Золотые мили

Причард Катарина Сусанна

Как бы то ни было, а сейчас Дэн был вне себя от радости.

На вокзале, перед отходом поезда, Салли слышала, как он говорил мальчикам, с которыми вместе ходил в школу, играл в футбол, а временами и дрался:

— В Калгурли я больше не вернусь. Повидаюсь с Лалом, погляжу на Моппинга, а потом поеду к своим тетушкам на Юго-Запад — там у них ферма — и займусь хозяйством. Со временем огляжусь, да и сам куплю себе участок.

Салли не сомневалась, что Дэну понравится щеголять в сапогах со шпорами и с бичом под мышкой. Он ведь так тяготится тем, что выглядит точно «городской щеголь» в новом костюме, который он надевал на свадьбу Дика, и в котелке.

И теперь, когда он избавился, наконец, от котелка, который купила ему Салли и против которого он усиленно протестовал, его веснушчатое лицо так и сияло от радости, со лба градом катился пот, а рыжеватые волосы, как он их ни приглаживал, стояли торчком.

Ни тени сожаления не было в его блестящих глазах. Дэн ни к чему и ни к кому особенно не привязан, говорила себе Салли. Сейчас он думает только об удовольствиях, которые ждут его впереди, да о лошадях, любовь к которым влекла его в Ворринап. Он может примириться и с необходимостью ходить за коровами и с доильными машинами — лишь бы ему дали несколько лошадей и позволили перегонять молодняк на ярмарку. Салли написала об этом Фанни и была уверена, что сестра всячески пойдет навстречу Дэну, которому так хочется стать гуртовщиком.

Динни дал Дэну кредитный билет в пять фунтов на карманные расходы в Перте, и Дэн чувствовал себя миллионером. Мальчик и не догадывался, как тяжело Динни расставаться с ним, пока тот не заковылял прочь, моргая, точно ему попала в глаза угольная пыль.

— Знаешь, мама, — обратился к Салли Дэн, устроившись на скамье вагона, когда поезд, наконец, тронулся. — Динни-то, кажется, очень огорчил мой отъезд.

— Еще бы! Ведь он был так горд, когда мы назвали тебя в его честь, — сказала Салли. — Вот он теперь и считает, что ты вроде бы ему родной. Я уверена, Дэн, что он любит тебя больше, чем кого бы то ни было.

— Да что ты! — Дэн широко раскрыл глаза. — Вот уж никогда не думал!

Он размышлял о чем-то, сосредоточенно хмуря брови.

— Но ведь это он из-за тебя, — добавил Дэн с лукавой усмешкой. — Для Динни, мама, ты лучше самого сочного барашка.

— Дэн!

Лицо Дэна расплылось в озорной мальчишеской улыбке:

— Не слишком приятный комплимент, скажешь? Но ты же знаешь, что я имею в виду!

Эту ночь они провели в вагоне второго класса, и спать им пришлось, откинувшись на жесткую спинку скамьи. На утро поезд привез их в Перт. Салли сняла комнату в пансионе, который держала на Аделаид-террейс золовка Вика Моллой. Тереза остановилась у Мел, вышедшей замуж и державшей в одном из пригородов мясную лавку.

Все вызывало у Дэна любопытство и восторг. Глядя на сына, и Салли стала веселее. Город разросся и сильно изменился с тех пор, как она видела его в последний раз. Ее поражали новые здания и большие магазины, выросшие на уличках, казавшихся такими узкими и тесными по сравнению с широкими улицами Калгурли.

Старые дома вдоль Аделаид-террейс утопали в зелени роскошных садов; олеандры, окружавшие замок в средневековом стиле — резиденцию местных властей, — стояли в полном цвету. Нежный аромат цветущего миндаля струился по улицам. Но больше всего заинтересовала и поразила Дэна река, на которую выходили многие улицы. Голубая, как небо, она устремлялась к затянутым туманом берегам Южного Перта. С каким удовольствием Дэн провел бы целый день, разъезжая по ней на маленьком пароме, исследуя каждую ее извилину! Как он завидовал мальчишкам, которые в одних трусиках играли на дамбе и плескались у песчаных пляжей Комо и Эплкросса! Юноше, выросшему

на приисках, их жизнь казалась сказкой!

Дэн умел плавать. Этому искусству его обучил Лал в бассейне, которым гордился весь Калгурли: хотя вода в жаркую погоду бывала там грязной и зловонной, бассейн всегда был битком набит и взрослыми и подростками. Никогда еще Дэн не видел такого обилия воды, как здесь. Он уже купил трусики и намеревался непременно выкупаться перед завтраком. Но только обязательно в купальне, настаивала Салли, — в реке водятся акулы! Детям можно плескаться только там, где неглубоко. А после парада Лал, наверно, повезет их куда-нибудь на морской пляж.

Море! Дэн никогда не видел моря. Для детей на приисках устраивались бесплатные экскурсии к морю, но гордость не позволяла Салли пользоваться благотворительностью: она всякий раз давала себе слово, что когда-нибудь непременно сама поедет с детьми на побережье.

— Послушай, мама, ну почему мы торчим на приисках, когда есть на свете такие чудесные места? Разве нельзя было сюда переехать? — спрашивал Дэн.

Его поражали правильные квадраты тихого города, красота обсаженных деревьями улиц, блестящие под солнцем водные просторы, пригороды с уходящими вдаль домиками под красными крышами, а на горизонте — смутно вырисовывающаяся голубая цепь гор.

— Твой отец надеялся разбогатеть на приисках, — сказала ему Салли. — Со временем мы рассчитывали поселиться здесь.

В тот день они смотрели парад, и зрелище это навсегда запало в душу Салли. Долгие часы простояла она вместе с Терезой и Дэном на улице, под палящим солнцем, в толпе возбужденных мужчин, женщин и детей, чей патриотический пыл дошел чуть ли не до исступления. Мужчины, большей частью старики и люди среднего возраста, наперебой кричали, что покажут этому кайзеру Вилли и кронпринцу, где раки зимуют. Думаете, мы не выиграем войну? Еще как выиграем-то! Пусть только наши мальчики доберутся туда — тогда увидите.

У женщин был растерянный вид: потрясенные разлукой, они не знали, гордиться ли тем, что их мужей и сыновей отправляют на фронт, как это делают мужчины, или дать волю снедавшим их грусти и страху. Они улыбались, но глаза их затаили тоску и печаль, а крепко сжатые губы выдавали, что за этим внешним спокойствием бушуют сдавленные рыдания.

И все же толпа была благодушно настроена и готова посмеяться, радуясь любому поводу хоть немного отвлечься от томительного ожидания.

Всеобщее внимание привлекал пожилой краснощекий мужчина в белом шлеме и чесучевом костюме, которого дама в широкополой шляпе, больше напоминавшей клумбу и позволявшей видеть только журавлиную шею, называла полковником. Мужчина разглагольствовал об Индии и Китае, о войне с бурами, словно хотел, чтобы все вокруг знали, что он — ветеран многочисленных кампаний.

Люди теснились, проталкивались поближе, чтобы видеть оратора.

— Я отдала двух сыновей, — сказала какая-то женщина, обращаясь к Салли. — Большего, кажется, и требовать нельзя.

— Только не вешайте носа. Мы должны быть веселыми и бодрыми, должны и виду не показывать нашим мальчикам, что на душе у нас кошки скребут, — живо отозвалась другая женщина.

— Вот это-то и труднее всего, — вставила Тереза. — Я бы, кажется, так сейчас и завыла.

— Не патриотично распускать нюни, стыдитесь, сударыня! — Клумба поблекших цветов обернулась в сторону Терезы. На увядшем лице блеснули два колючих глаза. — Будь у меня десять сыновей, я бы всех их послала сражаться за короля и отечество.