Золотые слезы
Шрифт:
«Она совсем другая, не такая, как они», думала Света. Она не могла бы сказать, в чем именно заключается это отличие, но твердо знала – оно есть. Если бы у Светы было больше времени на размышления, она, возможно, поняла бы, чем так подкупила ее Ровенская.
С первой секунды, как Снежана вошла в класс, стало ясно, что она не такая, как все остальные. В том, что она принадлежала к кругу «избранных», сомнений не было – таких людей Света теперь узнавала сразу. Но при всем этом Снежана была здесь такой же чужой, как и Света. Слишком уж неприветливо встретили Ровенскую лицеистки. Своих
5
– Ну и тоска! Повеситься можно! – услышала Света на пере мене за своей спиной.
Она сама не знала, как это вышло, что, не дослушав слов Ровенской, быстро повернулась к ней и, широко улыбаясь, ответила:
– На химии будет еще хуже.
И сама испугалась своей храбрости. «Вот сейчас, – пронеслось у нее в голове, – она посмотрит на меня, как на пустое место, а то еще и скажет что-нибудь обидное». Но этого не произошло.
– И когда она будет, эта ваша химия? – спросила Ровенская, улыбаясь.
– На следующем уроке, – Света заулыбалась еще шире, еле сдерживаясь, чтобы не броситься к Снежане с поцелуями.
– Ох, ну и тоска! – снова повторила та. Света, не зная; что на это ответить, молча глазела на Снежану.
– Тебя как зовут? – поинтересовалась та.
– Света Красовская.
– Ты тоже недавно здесь?
– Да, – удивленно ответила Света, наслаждаясь первым за все время ее пребывания в лицее разговором с одноклассницей.
– Сразу видно,– проговорила Ровенская, обводя глазами лицеисток, которые встали со своих мест и, как обычно, сбились в кучки по трое-четверо.
– Да, это сразу видно… – с тяжелым вздохом промолвила Света.
– А чего такая кислая?
Света пожала плечами. Ее молчание было красноречивее всяких слов. Снежана сразу все поняла и дружелюбно сказала:
– Брось! Они этого не стоят.
Света почувствовала, что вот-вот заплачет.
Только сейчас она поняла, как не хватало ей простого общения, какой она была одинокой и брошенной.
Тут до них донесся громкий разговор. Ира Говердовская показывала подружкам новые очки.
– Папа заказал их в Германии, только вчера доставили, – говорила она.
Света, конечно, не особенно разбиралась в очках. На ее взгляд, они не стоили того внимания, с которым их рассматривали девочки, сгрудившиеся вокруг Говердовской. Если бы она увидела их в магазине, то и внимания бы не обратила. Очки как очки, в тонкой серебристой оправе, с дымчато-серыми стеклами. Ничего особенного.
– Дай померить, – попросила Люда Зверева. Откуда-то появилось большое зеркало, его установили на подоконнике.
– Тебе идет, – заметила Ира Говердовская,– но, по-моему, в твоих очках тебе лучше.
– Ну, правильно, – ответила Зверева, снимая очки, – их же для тебя заказывали.
– А мне вот, – громко и растягивая слова, заявила Карина Тер-Петросян, – никакие
– Почему? – в один голос спросили ее подруги.
– Ресницы слишком длинные, -Манерно ответила та, – за стекла задевают.
Никто из беседующих у окна лицеисток не обратил внимания на Снежану, которая встала со своего места и медленно направилась к ним, явно заинтересованная разговором. Одна только Света заметила это. А еще она увидела, что на губах Ровенской заиграла улыбка, не предвещавшая ничего хорошего.
«Что-то будет?!» – мысленно простонала Света.
– А тебе не приходило в голову их укоротить? – во весь голос произнесла Снежана, без спросу взяв у Говердовской очки и бесцеремонно вертя их в руке.
– Что-о? – выдохнула Карина.
– Я говорю, если ресницы тебе мешают, то обстричь их надо, – громко и излишне внятно, словно разговаривая с глуповатым человеком, пояснила Ровенская.
Карина Тер-Петросян перевела полный недоумения взгляд на подруг.
– И еще, – продолжала Снежана, близко подходя к Карине, – ты не думала, что тебе и нос не мешало бы укоротить? Очкам-то он, конечно, не мешает, даже наоборот, •помогает, с такого носа ни одни очки не спадут; но читать-то, наверное, неудобно. Или ты уже привыкла?
В классе воцарилась гнетущая тишина. Даже те из девушек, которые не принимали участия в разговоре, притихли и следили за тем, как разворачиваются события. Первой пришла в себя Люда Зверева.
– Что-то я не помню, чтобы кто-нибудь из нас спрашивал твое мнение! – проговорила она, смерив Снежану высокомерным взглядом.
– Ах, ну да! – всплеснула руками Снежана. – Вы же все тут такие воспитанные барышни, никогда не разговариваете с теми, кого вам не представляли.
– Почему? – поддержала подругу Ира Говердовская. – Нам вас представляли, но это не значит, что нам интересно слышать ваше мнение.
Всякий раз Говердовская делала ударение на словах «вас» И «ваше», демонстрируя таким способом свое презрение.
– А зря. Иногда очень полезно услышать правду о себе, – ничуть не смутившись, ответила Снежана. – Вот тебе, например, – она обратилась к Люде Зверевой, – не мешало бы последить за своим весом. Хотя, – продолжала она, обходя высокую и плечистую Люду, будто осматривая лошадь или корову – с природой тут уже не поборешься, но попытаться стоит. А вас, – Ровенская ткнула пальцем в Говердовскую и тоже сделала ударение на слове «вас», – вас спасет пересадка кожи. Даже могу посоветовать, с какого места должна быть кожа, но только если вы меня хорошенько об этом попросите.
Снова повисла тишина. Позеленевшие от злости девочки не могли придумать ничего такого же обидного, а остальные боялись и рот открыть: никому не хотелось услышать от Ровенской «правду о себе»: И в этот миг Света расхохоталась. Она смеялась так громко и заливисто, что все, как по команде, повернулись к ней. ,
– Заткнись! – вскричала вдруг Карина, обратив на Красовскую всю свою злобу.
Света осеклась.
– Не бери в голову! – заявила Снежана, приветливо улыбнувшись Свете. – Тебе-то правды бояться нечего. О тебе, как ни старайся, ничего плохого не скажешь.