Золотые Антилы
Шрифт:
Болезни и отчаяние внутри, испанские пушки снаружи — Каледония была обречена. К концу месяца, через семь недель после того, как прибыл и вдохнул в колонию крошечную искру бодрости Кэмпбелл, Каледония уже не в силах была держаться. Чем дожидаться, пока войско Пимиенты разрушит стены и разорит селение, шотландцы предпочли сдачу на почетных условиях. Пимиента, обеспокоенный приближением дождливого сезона и постепенным упадком духа своих отрядов в столь тяжелых условиях, с радостью согласился. Договор о капитуляции был составлен на латыни, чтобы его могли в точности понимать обе стороны, и торжественно подписан под проливным дождем в полдень 31 марта 1700 года. Пимиента давал шотландцам две недели, чтобы погрузиться на суда и подготовиться к отходу. Затем, при первом попутном ветре, те должны были отплыть и не возвращаться. Таков был официальный конец антильской авантюры.
Каледонцы потратили десять дней, чтобы собрать больных и измученных людей на суда, и 12 апреля испанцы отбуксировали некогда гордые корабли компании, не способные уже верповаться самостоятельно, к выходу из гавани. На следующий день восточный
Судьба второго флота еще более горестна, чем беды, сопровождавшие отступление первой экспедиции. «Несчастные больные люди, — записывал Борланд, — размещались в ужасной тесноте, особенно на „Райзинг сан“, словно свиньи в хлеву или овцы в загоне, так что заражали и отравляли друг друга своим дыханием и гнилостным запахом. И нечем было помочь и утешить больных и умирающих; лучшее, что было, — гнилые ячменные лепешки и вода, что не улучшало состояния больных». В таких условиях беглецы неизбежно мерли как мухи. На борту «Райзинг сан» обычным делом стало хоронить каждое утро по восемь человек, не говоря об умерших на других кораблях. На одном судне открылась такая течь, что его капитан не стал и пытаться продержаться до Ямайки, а прямо повернул к Картахене, где отдался на милость испанцев. Другое судно потерпело крушение у берегов Кубы, погубив множество людей, и, хотя два меньших суденышка сумели доковылять до Шотландии, самая страшная трагедия поразила «Райзинг сан» и корабль сопровождения «Герцог Гамильтон». У побережья Каролины их накрыл ураган. «Герцог Гамильтон» успел укрыться в мнимой безопасности Чарльстонской гавани, но все же пошел на дно, а «Райзинг сан» затонул со всеми людьми в открытом море.
Из тринадцати сотен колонистов, покинувших Шотландию со вторым флотом, вернулась жалкая горстка. Непонятно, как удалось пережить обратное плавание раненому Александру Кэмпбеллу. На свое счастье, он получил койку на одном из малых кораблей, добравшихся до дома, где его приветствовали как героя. Компания наградила его медалью, на одной стороне которой была изображена воображаемая сцена знаменитой атаки на частокол Тубуканти. Уцелел и преподобный Борланд, который сошел с «Райзинг сан» на Ямайке, откуда отплыл в Бостон на корабле из Новой Англии и таким образом избежал ярости урагана. Ручейки выживших еще месяцы и даже годы стекались на родину. Испанцы в конце концов освободили полиглота Бенджамина Спенса и его товарищей по заключению, когда стало ясно, что шотландцы никогда больше не посягнут на Дарьен. Однако эти выжившие были не более чем жалкими обломками огромной катастрофы — попытки шотландцев основать колонию в Центральной Америке. Лайонел Уофер в «Новом путешествии» называл Дарьен улыбающейся и плодородной землей, Борланд же, говоря от имени всех своих товарищей, назвал его «пустыней». Те, кто критикует промахи, компании, писал он, «ничего не знают о том, каково существовать при таких обстоятельствах в американской пустыне, и я не пожелал бы им испытать эти мучительнейшие в мире обстоятельства». Его слова и гибель тысячи шотландцев прокололи в последний раз надутый компанией пузырь Золотых Антил.
Глава 18. Возвращение легенды
Шотландцы никогда уже не вернулись в Каледонию, как, впрочем, и испанцы. Пимиента удовольствовался изгнанием поселенцев и отплыл прочь, оставив хижины и форт Нового Эдинбурга догнивать под солнцем, ветрами и дождями. Куна, после кратковременного контакта с внешним миром, ушли в леса и вернулись к прежнему уединенному существованию. Весь Дарьен возвращался к первобытному состоянию, в каком нашел его Уофер со своими спутниками-буканьерами. Лишь медленно затягивавшийся шрам оборонительного рва форта Сент-Эндрю остался напоминанием о загубленных шотландцами на Антилах трудах и людях.
По ту сторону Атлантики дарьенская катастрофа прикончила Шотландскую компанию, и ее предсмертная агония была отмечена бурей ненависти и оскорблений. Злобные трактаты, памфлеты и циркуляры винили в поражении колонии всех и каждого, от английского правительства до злополучного совета Каледонии. Один писака с Флит-стрит создал столь ядовитый пасквиль, что его труд был сожжен в Эдинбурге рукой палача. Однако же у акционеров, безрассудно вложивших в компанию свои сбережения, гордость пострадала более кошельков, потому что по Союзному договору 1707 года Англия согласилась передать Шотландии четыреста тысяч фунтов, часть которых шла на возмещение капитала компании. Более того, деньги вернулись к акционерам с пятипроцентной прибылью. Проект Уильяма Патерсона, вопреки ожиданиям, принес-таки доход своим сторонникам.
Сам Патерсон, проявив чудеса упорства и отваги, решился было на еще одну попытку. Он возвратился в Шотландию и, восстановив здоровье, упрямо предлагал, вместо того чтобы сворачивать компанию, попытаться основать еще одну колонию, на сей раз в сотрудничестве с англичанами. Конечно, это было безнадежно. Шотландцы были по горло сыты трагедией, и компания «от щедрот» выплатила Патерсону сто фунтов, возможно, чтобы заткнуть ему рот. Так что учредитель компании бесславно вернулся в Лондон, где у короны хватило порядочности назначить ему ежегодную пенсию в сто фунтов в признание заслуг перед «королем и страной». Но дни его успехов в бизнесе миновали, и известно, что впоследствии Патерсону приходилось подрабатывать учителем математики.
Вернулся в Лондон и еще один из главных героев Дарьенского проекта, Уильям Дампир. Надежды, которые он подавал, не оправдались, и плавание исследовательского судна в Тихом океане закончилось скандалом. Дампир, по-видимому, относился к тем людям, из которых получаются отличные путешественники-одиночки, но которые совершенно не способны работать в команде. Поставить его во главе морской экспедиции значило предопределить
Лайонел Уофер между тем скрылся под покровом безвестности. По всей вероятности, он по-прежнему жил среди друзей-пиратов в Уоппинге, хотя о месте его пребывания после бесплодных переговоров с директорами в Эдинбурге сведений не сохранилось. Как раз когда первая шотландская экспедиция столкнулась с суровой жизнью на Дарьене, в Англии вышло из печати «Новое путешествие» Уофера. Книга расходилась достаточно хорошо, чтобы издатели в 1704 году выпустили пересмотренное издание, с бестолковыми примечаниями «члена Королевского общества». Любопытно, что в написанное Уофером предисловие к этому второму изданию включено страстное обращение к английскому правительству с призывом основать на перешейке собственную колонию. Но шотландская Каледония приобрела к тому времени столь дурную славу, что его совет, естественно, был оставлен без внимания. На следующий год, как полагают, Лайонел Уофер, «хирург» и друг куна, умер.
Однако мнение Уофера, Патерсона и Дампира о богатом потенциале Антил было во многом оправданным. Несомненно, их смелая попытка наладить торговлю и заложить плантации в Вест-Индии была намного практичнее прежних прожектов Рэли и Томаса Гейджа. Идея панамской империи была не только значительным усовершенствованием первоначальной легенды, но и естественным завершением жизненного цикла мифа.
С самого начала энтузиасты Антил проповедовали, что Карибское море предоставляет, в буквальном смысле, золотые возможности. Уолтер Рэли, вне зависимости от своих любовно выношенных планов на заморскую империю для Англии, искусно переплавил этот оптимизм в практический расчет на золотые копи Ориноко и сказочное королевство Эльдорадо. Гвиана, по его словам, — «склад всех драгоценных металлов», так что его сторонники жадно дожидались возвращения Рэли с полными трюмами золота. Поколение спустя Томас Гейдж немного приблизился к реальности, доказывая, что богатство Антил состоит в агрикультурных продуктах, а не в минеральных богатствах. Конечно, держались еще и идеи Рэли, и Гейдж тоже вспоминал о золотых копях, да и Уофер позднее описывал, как испанцы моют золото в реках Дарьена. И все же пятьюдесятью годами позже главной приманкой были уже не надежды на миллионные состояния. Под пером Гейджа мираж Золотых Антил снова обернулся представлением о толпах беззаботных туземцев, с любовью приносящих плоды своей обильной земли в дань англичанам. Понадобились усилия множества кромвелевских солдат, угрюмо взламывавших неподатливую почву Ямайки, чтобы показать, сколько пота, трудов и смертей лежат на пути к карибским богатствам.
«Империя» Патерсона — и ящики париков, башмаков и Библий — стали третьей версией антильской мечты, с упором на торговлю и тропические плантации, этот двойной столп успеха. Шотландцы потерпели поражение потому, что недооценили враждебность испанцев и основали Каледонию в неудачном месте и в неудачное время. Однако следующие полвека истории Вест-Индии показали, как близки они были к успеху. Меньше чем через три года после эвакуации Каледонии, английские офицеры на Ямайке жаловались, что островитяне настолько богаты, что жизнь здесь стала неимоверно дорога. Индейка, докладывали они, стоит десять шиллингов (в 1703 году); курица — три шиллинга шесть пенсов; а самая мелкая монета, ходившая на острове, была достоинством семь с половиной пенсов, и купить на нее можно было не больше того, что в Англии обошлось бы в один пенс. Через пятнадцать лет объем вест-индской торговли превзошел самые смелые мечты Патерсона, а стоимость импортируемых в Англию с Ямайки продуктов лишь немногим уступала совокупному импорту из всех колоний на материке. За парижским договором 1763 года, возвращавшим Франции остров Мартиника, при условии, что Франция откажется от всяких притязаний на Канаду, в сущности, стояла буржуазная экономика. И все равно договор вызвал яростные протесты части англичан, полагавших, что крошечный, богатый сахарным тростником остров — слишком дорогая цена за огромные, но пустынные просторы Канады.