Зона поражения
Шрифт:
Первый броневик с патрулем только отметился и сразу укатил в сторону станции, зато другой застрял. Вежливый лейтенант объяснил, что не считает нужным колесить по улицам — обычно это дает неважные результаты — и что, следуя последнему предписанию, он будет производить розыск, имея одну отправную точку, а именно данный пост ГАИ.
— Скажите, а какая машина? Вы же разбираетесь, — вальяжно устроившись за столом на месте Гребнева, спрашивал он, и холеная ручка играла пальцами по краю стула. — Вы же можете по звуку определить марку? Вы же слышали?
— Ну слышал, слышал! — неохотно согласился Гребнев, назло самому себе он, вернувшись в помещение, не снял полушубка. Снег на полушубке растаял, и черная ткань мокро блестела. — Не могу сказать. Хороший движок, сильный… Не могу сказать. Не знаю…
— Какая-то неизвестная вам иномарка!
— Может, «Кадиллак»? — вставил Сурин.
— Нет! Нет, Петрович, ты ведь тоже слышал… — Гребнев повернулся к Сурину, он искренне пытался припомнить. — На ГАЗ похоже…
— Какой?
— Да не знаю я, лейтенант, не знаю. Совсем незнакомая машина.
Сквозь стекло Сурин видел, как к подъезду ближайшей шестнадцатиэтажной башни подошли несколько человек в защитных костюмах. Один из них протянул руку и сорвал пломбу. Снег перестал падать, и на расстоянии все было хорошо видно, до черточки.
— Ладно, ребята, — сказал лейтенант, и его пальцы перестали барабанить по сиденью. — Особой тайны во всем этом нет, и лучше будет, если я вас проинформирую. Все очень серьезно…
— Думаешь, если серьёзу нагнать, то у нас мозги лучше работать будут? — спросил обиженно Гребнев. — Еще что-то случилось разве?
— Много чего случилось. Сегодня с утра все на ногах.
Он нарочно замолчал. Сурин смотрел, как исчезают одна за другой темные фигуры в распахнутых дверях башни. Когда последняя спина пропала и дверь захлопнулась, сквозь звон в голове вдруг прорвалась одна очень простая, банальная мысль.
«Я видел женский силуэт в окне… Я нашел в кармане мертвеца женскую шпильку… — подумал Сурин. — Ясно видел, — он осторожно погладил себя по карману, в котором все еще лежала шпилька, — выходит, эта женщина была там в башне и ушла. Как можно уйти из дома, не повредив ни одной пломбы?»
— Как можно выйти наружу, не повредив пломбы? — спросил он, обращаясь только к Гребневу.
— Ты чего, Петрович?
— Да вспомнил.
«Наружу никак не выйдешь, — подумал он. — А вот в другое здание запросто можно, через систему коммуникаций. И зеки эти, наверное, по канализации прошли. Как же еще? Нужно будет проверить эту мысль. В каждом доме в подвале должен быть канализационный люк!»
В окнах шестнадцатиэтажки замелькал свет сильных ручных фонариков. Прожектор, направленный теперь вниз, высвечивал треугольником небольшое пространство улицы. Остальной город за этим белым треугольником казался тенью. Дробил и дробил, усыпляя, желтый огонек в глубине улицы.
— Ну так что еще серьезного случилось? — обращаясь к лейтенанту, спросил Гребнев. Хотя прошло уже много времени, он все не мог выбросить из головы лежащие под снегом слева от шлагбаума мертвые тела. — Зеки больше не беспокоят?
— Зеки? Нет! Но утром наш патруль нашел «Лендровер» возле заброшенного кафе. Знаете, почти у въезда в зону. Новенькая машина. Ключи в замке зажигания, но водителя не было. Им бы его сразу взять, но сразу не сориентировались. А когда вернулись, машины уже не оказалось. Пошли в кафе, а там труп.
— Может быть, и «Лендровер»! — сказал Гребнев. — Это та машина, на которой гоняют в «Кэмел-трофи». Может, и она… Я по ящику видел. Действительно, похоже по звуку… Хорошая тачка!
— Отвезли тело на опознание. Как раз пришли по факсу материалы, когда я к вам по вызову выезжал.
— Личность установили? — спросил Гребнев.
— И личность установили, и вскрытие сделали. Оказалось, парень-то — отсюда. Инженер с АЭСки. Фамилию, извини, не помню, выпала фамилия. Но что самое интересное, умер-то он от интоксикации, боли не вынес. Рак у него оказался на последней стадии. Зачем, спрашивается, человеку на последней стадии в зону лезть? Загадка!
Последнее слово лейтенант сказал по-детски, с придыханием, желая напустить побольше туману, но Сурина задела его предыдущая фраза.
— Инженер со станции, — повторил он. — Инженер? — В голове звенело все сильнее и сильнее, шея зачесалась неприятно, и от нее зачесалась спина, но Сурин уже определил, чего хочет. — Пойдем, лейтенант. Пойдем, — сказал он, открывая шкафчик и вытаскивая свой комбинезон. — Кажется, догадался я, где они прячутся!
5
Грубо сорванная с подъезда башни пломба болталась на одной нитке. У Сурина в кармане лежал пломбир, и захотелось сразу потянуть за эту красную нитку и заново опечатать. Им овладело какое-то возбуждение, то редкое лихорадочное состояние, когда чувствуешь победу, но еще не вполне уверен в своей правоте.
Лейтенант толкнул дверь, включил фонарик, посветил внутрь подъезда и первым вошел внутрь. Сурин последовал за ним. Гулко разносились голоса и шаги. Хлопали наверху двери. Отчетливо и очень громко щелкнул какой-то замок. Наверное, с самой эвакуации, с того момента, когда старые хозяева возвращались на несколько часов, чтобы забрать вещи, в здании не было так шумно. Впрочем, когда по указанию дозиметристов грязные вещи заставляли все-таки оставить, может, было и пошумнее. Практически удавалось вывезти только мелочи: кольца, часть посуды, фотографии, если они были укрыты под стеклом, документы и те частенько приходилось заменять.
«Идиоты! — подумал Сурин. — Кому это надо-то?.. Хотя от дозиметристов шума, пожалуй, не меньше…»
В окно подъезда пробивался рыжий свет уличных фонарей, и, когда глаза немного попривыкли, в этом зыбком свете можно было разглядеть ступеньки, ведущие вниз, в подвал. Откинув ногой трехколесный детский велосипед и расшвыряв старые коробки, Сурин быстро спустился вниз, лейтенант шел рядом, чуть позади, освещая путь фонариком.
— Не пойму, зачем это вам? — спросил он, помогая Сурину справиться с тяжелой металлической дверью, перекрывающей проход в подвал. — Могли бы просто сказать. Мы бы проверили вашу идею. Зачем было вам уходить с поста?