нее выгоды. Король Вильгельм мало интересовался своими северными владениями и передал управление ими клике королевских уполномоченных, главной целью которых было сохранение статус-кво путем запутанной и сложной системы патронажа. Экономика страны не могла соперничать с южным соседом, и конкуренция понемногу уничтожала промышленность Шотландии. Войны, которые вела Англия, перерезали традиционные торговые пути Шотландии в Северном море; когда же Англия заключала мир, никто не гарантировал шотландцам тех же торговых привилегий, что и их южным соседям. В довершение всего Шотландия недавно пострадала от нескольких неурожайных лет, разоривших тысячи жителей. Однако шотландцы, хотя им сильно досталось и дела шли на спад, не собирались сдаваться. Всю страну объединяло глубокое чувство национальной гордости и патриотизма. Именно эти чувства, прорвавшиеся сквозь корку раздражения, направили новый трагический поток переселенцев из Старого Света к сверкающему миражу Золотых Антил. Патерсон, Дампир и Уофер являлись лишь орудиями, взломавшими кору и определившими направление потока; истинными энтузиастами были сами шотландцы.

Подспудную направленность их чувств выдает то, что сами шотландцы предвосхитили идею Патерсона о торговой компании, укрывающейся под покровительством шотландских законов. Для шотландцев идея этой компании, перераставшей в их фантазиях саму Ост-Индскую, была воплощением надежд. Компания должна была стать символом их сугубой независимости, шансом проявить национальный талант к коммерции, витриной шотландских мануфактур и началом полной экономической самостоятельности страны. Они нуждались только в опытных адвокатах, которые защитили бы их от атак английских монополий, несомненно попытавшихся бы задушить шотландскую торговлю. И прежде чем выпустить на рынок первую акцию компании, нужно было заполучить бизнесмена с опытом в такого рода делах, который мог бы организовать и спланировать новое для них предприятие. К счастью — как представлялось в то время — такой человек нашелся: Уильям Патерсон, обладавший соответствующей репутацией. Больше того, он был по рождению шотландцем. И вот тайный совет шотландских дворян и купцов, задумавших основать шотландскую торговую компанию, обратился в Лондоне к Патерсону за советом и практической помощью.