Золотые тротуары (сборник)
Шрифт:
Итак, то, что случилось однажды, отлично помню. Я пил кофе после обеда за стойкой, прислушиваясь к озорным байкам патрона, анекдоты – часть развлекательной программы. Его жена, поддерживая разошедшегося смехом мужа, подливала бойко красное вино завсегдатаям. Через минуту, обтерев руки фартуком, она встала напротив меня, оперевшись на буфет. Бедная пуговица еле держалась от выпирающей из белой рубашки груди, и, заметив мой пристальный взгляд, Жанна притворно смутилась:
– Ищите музу, месье художник? Будет желание, могу вам попозировать. – Тут она сменила тон и, почти шепча, сказала: – Посмотри, кто идет по улице, балерун, вот это настоящий мужик, мне бы такого… наш сосед.
Я резко повернулся и увидел сквозь запыленное стекло окна медленно идущего Нуриева, она еще фантазировала вслух, но, понимая важность события, боясь потерять момент, я положил кучу монет на блюдце и поспешил догнать артиста.
Само знакомство произошло экспромтом. Плавно обойдя стороной, я представился. Сначала он метнулся к обочине, видимо, опасался сумасшедших фанатов, но, услышав русский язык и имя своей племянницы, прислушался, и мы разговорились.
Мое краткое жизненное повествование его сразу развеселило: «Моряк, прыгнул в море с корабля? Здорово!» – у нас было что-то общее, подойдя к голубым воротам его дома на набережной Вольтера, я задал последний вопрос, как сейчас поживает беспокойная родственница. Он, стесняясь, помялся:
– Дура она! Одни причуды, занимается ерундой, как-то устроила попойку со своим возлюбленным поздно ночью, да к тому же устроили скандал над моей головой, мне пришлось подняться к ней. Позвонил в дверь, надеясь усмирить их, она приоткрылась, выглянул прыщавый пацан и послал куда-то меня матом. Я остолбенел враз от наглеца. – Нашу беседу оборвал порывистый мартовский ветер. Нуриев, надвинув картузик на лоб, укрылся под сводами парадной. Прощаясь, подвел разговору черту: – Поскорее бы вышла замуж.
Чаще всего это были случайные встречи, а иногда, вычислив распорядок дня, я поджидал у дома, когда он выйдет, как правило, в 21 час. Схема наших прогулок зависела обычно от погоды, как правило, маршрут начинался от набережной, потом, завернув за угол, мы шли до улицы Universitet и, перейдя Сен-Жермен, поворачивали налево. Короче, получался своеобразный квадрат. Этот год был особенным: смена идеологии, падением режимов. Мы говорили обо всем, даже о современной советской политике, хотя это было так, второстепенным. Бывало, косясь на мой экстравагантный образ, желтый пиджак и брюки в полоску, он делал замечание: «Ну, подлинный попугай, сам по себе произведение». Как-то я упомянул имя моего друга писателя Лимонова, о нем он уже где-то читал.
– Скандальный персонаж, Игорь! Утверждаешь, новая волна в литературе, сильнее, чем Набоков? – Расспросил кратко о Лимонове и пообещал, что сходит наверняка в русский книжный магазин Globus за книгой.
Многочисленная семья Сычевых (трое детей с собакой) переехала за периферик [2] , в довольно просторную квартиру, и по этому поводу устроили вечеринку. Черный рояль посередине салона, громадная кастрюля с горячим ароматным борщом. С досок развешанных икон святые блаженные лики смотрели на представителей вымирающей русской эмиграции, лысых диссидентов, те скопились группой, карали огнем и мечом Советскую власть. Скандальная богема занимала почетное место. Аида, душа общества, наряженная в красочный вышитый кренделями сарафан, металась между кухней и гостями. Я делал удар на очередную порцию пельменей с рядом сидящим писателем Лимоновым. Он пришел без Наташи Медведевой. Отпив глоток коньяка, объяснил причину – снова поругались и подрались:
2
Периферик – это окружная магистраль Парижа.
– Все стараюсь перевоспитать ее. Мартышкин труд. Напьется, теряет контроль над собой, ломает мебель. Не понимаю, как из розы выросла крапива, просто чудеса!
– Эдик, брось переживать по пустякам. Хочешь, познакомлю тебя с Нуриевым, знаменитым танцором? Классный человек, погуляем вместе!
– Рыжий, ты что, спятил? Какие гулянки? Мне роман писать надо! – так мне ответил раздраженный литератор.
Когда вечеринка подходила к концу и я уже стоял на пороге, появился со съемок фотограф Володя, положив сумки, вздохнул. Жаловался, что приехал Барышников со своей труппой, и завтра будет грандиозная гала в Мулен Руж, и что ему заказали фото для журнала Paris Match. Идея посмотреть шоу заезжего балеруна меня завела, и то, что после по программе будет коктейль, удвоила желание. После переговоров мы решили пойти вмести.
– Будешь моим ассистентом, потащишь аппаратуру, o’key, старик?
Выйдя из метро «Rue de Bac», услышал, как кто-то зовет меня, развернулся, заметил в лунном сиянии около журнального киоска Жанну с пуделем на поводке.
– Месье Винсент, откуда так поздно, свидание с ночными музами? Знаете, я ревнивая особа? – сказала она и, изменив тон, взяла меня деликатно под мышку. – Люди знают, что вы подружились с танцором! Замечательно, но могли бы сделать мне одолжение и зайти к нам в кафе разочек? Чикнуть несколько клише с ним, а я за это вознагражу, буду угощать вас настоящим колумбийским кофе целый год, постарайтесь, пожалуйста, mon cher. Это такой пустяк!
Ей очень хотелось повесить еще один портрет над баром. Кроме нее были и другие деловые предложения от антикварщиков в жажде крупных сделок. Был и один, который завел меня в свою лавку каминных часов, поставил на бюро фужеры и, наливая шампанское, клялся дать мне десять процентов с продажи: «У тебя клиент, а у меня товар», – я слушал обещания, ярко начищенная бронза играла бликами по комнате. Провожая, намекнув, что обожает Большую Оперу, и вытащив из кошелька сто франков, дал мне наперед задаток.
Я терпеливо ждал Володю напротив парадной Мулен Руж, сидя на кромке замусоренного фонтана, смотрел на баннер, висящий на фасаде кабаре. Юные создания кружатся в вихре канкана, внизу четко подписано: «Барышников – сказочное шоу». Над зданием молотила облака бутафорская мельница, сама же крошечная площадь Blanche была забита автобусами с туристами, продавцами хот-догов. По периметру расположились злачные заведения, многочисленные секс-шопы, траходромы с развязными зазывалами. Из темных баров выглядывали поношенные проститутки в трусиках. Нормальная сумасшедшая атмосфера Нижнего Монмартра. Подошел Володя, пыхтя и неся чемодан, забитый аппаратурой, объявил мне, что мы сильно опаздываем, и мы бегом, сквозь поток транспорта, пересекли дорогу, поднялись верх по улице Lepic к входу Entree des artistes. Там толпились журналисты с пригласительными билетами. Войти внутрь было довольно сложно из-за лишнего гама, но наша наглость победила. «А этот рыжий мальчик со мной», – бросил Володя ошеломленному вышибале и, толкая меня вперед, растолкал народ, пролезая в холл, где нас ожидала взбалмошная пресс-атташе, которая ругалась с рабочими. Мы направились к гримеркам, расположенным на втором этаже, путаясь в лабиринте коридоров, нашли просторный салон, успокоились, отдышались, нашли нужную дверь. Под ней стоял скучающий охранник. Кроме нас тут собралась богемного толка молодежь. Из глубины бодро заиграла музыка Оффенбаха. Спектакль начался, помещение постепенно опустело.
Дав мне указание сторожить материал, Володя помчался к сцене. Я вздохнул глубоко, расслабил руки от ноши и стал рассматривать яркие афиши полуголых красавиц в провокационных позах вдоль бордовой стены, потом разлегся на диване, засыпая под убаюкивание оркестра. Перерывами доносились бурные аплодисменты публики со свистом, и после затишья – снова шум, на этот раз бегущих галопом танцовщиц по раздевалкам. Пришел Володя, обтирая потный лоб, жалуясь, что прожектор чуть не расплавил его, так же, торопясь, позвал меня с собой в гримерку, где уже сидел окруженный журналистами Михаил Барышников. Тот, любуясь собой в зеркале, вел себя, как кокетливая дама перед женихами. Куря сигару, он пускал ртом колечки дыма и, вытянув ноги, высокомерно рассуждал о своей мировой культурной значимости. Корифей читал лекцию для лохов, расхваливал свою свободную демократическую Америку. В нем просматривался истинный демагог. Время на интервью быстро истекло, потом зашла та самая пресс-атташе и выставила нас всех за дверь.