Зона поражения
Шрифт:
Прошуршав длинной шелковой юбкой, она первой вошла в комнату и присела в кресло, разметала по круглой мягкой спинке светлые волосы, скрестила ноги. Максим ощутил неловкость. Часы на туалетном столике показывали ровно восемь.
— Коньяк есть у вас?
— Вполне! Какой предпочитаете?
Розовые острые ногти постукивали по подлокотнику кресла. Складки на платье шевелились, дышали. Одна нога в золотистой высокой туфельке покачивалась над полом, другая туфелька тонула в длинном ворсе паласа.
— Не знаю даже, хотелось бы, чтоб оборотов
— Бар там! — Тонкий длинный палец указал направление. — Пейте, что хотите, а мне немного сухого.
— Красного или белого?
— Красного.
Бар оказался забит бутылками. Склонившись, Максим Данилович увидел в зеркальце бара собственное отражение. В лицо пахнуло ледяным воздухом.
— Одна живешь?
— Вам это нужно знать?
— Необязательно.
— С сестрой.
Он поставил на столик бокалы, открыл бутылку. Он взял только одну бутылку. Красное сухое «Алазанская долина».
— Решили отказаться от оборотов?
— Любимое вино Сталина! — объяснил Максим Данилович, наполняя бокалы. — Сто лет его не пробовал.
«Что же я делаю? — спрашивал у себя он, разглядывая округлые мягкие плечи проститутки, разглядывая ее ухоженные руки, пытаясь поймать в отрепетированном движении что-то живое, и, вдруг обнаруживая это живое, отводил глаза. — Неужели я смогу надеть на эти плечики своего грязного соболя, неужели мне на все наплевать?!»
Вариантов было два: первый — поискать дорогую шлюху по ночным кабакам, второй — просто воспользоваться телефоном. Зинаида почему-то настаивала на первом, Максим Данилович остановился на втором. Он был поражен сухости и определенности этого короткого телефонного разговора. Так не говорят даже в сберкассе: «На время я не обслуживаю. На ночь. Двести баксов вперед. Запишите адрес. Меня зовут Светлана. Жду».
Наконец, справившись со своей неловкостью, он осмотрелся. Квартира оказалась ухоженная двухкомнатная, и, судя по всему, здесь жили только женщины. Во второй комнате на маленьком письменном столе стояла пишущая машинка. Одетая в протертый коричневый футляр, она была единственной деталью, никак не укладывающейся в общую обстановку. Часы на столике показывали уже девять, а он не снял даже пиджака.
— Какую музыку предпочитаете? — спросила Светлана, допивая свой стакан.
— Все равно!
— Ладно… — Не поднимаясь с кресла, она дотянулась до клавиши магнитофона и щелкнула по ней. — Как будем?
— В каком смысле?
Музыка оказалась очень тихая, какая-то оркестровая инструментовка. Максим Данилович припомнил ее: оркестр Поля Мориа, «Под крышами Парижа».
«Когда это было? — подумал он. — Сколько лет прошло?..»
Казалось, он давно лишился этих воспоминаний, но музыка, давно потерянная им мелодия, вдруг открыла что-то из прошлого. Конечно, эта мелодия попадалась ему в радиотрансляции, но только теперь смесь неловкости и ограниченность времени своей жизни, запах женщины и чистый запах красного вина разбудили память. Он налил себе еще. Проглотил осторожно, подержав
— Каким способом любить будем?
Он пожал плечами. Этот резковатый почти формальный голос никак не вязался с воспоминанием.
— Обычным способом или экзотику желаете?
— Экзотику!
У Светланы было открытое свежее лицо. Он отвел глаза. В прихожей лежал большой сверток. Тщательно упакованная и принесенная с собой шуба мучила его. Максим Данилович никак не мог определиться. Хотелось просто встать сейчас же и уйти, а сверток засунуть по дороге в какой-нибудь мусорный контейнер, снабдив безумной записочкой: «Осторожно, радиация».
— Ну, так как?
На улице отдаленно громыхнул гром. Похоже, начинался дождь. Отвлекшись, Максим Данилович не заметил, откуда проститутка вытянула толстый журнал. Медленно она переворачивала лощеные яркие страницы.
Гоняя фуры в загранку, Максим, как и другие, привозил запрятанные в пустые канистры из-под бензина, купленные в Германии аналогичные яркие журнальчики, но тот, что держала в руках проститутка, выгодно отличался от дешевой порнографии. На обложке, с трудом справившись с немецким языком, Максим прочитал, шевеля губами: «Двести новых поз для молодой семьи».
— Можете выбрать! — сказала она. — Все, что здесь показано, я умею. — Она глянула на него. — Не пойму, вы заснули, что ли? Как любить-то будем?
И вдруг он все понял. Он понял, чего хочет теперь. Неприятный сверток с шубой сразу перестал беспокоить Максима Даниловича.
— Любить будем так! — сказал он.
Поднялся из кресла, шагнул к окну и расправил шторы. Улицу заволокло мутным пологом дождя. Расплывались за стеклом белыми крестами фонари.
— Света, у вас есть зонтик?
— Ну нет… — протянула она. — Не подойдет. — Опершись о подлокотник кресла, она медленно поднялась. — В такие игры я не играю!
— Давайте зонтик, — сказал Максим Данилович. — Я заплачу вам в десять раз больше, если не будете сопротивляться. Впрочем, не нужно никакого зонтика. Без зонтика даже правильнее.
— Не поняла!.. — Проститутка смотрела на него моментально поглупевшими голубыми большими глазами. — Что я должна сделать?
— Ничего особенного. Я сейчас выйду, а вы будете стоять у окна и смотреть вниз. Вы будете ждать, когда я вернусь.
— А в чем смысл?
— Извращение такое. — Он уже надевал плащ. — Представьте себе, Света, что вам опять шестнадцать лет, ладно? — Не знаю… Если получится… — Уверен, получится!
Было слышно, как он бегом кинулся по лестнице, потом хлопнула дверь подъезда.
«Козел какой-то… Импотент, наверно… Импотенты, они все такие, с фантазиями… — Комкая краешек шторы, она встала у окна и смотрела на улицу. — Псих? Да нет, не похож на психа. Руки, как у шофера, а костюмчик-то баксов четыреста, не меньше… Всю жизнь у окна бы стояла за двести баксов… Кто бы еще заплатил… Действительно, извращение…»