Зона поражения
Шрифт:
— А нельзя было просто войти? — спросил он. — Через дверь? Обязательно в канализацию окунаться?
Он потянул за ручку, но бородач мягко оттолкнул его:
— Не нужно ничего трогать! Пломба там, снаружи все подъезды опломбированы. Беглых зеков очень много развелось. Утром проверят, если нет пломбы, хреново будет. Засекут. Паспорта не спросят, как бешеных собак из автоматов порубят.
В пустом городе звук мотора слышен далеко, и, поднимаясь по ступенькам вслед за бородачом, Максим Данилович пытался сосчитать, сколько всего машин. Определенно, броневики патруля, подобные тому, что он видел утром возле заброшенного кафе, но теперь их было несколько, два или три. К шуму моторов примешался через какое-то время еще и далекий шум голосов. На втором этаже, остановившись перед распахнутой сетчатой дверью лифта, Максим Данилович заглянул внутрь кабины. В лифте было зеркало. Мелькнул огонек свечи, отражаясь рядом с его собственным желтым, усталым лицом.
— Батарейки для фонарика привезли? — спросил бородач.
— А надо было?
— Надо… Надо… Будем на керосине. — Свеча погасла. — Керосина у меня запас!
На ступеньке стояла чуть тлеющая высокая лампа. Зинаида, остановившись, смотрела на лампу и никак не могла понять, что это такое. Бородач поднял лампу, подкрутил что-то, и сквозь закопченное стекло стало видно, как увеличивается живой бело-желтый фитилек.
— Пойдемте, пойдемте! — сказал он, и желтые круглые очки блеснули, отразив лампу. — Поужинаем, и нужно обязательно поспать. Силы нужно экономить…
Уходили отсюда в спешке. Только теперь Максим Данилович разглядел, что двери квартир распахнуты и повсюду на ступеньках разбросаны вещи. Много битого стекла, тряпки, игрушки. Черная пыль, неприятно поднимающаяся при каждом шаге, окончательно развеяла сходство с жилым домом. Пыль, будто отслаиваясь от стен, охватывала керосиновую лампу, а также и бороду идущего впереди Тихона. Пахло при этом почему-то, как в аптеке, лекарствами.
Зинаида шла последней. И вдруг, не обнаружив за спиною ее шагов, Максим Данилович замер. Ему не было страшно, но неприятное покалывание в боку заставляло уже вспоминать, что до конца жизни осталось совсем немного, и от этого он становился настороженнее в каждом движении, аккуратнее.
— Жили же люди! — прозвучал в темноте голос Зинаиды, и было слышно, как скрипит под ее рукою дверь одной из квартир. — Тут, наверно, и унитаз голубенький. Жалко — темно, не видно.
Максим Данилович вернулся на несколько шагов, вошел в квартиру, заглянул через плечо женщины. В большое окно падал фонарный свет. В этом неживом свете блестело огромное зеркало. Это была спальня. Шикарная двуспальная кровать с разбросанными простынями, туалетный столик на гнутых ножках, мягкие стулья, толстый ковер на полу. Его даже не пытались свернуть, только один угол задран, лежит белым треугольником на темно-красном. Из выпуклого полированного шкафа свешиваются платья. На постели разбросано белье.
— Можно, я здесь переночую? — тихо-тихо спросила Зинаида. — Хоть разочек в жизни на такой кроватке…
По ковру прошел свет керосинки, и Тихон, прежде чем войти в комнату, погасил лампу.
— Комната понравилась? — спросил он.
— Можно мне здесь?
— Ночуй где хочешь. — Он подошел к окну и, прячась за занавесью, выглянул наружу. — Весь город в нашем распоряжении. Будет печать, доктор обещал сделать. Будем любое здание сами пломбировать. В общем, выбирайте любую квартиру! Только не подходите к окнам… И не забудьте опустить занавески.
4
Желтый огонек, дрожащий ритмично в глубине улицы, сильно раздражал Сурина. Кому понадобилось вот так вдруг запускать светофоры во всем городе? Когда он поинтересовался, в чем тут дело, конечно, ему объяснили. Лучше было не спрашивать, потому что не только объяснили, а еще и пообещали выговор вкатить в личное дело, если будет задавать идиотские вопросы.
Оказывается, таран шлагбаума пьяным водителем приравняли к обычной аварии, а поскольку таранили шлагбаум за очень небольшой отрезок времени несколько раз, причем последний раз со смертельным исходом, в Киев ушла бумага. Какой-то идиот в чистом кабинете прочел эту бумагу, ужаснулся, уяснив, что в таком большом городе, как Припять, не работает ни один светофор, и дал распоряжение. Теперь распоряжение было выполнено.
А тут еще омоновцы мертвых зеков нашли. К постовым это имело, правда, лишь косвенное отношение. Конечно, кто-то должен был нести ответственность за проникновение в зону уголовников, но когда именно они проникли в город, установить оказалось очень трудно, так что обвинение падало не на какую-то конкретную смену, а на руководство.
Паршиво другое: мертвецов зачем-то притащили на КПП и положили прямо на улице под снегом, слева от шлагбаума. Сурин не понял, в чем тут дело, но по какой-то причине мертвецов не могли сразу забрать. Специальная машина по договору должна была за ними прийти. Машины все не было, и пролежали мертвые зеки на морозе почти сутки.
Сурину было почти все равно. Лежат, ну и пусть лежат, есть, пить не просят, а Гребнев разозлился, не мог стерпеть.
— Скотство! — говорил он, глядя в окно дежурки на присыпанные снегом мертвые тела. — Мы как собаки мерзнем возле шлагбаума, а они коньяк с ананасами жрут…
— Да уже наелись! — возражал Сурин. — Мертвые они. Понимаешь, мертвые. Не надо. Не греши. Не говори ничего.
К утру, когда Гребнев, скорчившись на скамейке и накрывшись полушубком, заснул, Сурину пришло в голову осмотреть мертвецов. Он вышел, навел прожектор и немного почистил тела, раскидал метелкой снег. В белом сильном свете мертвые зеки выглядели немного странно. Один в костюме, другой в синей спортивной форме. Во лбу рваная дырка от пули. Надпись на груди «Адидас» и кирзовые сапоги на ногах. Лицо темное, и глаза открыты — жесткое стекло. Сурин наклонился, хотел закрыть глаза мертвецу, но ничего не вышло, только руку о ресницы уколол, закостенело все, смерзлось.
Прожектор утром почистили, и свет, заливающий все вокруг, был необычайно ярким. Уже собираясь вернуться в дежурку, Сурин заметил, что из кармана костюма торчит что-то тонкое и блестящее. Наклонился, ухватил пальцами, потянул и сразу пожалел об этом.
На ладони его оказалась длинная женская шпилька. Ничего особенного, обыкновенная серебряная проволочка, какими обычно закалывают волосы немолодые замужние женщины. Не для красоты, а лишь для того, чтобы волосы в глаза не лезли.
«Значит, все-таки была женщина? — подумал тогда Сурин. — Была и ушла! Не привиделась она мне! Не привиделась… Существует она! — Он спрятал шпильку во внутренний карман и воровато посмотрел на утренний мертвый город. — Она где-то здесь!»
Все это произошло в его прошлое дежурство. Теперь трупы увезли, а шпилька так и осталась лежать в кармане. Не отрываясь, Сурин смотрел на бессмысленный светофор, на мигалку, и кулаки его постоянно сжимались и разжимались. Он не хотел больше думать о женщине, прячущейся в городе.
В это время, когда все машины по списку уже прошли, обычно удавалось опустить шлагбаум и пару часов поспать, а тут ЧП, какой-то псих кружит на машине по городу. Можно было не сообщать, конечно, но мало ли что, а если он покружит и опять полезет на шлагбаум, не сбросив хода? Сообщили.