Золотые Антилы

Северин Тим

Несчастный ученый Гопсон со своими греческими текстами и библейскими утешениями недолго прожил после спасения. Всего через три дня после встречи с соотечественниками бывший ученик аптекаря умер и был похоронен в море, уже в виду берега, к которому с таким трудом добирался. Спрэтлин и Боумен, по-видимому, вернулись к прежней жизни и продолжали грабить и торговать, пока не погибли или не скопили достаточно добычи, чтобы уйти в отставку; о них больше ничего не известно. Между тем Уофер и Хингстон остались на виду. Еще год пробуканьерствовав в Карибском море, они приняли участие в новом рейде на Тихий океан. На сей раз, вместо того чтобы с великим трудом пробираться через перешеек, они обогнули мыс Горн на борту знаменитого пиратского судна «Бачелорс делайт», объявившись у испанских берегов Тихого океана и, на пару с другим буканьерским кораблем, дерзко преследовали манильские галеоны. Здесь снова скрестились дороги Уильяма Дампира и Лайонела Уофера: они четыре года были рядом, в сражениях, налетах и бегствах во время этого второго тихоокеанского рейда. Однако затем Дампир решил двинуться дальше на запад и проплыл через Тихий океан в восточную

Индию. В пути он пережил множество поразительных приключений: от кораблекрушения до случая, когда его едва не съели голодные товарищи по команде. Обогнув земной шар, он наконец возвратился домой, в Англию… Тем временем Уофер и Хингстон двигались в противоположном направлении. Они вновь обогнули мыс Горн и вернулись в Карибское море, имея при себе порядочную, если не огромную, груду сокровищ.

Но Золотые Антилы уже не давали убежища буканьерам. За четыре с половиной года второго рейда в Южное море английские власти ввели политику вооруженного давления с целью выжить буканьеров из Карибского моря. Английское правительство объявило период амнистии, когда всякий сдавшийся буканьер получал королевское помилование, а затем военные эскадры блокировали излюбленные места обитания буканьеров, задерживая и допрашивая подозрительные суда и выслеживая всех нераскаявшихся буканьеров. Так что Уофер и Хингсон, вернувшись с Тихого океана, попали прямо в осиное гнездо и очень благоразумно решили скрыться.

Вместе с капитаном Эдвардом Дэвисом, командовавшим «Бачелорс делайт», они скрыли свои имена и при первой оказии взошли на борт торгового судна, шедшего в североамериканские колонии. Там они надеялись раствориться в гостеприимных просторах Виргинии — колонии, славившейся тем, что власти ее не слишком совали нос в дела проезжих моряков, если только те щедро тратили деньги. Но и виргинская лазейка оказалась перекрыта. Правительство колонии постоянно осаждали английские флотские офицеры и их береговые агенты, чье рвение усиливалось тем обстоятельством, что им полагалась доля перехваченной у буканьеров добычи. Флот стерег бухты и подходы к Виргинии, и Уофер с Хингсоном и Дэвисом, не ведая того, попали в ловушку. Они попытались проскользнуть сквозь кордон сторожевых судов, покинув купца, доставившего их с Кариб, и пробирались вдоль берега на гребной шлюпке, когда напоролись прямо на патрульный корабль его величества «Квакер».

В шлюпке у захваченных буканьеров нашлась неопровержимая улика: добыча, награбленная за годы на Антилах и в Тихом океане. Хуже того, с Дэвисом был раб-негр, на которого нельзя было полагаться, что он подтвердит историю, будто они — достойные моряки, всю жизнь честно торговавшие на Карибах. Флотские, рвавшиеся заполучить свою долю, произвели тщательную инвентаризацию содержимого шлюпки. Имущество буканьеров, как и личное имущество попавшего на плаху Рэли, представляло микрокосм их жизни. Согласно официальному документу, доля Уофера составляла: «В одном мешке 37 серебряных пластин, две раковины, семь блюд, серебряное кружево, несколько сломанных чаш, мешок для взвешивания серебра, бечевка и прочее, общим весом 74 фунта. Три мешка с меткой ЛУ, содержащие 1100 долларов или около того. В сундуке с меткой ЛУ кусок материи и несколько старых вещей, старая разбитая тарелка и несколько маленьких плетенок общим весом 84 фунта».

У Хингстона оказался подобный же багаж, включавший восемьсот пиастров, а Дэвису приписали три мешка испанских денег, сундук, полный обломков серебряных предметов, и несколько изящных нарядов. Скрупулезный флотский писарь прилежно отметил, что в мешке Дэвиса содержалось «грязное белье» и «две бумажные книги, весьма существенные для этого дела». Последняя статья была особенно прискорбна для пленников, поскольку книги эти, вероятно, были судовым журналом «Бачелорс делайт».

Представ перед виргинским судом, буканьеры оправдывались до смешного неуклюже. Уофер с видом оскорбленной невинности твердил, что капитан Дэвис ему совершенно незнаком и он никогда его не видел до того дня, когда оказался вместе с ним в шлюпке. Он признавал, что знает Хингстона, но только потому, что оба занимались в Вест-Индии общим бизнесом. Они вели законную торговлю, а испанские серебро и пиастры скопились у них потому, что их клиентами были в основном испанцы и буканьеры. Больше того, основная часть этого имущества была доверена им заболевшим другом. Учитывая все это, флот должен немедленно вернуть ему его добро.

Естественно, поверить таким небылицам было невозможно, а последние надежды обвиняемых разлетелись в прах, когда главным свидетелем был выставлен негр-раб, показавший под присягой, что Дэвис возглавлял нашумевшую пиратскую экспедицию в Южное море, а Уофер и Хингстон были в его команде. Перед Уофером и его товарищами замаячила виселица, тем более что флот настаивал на скором правосудии и немедленном дележе трофеев. К счастью для преступников, виргинский суд, которому надоело постоянное давление со стороны офицеров эскадры, сознательно затягивал дело. Вместо того чтобы казнить пиратов, как требовали правосудие и избыточные улики, суд предложил задержать их в тюрьме для дальнейшего расследования. Эта отсрочка позволила буканьерам сменить способ защиты, и вскоре из джеймстаунской тюрьмы пришла петиция, обращенная к королю, где все трое признавали себя бывшими буканьерами, но уверяли, что они еще раньше сдались королевским властям и получили помилование. Просители довольно нагло завершали петицию списком имущества, отобранного у них на борту «Квакера», и требованием немедленно возвратить их собственность. Как видно, Уофер и его друзья нашли ловкого стряпчего, потому что в их петиции отобранное добро оценивается выше, чем по представленному флотом отчету.

На ближайшие два года карьера Уофера затерялась в запутанных закоулках и обходных путях юстиции XVII века с ее обвинениями, контробвинениями и полуправдой. Из Джеймстауна текли потоки писем в двух направлениях:

виргинским властям и в Лондон, министру торговли и плантаций, представлявшему короля. В этих письмах виргинский адвокат добела отмывал своих клиентов. Рейд в Южное море трактовался как «несколько лет, которые заключенные провели в Южном море», а жирный кус награбленного у испанцев добра стал «некоторым количеством серебра». Флот, утверждали они, нанес троим честным гражданам огромный ущерб: они были несправедливо задержаны и незаконно заключены в тюрьму. В ответ адвокат флота сильно перегибал палку и еще более раздражал виргинский суд своим нахрапистым тоном. Затем, на их удачу, утонул капитан, выступавший главным свидетелем против буканьеров, и столь же неожиданно скончался испанский посланник, собиравший свидетельства против буканьеров и настаивавший на их казни. Сочетание удачи и умело смазанных колес правосудия помогло троим буканьерам выбраться на свободу. В начале лета 1689 года их освободили из джеймстаунской тюрьмы, на условии, что они останутся в Виргинии на положении подозреваемых. Ровно через год они были освобождены от всех обвинений и обеспечены деньгами для проезда в Англию. И, наконец, величайшая победа: буканьеры осаждали суд, пока по приказу короны им не вернули их неправедно нажитое добро. Любопытно, однако, что часть монет и посуды приблизительно на триста фунтов были удержаны, и приказано было «использовать эти деньги на строительство в Виргинии колледжа или иного благотворительного объекта, как распорядится король». Добрым следствием этого каприза королевской щедрости, стал, вполне возможно, колледж, построенный на реке Йорк — «колледж короля Вильгельма и королевы Марии». Однако к тому времени Лайонел Уофер благополучно вернулся в Англию и выступил в той же роли, как до него Томас Гейдж. Корабельный врач написал книгу о своих приключениях, и свежая история о Золотых Антилах вызвала в Европе новый припадок оптимизма по поводу Карибского моря.

Глава 15. Учредитель акционерного общества

Лайонел Уофер вернулся в Англию в 1690 году, пробыв в Новом Свете почти одиннадцать лет. За это время Якова II сменил на троне Англии Вильгельм III, чье стремление к равновесию сил в Европе снова ввело Англию в европейскую политическую игру. Но в то время как голландец Вильгельм не покладая рук трудился, чтобы ограничить власть Людовика XIV, короля Франции, далеко не все подданные разделяли его устремления. Внимание их короля все более поглощали дела за Проливом, а взгляды многих видных членов торгового сословия устремлялись дальше, к плантациям в Америках и на Антилах и к торговле с Африкой. Мысль о новых колониях вызывала у этих купцов куда больший энтузиазм, нежели идея военных и политических авантюр в Европе. Им требовалась выгодная торговля, а не финансовая война; и, направив свою энергию на поиски новых путей к расширению заморской коммерческой империи, они вновь заинтересовались потенциалом Золотых Антил.

Но среди самих торговцев не было единства. Были счастливчики, заседавшие в советах уже существующих торговых компаний, в особенности — богатой Ост-Индской компании, и их вполне устраивал статус-кво. Одно плавание одного корабля компании приносило порой стопроцентную прибыль; торговые привилегии и прибыльные монополии охранялись королевскими хартиями; и они больше стремились к расширению дела, чем к резким переменам. Против них выступали купцы, оставшиеся на окраинах богатых торговых угодий и не допущенные к дележу огромных доходов от заморских владений, поскольку они не принадлежали к компаниям-монополистам. Кое-кто из этих аутсайдеров делал деньги на мелких независимых торговых предприятиях, однако они не желали оставаться на периферии национальной торговли и полагали, что в заморской коммерции хватит места на всех. И они стремились сокрушить монополии своих соперников. Самый сочный плод, несомненно, представляла собой торговля с Индией и Дальним Востоком; но к торговле с восточной Индией их не допускали, и наиболее предприимчивые купцы находили, что Вест-Индия является достойной заменой. Они проповедовали доктрину, что сокровища Золотых Антил едва затронуты. Пресса начала кампанию против старой устоявшейся системы торговли, и новые пришельцы угрожали разрушить прежнее здание. Но в 1690 году никто еще не знал, где и когда грянет взрыв. Возвращение никому не известного врача-буканьера с безлюдного Панамского перешейка помогло определить время и место прорыва.

Конечно, вопросы высшей торговой политики не имели прямого отношения к Лайонелу Уоферу. Он почти не соприкасался с учредителями торговых кампаний и купцами, бесконечно обсуждавшими торговые планы в лондонских кофейнях. Его, как и Дэвиса и Хингстона, куда больше интересовал неотложный вопрос, как вернуть свое добро, попавшее в руки английских властей. Когда, после двух лет непрерывных прошений и тяжб, суд наконец вынес решение в их пользу, Уофер внезапно исчез из виду. Это было тактическое отступление: теперь, когда у него хватало средств, чтобы жить в умеренном достатке, не стоило раздувать свой успех. Флот отнюдь не радовало, что награду вырвали у него из рук, и адмирал сэр Роберт Холмс, командующий антибуканьерской эскадрой, лично проявил интерес к этом делу. У адмирала были связи при дворе, и он вполне мог добиться возобновления процесса. А потому Уофер держался в тени, и хотя точно не известно, где он поселился, возможно, он проживал в Уоппинге, где собралось много экс-буканьеров, или близ него. Население Уоппинга представляло собой необыкновенно живописное общество. Здесь были отставные моряки, бывшие лесорубы с побережья Кампече, буканьеры, вернувшиеся к профессии обычных моряков, контрабандисты по совместительству, беглые кабальные рабочие, тайком пробравшиеся на родину, бывшие корсары и всякий сброд, тосковавший по прежней жизни и охотно бравшийся при случае попиратствовать или провезти контрабанду. В сущности, Уоппинг представлял собой паноптикум наиболее романтичной стороны заморской экспансии Англии, и, вполне естественно, лондонские издатели вскоре открыли здесь залежи необыкновенных воспоминаний.