Золушки из трактира на площади

Каури Лесса

– Ты чего? – испуганно спросила та. – Шнуровку туго затянули? Расслабить?

– Я… я… – выпучив глаза, Ванилла задыхалась и шарила рукой по груди, тревожа кружева. – Я буду Ваниллой Рю Дюмемнон!

Бруни успела сбегать вниз и принести стакан холодной воды. Сунув его в дрожащие руки невесты, поинтересовалась:

– Ты что, не знала, как его зовут?

Ванилла залпом выпила воду и стрясла последние капли в декольте – освежиться.

– Ты думаешь, я помню, как звали сеньора, от которого мы в город подались? – воскликнула она. –

Мне тогда лет пять было всего! Ох ты, Пресвятые тапочки, я не вынесу такого счастья! Пап! Па-а-ап! Ты слышал?

Пиппо стоял внизу. Выражение его лица иначе как критическим назвать было невозможно. И не удивительно: платье он видел впервые.

– Слышал, дочь, – мрачно сказал он. – У дурака и имя дурацкое! Рю Дюмемнон! Тьфу! Будто крупы непроваренной в рот набрал!

– Папа! – взвилась невеста.

Входная дверь отворилась, впуская четырех молодых людей в одежде королевских пажей. Один из них нес на алой бархатной подушечке большую шкатулку. Двое других держали шкатулки поменьше, а третий периодически принимался то играть на скрипке, то выкрикивать восхваления жениху.

Сметя Пипа, группа живописно обосновалась на нижних ступенях лестницы. Молодые люди были хороши собой и прекрасно об этом знали, потому приняли позы, долженствующие выпячивать их достоинства. В прямом смысле.

– Ваша красота, – заговорил паж с большой шкатулкой, предварительно склонившись в поклоне и обмахнув чулки пером берета, – прекрасная Ванилла Селескин, дочь лучшего в Вишенроге повара Пипа Селескина…

Пип польщенно крякнул.

– …сияет для нашего друга путеводной звездой в ночи и светит животворящим солнцем! – не обращая на него внимания, продолжал паж.

– Каким, каким? – громким шепотом поинтересовалась Ровенна у сестры. – Живородящим?

– Чтобы вашей несравненности сиять ярче, – не сбиваясь, чеканил паж, – Дрюня Великолепный передает вам этот свадебный гарнитур…

– …Принадлежавший его матушке! – подсказала Персиана с лукавым блеском в глазах.

– …принадлежавший его… тьфу ты! – паж подарил ей возмущенный взгляд и двинулся дальше: – Заказанный у гномов специально ради такого счастливого случая! Спуститесь ко мне, прекрасная невеста, чтобы я мог вручить вам подарок!

Делегаты жениха синхронно, будто выполняли танцевальные па, отодвинулись, освободив площадку перед лестницей. На улице уже толпились приглашенные и просто любопытствующие, заглядывая в оставшиеся открытыми дверные створки и окна.

Ванилла сглотнула и… спустилась по лестнице так величественно, будто была самой Туссианой Сузон!

Паж встал перед ней на одно колено и открыл шкатулку. На красном бархате красовался великолепный гарнитур из крупных изумрудов. Капризные гномы тоже признавали ступенчатую огранку восьмиугольной формы самой удачной для разновидностей берилла, хотя в том, что касалось отделки драгоценных камней, их взгляды часто не совпадали с человеческими.

– Пресвятые тапочки! – выдохнула толпа за дверями.

– Также наш друг,

Дрюня Великолепный, одаривает восхитительных подруг невесты и желает их красоте цвести и после того, как цветки будут собраны и дадут сок! – заголосил один из пажей, держащих маленькую шкатулку, и… поманил Бруни пальцем, глядя ей прямо в глаза.

От живого интереса, восхищения и еще чего-то, плескавшегося в его томном взгляде, Матушка впала в ступор.

Персиана грозно кашлянула, ухватила ее за пояс и потащила за собой вниз.

Пип дрожащими пальцами пытался застегнуть на шее дочери ожерелье, промучившись до тех пор, пока над ним не сжалилась госпожа Сузон: она решительно отодвинула папашу в сторону и в прямом смысле взяла дело в свои руки.

Второй паж опустился на колено перед Персианой. Расцветая улыбкой, будто подсолнух от полуденного светила, та откинула крышку шкатулки. На коричневом бархате лежал гарнитур из прекрасных ровных жемчужин, уложенных в гнездышки зеленой эмали. Казалось, капли росы упали на травинки и застыли, отражая вечную красоту природы.

– Знаешь, папа! – сказала Персиана, жадно гладя ладошками ожерелье, браслет и серьги. – Отличная фамилия у этого Дрюни!

Пип сердито покосился на нее, но крыть ему было нечем.

Паж, не отводящий взгляда от Матушки, шагнул вперед, опустился перед ней на колено и галантно открыл крышку. Бруни увидела изящную золотую цепочку с подвеской в виде морской звезды из желто-коричневого топаза и такие же серьги. Подарок Дрюни отличался редким сочетанием лаконичности и изящества. Подобных украшений у нее никогда не было – от матушки достались грубовато сработанные серебряные мониста, да серьги и браслеты из дешевого мелкого жемчуга.

Судя по тому, как подошли украшения к нарядам, к их выбору любимый шут его величества подошел крайне серьезно.

Туссиана закончила наконец собирать невесту. Фата, закрепленная на диадеме, стала последним штрихом. Полупрозрачная кружевная ткань скрыла лицо Ваниллы, уже приплясывающей от нетерпения: Старшая Королевская Булочница желала одарить нареченного жениха самым горячим поцелуем: ведь известно, как драгоценности подстегивают женскую страстность!

– К свадебному маршу то-о-овсь! – мощный глас наконец-то разбуженного шаферами конюха прокатился по улицам квартала Мастеровых.

– Отец! – изрекла Ванилла, повернувшись к Пипу и украдкой вытирая слезы краешком фаты. – Благослови меня, что ли! Я же иду навстречу своей судьбе!

Повар обнял дочь и прижал к себе. Изумруды если не примирили его с будущим зятем, то, по крайней мере, сделали сдержаннее в выражениях.

– Иди уже… навстречу! – проворчал он, часто моргая. – А я с шаферами поеду следом!

Выходя, Матушка ощутила на себе пристальный взгляд Туссианы Сузон. Чего в нем было больше – любопытства, сочувствия или сомнения, Бруни затруднилась бы сказать, но на миг она почувствовала себя полевой мышкой, застывшей перед большой и красивой змеей.