Зов ааори
Шрифт:
Десяток плетений – простых и не особо опасных, но невидимых для стражей ледяных игл – прошёл через их защиту и впился в тела, вызвав возмущенный рёв. А ещё одно плетение я сделал прямо за их щитами, наполнив обычной мудростью – и под ногами врага вспыхнул огонь.
Братья не смогли сразу определить источник таких подлостей, но явно искали… Остальных бойцов они не посчитали достойными противниками и подпустили слишком близко. И это стало их первой ошибкой. Копья, мечи, стрелы, мудрости – всё это обрушилось на стражей в таком количестве, что отразить каждое из них они не могли. Хотя двигались братья очень быстро – выбивая
Копейщики, шедшие на флангах, охватили тройку стражей – и теперь те оказались в кольце. А я продолжал осыпать братьев невидимыми плетениями, оставаясь в первых рядах и пытаясь одновременно дотянуться до них мечом. Следующий удар изменённые обрушили на Скаэна и Эл-оли, видимо, посчитав, что незаметные плетения – их рук дело. Эры прикрылись щитами, которые тут же лопнули, но удар выдержали.
– Все вместе! – крикнул я, первым делая шаг к противникам, и кольцо моих бойцов сжалось, не давая братьям ни секунды покоя.
Старший брат неожиданно повернулся к копейщикам и кинулся на них. Бойцы, что не успевали прикрыться щитами – оказывались просто разрублены острыми когтями и заливали землю кровью. Попытка бегства смешала всё построение, и враг мог теперь оказаться спереди, сбоку, сзади – где угодно. Бойцы, толкая друг друга, пытались снова сомкнуть кольцо. А я оказался перед младшим изменённым, который повернулся ко мне спиной – и, не удержавшись, ударил его мудростью всерьёз, одновременно подрубая ему ноги мечом. Тот заревел и отмахнулся от меня, откидывая на несколько шагов. Но оказавшийся рядом Пузо что есть силы опустил топор на голову опускающегося на землю стража. Тот перекинулся в обличье человека и послал в Пузо воздушный удар. Одновременно в тело брата вонзилось сразу несколько стрел – он закричал от боли, но явно не собирался умирать. Поднявшись на ноги, я подскочил к нему и вбил меч прямо в рот. Больно брату было, а умирать – он всё ещё отказывался. От ответного удара я отлетел на несколько шагов.
Метания младшего из братьев закончил Молчок. Он полоснул себя по руке и окропил стража кровью, которая в полёте превратилась в сгустки пламени, которые и прожгли тело изменённого насквозь. И теперь младший брат орал уже не от боли – от страха. Он умирал, и двое оставшихся стражей с яростным рёвом обрушились на мой отряд в полную силу.
Вокруг началась форменная бойня. Мы пытались держать строй, а я кричал, отдавал приказы, требовал… Бойцы пытались прикрыть раненых и девушек, но братья гоняли нас по всей долинке. Сами они уже казались смазанными бликами, которые едва улавливали наши глаза. Всем казались, но не мне… Я будто проваливался в трясину – воздух становился гуще и плотнее, двигаться стало тяжело. Зато я видел братьев и понимал, что они делают и куда собираются бить.
Подхватив с земли оброненное кем-то из бойцов копьё, я порезал себе руку, нанося на лезвие кровь и вливая во всё это мудрость – и успел ударить одного из стражей. Копьё пробило тело насквозь, а, когда тот перекинулся в человека – осталось в нём, продолжая убивать. А потом на меня налетел последний оставшийся в живых брат, и я уже мало что помнил… Меня он бил всем, что имелось в его арсенале. Мудрости, когти – а я просто не успевал отбиваться, мгновенно покрываясь порезами, ожогами и обморожениями. Сам я пытался отвечать
Накинувшись на меня, старший брат перестал обращать внимание на других бойцов. Он, наконец, обнаружил самого опасного противника – бросающего невидимые плетения – забыв, что и обычная мудрость для него опасна. И эти обычные мудрости посыпались на него в таком количестве, что мудрый щит, которым он прикрывался – просто исчез. А через несколько секунд его тело пронзили стрелы, мечи и копья. И некоторые из них тоже были смазаны кровью. Брат заметался, заревел, перекинулся в человека, но его продолжали упрямо добивать.
Меня подхватили и оттащили подальше от врага, в спешке накладывая на раны целебную мазь. Чем закончился бой, я не видел, но ещё через несколько минут ужасный рёв прекратился. Кряхтя как старик, я заставил себя встать и осмотреться. И быстро понял, что если это и была победа, то ещё одной такой мой отряд не выдержит. Мой приказ – защищать девушек – был выполнен… Собственно, на ногах оставались только девушки, Скас и десяток ветеранов. Остальные бойцы лежали, раскиданные по пещере. Даже Скаэну досталось, и над ним теперь хлопотала Эл-оли. И мне больше не оставалось ничего другого, как забыть про свои раны и приступить к лечению.
Я выбивался из сил. Каждый раз, когда мне подтаскивали очередное тело, я погружался в его боль, в его терзания, заново лишаясь самого себя. Но останавливаться было нельзя. Мои бойцы умирали, истекая кровью, и я просто обязан был им помочь. Потому что я один мог это сделать. Только через пару часов, оторвавшись от очередного больного, я не увидел нового.
– Что другие? – хрипло спросил я.
– Шрам, больше нет выживших… – ответила мне Пятнашка, и вид у неё был подозрительно виноватый.
– Я… Я человек тридцать вылечил, как больше нет?.. – не понял я, удивлённо оглядываясь, но девушка была права.
Выжившие лежали теперь с одной стороны, а раненые, не дождавшиеся помощи – с другой. На меня виновато смотрели все девушки до единой. И я всё не мог взять в толк, чем вызван такой взгляд. А потом понял!..
Злость захлестнула меня с головой, и чтобы не начать буйствовать, я сцепил руки и уставился в каменистый пол пещеры. Я лечил в основном ветеранов отряда! Моя вечная слепота в отношениях между людьми сыграла злую шутку, и виноват в этом был только я. Я один. Приказав нести раненых, я не сказал, чтобы несли самых тяжёлых. Я просто сказал нести раненых. Все раны, нанесённые стражами, выглядели страшно, и никто не стал в спешке разбираться – какая опаснее. А каждый из моих ветеранов давно уже имел свою пару из девушек отряда… Вот мне и подтаскивали тех, кто был дорог больше всех – своих. И пока я поднимал на ноги тех, кому повезло обзавестись парой, остальные просто истекли кровью.
Меня не трогали – поняв, в каком я состоянии – и дали успокоиться. Чтобы снова взять себя в руки, мне потребовалось ещё несколько минут. Да, я ошибся. Но даже если бы я не ошибся – как было определить, какая из ран страшнее? Опасными были все. Девушки поступили очень расчётливо, очень понятно и очень обидно. Но, положа руку на сердце, а как бы я сам выбирал – кого лечить? Кого из тех трёх десятков ветеранов, которых я поставил на ноги, я променял бы на одного из новичков, имена которых не всегда помнил?