Золотые бархатцы
Шрифт:
– Но я никогда не выступала на сцене!
– таращу глаза.
– Я не умею.
– Да не дрейфь. Выйдешь, встанешь у микрофона и прочитаешь парочку стихов. Все свои. Наш повар частушки собственного сочинения обещал, местный хор бабушек будет петь.
– Света, но я стесняюсь. Было бы, что читать.
– Перестань, у тебя душевные стихи. Тем более, ты же их не профессорам по литературе будешь на суд представлять. Хотя и они бы оценили, я думаю. Поверь мне: пожилые люди - самая благодарная публика. Тебе еще понравится.
– Ладно, уговорила.
– И правильно сделаешь. Тем более, я уже тебя записала сегодня утром.
– Света!
– от возмущения у меня отвисает челюсть.
– Но я знала, что ты согласишься, - она по-хулигански морщит нос.
– А ты что будешь делать? Какой у тебя номер?
– спрашиваю я подначивающим тоном.
– Я буду вести все это действо, как конферансье, - парирует она, довольная тем, что нашла, что ответить.
– Какого числа хоть будет?
– Двадцать третьего. В эту пятницу. Успеешь еще наизусть выучить. Хотя это необязательно, можешь и по листочку прочитать. Ну всё. Мне пора. Я побежала. Пока, - она разворачивается на квадратных каблуках и торопливо шагает к лифтам, оставив меня с невысказанным вопросом на лице.
А какие именно стихи? Про природу или что-то юмористическое? Розовые сопли точно никому не будут интересны, так что любовная лирика, которой у меня как раз больше всего, не подойдет. Может быть, написать что-то новое? Время еще есть.
В растрепанных чувствах захожу в номер Лидии Михайловны:
– Здравствуйте! А вот и я. Как себя чувствуете?
– Добрый день, Витоша. Чувствую так, как можно себя чувствовать в семьдесят пять лет, - кряхтит она и разводит руками.
– Представляете, меня Света записала в концерте участвовать, стихи читать.
– А это я ей подсказала. Нам так душу согрели твои стихи. Дай, думаю, скажу, что и других стариков твоей поэзией надо порадовать.
Нервно теребя край своей синей рубашки, подхожу к окну. На газоне недалеко от больницы вижу какой-то грузовик и людей в спецовках.
– А что это за люди?
– Где?
– Там, на газоне, - тычу пальцем в стекло.
– Это строители. Лёва же церковь строить собирается. А то бабкам даже свечку поставить негде. Лёва говорит, уже и с батюшкой договорился. Будет у нас тут службы проводить.
– А, - протягиваю я, - понятно. Это он хорошо придумал.
Образ директора мгновенно всплывает у меня в голове, и сладкая волна нежности и трепета растекается по всему телу. Поймав себя на том, что я стою и глупо улыбаюсь, резко меняю тему, пока Лидия Михайловна, которая, между прочим, бывшая теща директора, не заметила распирающих меня чувств.
– Ну, что у нас сегодня по расписанию?
– бодро кричу я так, что Лидия Михайловна вздрагивает.
– Через час в бассейн. Может, не пойдем? Может, лучше телевизор посмотрим?
– предлагает моя противница физических нагрузок.
– Телевизор, конечно, посмотрим. У нас же еще час есть, - я беру пульт, нажимаю на кнопку, и экран плазмы оживает.
– А потом пойдем в бассейн, - я кровожадно
Лидия Михайловна лишь тихонько вздыхает, и мы погружаемся в мир передачи о культуре и быте Древнего Рима.
***
Актовый зал пансионата очень просторный и вместительный. Современные удобные кресла с подголовниками больше походят на те, что установлены в залах кинотеатра. Широкая сцена на возвышении скрывается за шикарным бархатным занавесом цвета ультрамарина.
Да, таким подмосткам позавидовали бы актеры какого-нибудь провинциального театра.
Сегодня проходы украшены разноцветными надувными шарами. А над сценой блестят подвешенные цифры 8 и 9.
Наверное, дяде Стёпе 89 лет? Да он совсем старенький!
Зал постепенно наполняется пожилыми зрителями и их спутниками в голубом. Я сижу у прохода на третьем ряду, чтобы мне было удобнее прошмыгнуть за кулисы, когда подойдет моя очередь. В руках у меня трясутся два листка со стихами. Я судорожно вчитываюсь в слова, написанные от руки, повторяя и без того выученные наизусть строки. Весь вчерашний вечер я развлекала зеркало декламацией своей поэзии.
Рядом со мной сидит Лидия Михайловна, далее Егорыч и обе Петровны. Они все в предвкушении номеров и выглядят, как счастливые дети. Агния одета в закрытое оранжевое платье в пол. Она сегодня будет выступать вместе с хором. Кручу головой и замечаю еще несколько бабушек в таких же платьях. Света порхает по залу: то что-то обсуждает с интерном Костей, по совместительству нашим звукорежиссером, то рассаживает по местам вновь прибывших гостей. На ней ярко фиолетовое платье-футляр, которое туго стискивает её плотную фигуру. И, когда она делает вдох, создается впечатление, что ее мощный бюст, в конце концов, разорвет эти тесные оковы. Свободных мест почти не осталось. Света подходит к микрофону, проверяет, работает ли он, стуча по нему пальцем:
– Всем здравствуйте!
Шум, до этого момента царивший в зале, постепенно стихает.
– Я очень рада видеть всех, кто зашел на наш маленький концерт! Дядя Стёпа, а вас с Днём Рождения!
– она обращается к кому-то на первом ряду.
Я вытягиваю шею, но вижу лишь край лысины в старческих пигментных пятнах. Безволосая голова благодарственно кивает.
– Будьте здоровы! Это главное!
– воодушевленно продолжает Света.
– Ну что же, начнём! Итак, на сцене человек, который каждый день балует нас вкусными изысками. А сегодня он удивит частушками, которые сочинил сам!
После её слов под дружественное улюлюканье из-за кулис выплывает Фёдор Константинович - повар пансионата. В руках у него небольшая красная гармошка, на щеках - здоровый румянец. Он начинает петь что-то про огороды смешным писклявым голосом, вызывая бурные всплески хохота. Но я не слышу слов и не могу разделить повсеместного веселья. Звуки гармошки, шуточные частушки и гогот зала слились у меня в один неразборчивый гам. Мои руки будто одеревенели, дышать трудно - на меня накатывает безжалостная волна паники.