Зов красной звезды. Писатель
Шрифт:
Надоедливо кружившие рядом в поисках пропитания нищие, кажется, насытились и скрылись вместе с солнцем.
А где же машины состоятельных горожан, которые, полакомившись кытфо [37] и запив сытный ужин ареки и фруктовыми соками, мчатся на север по годжамской дороге искать подружек в ночных заведениях? В Аддис-Абебе много дорогих гостиниц. Но ныне их железные жалюзи опущены.
Нет привычного оживления и на окраинах, в районах трущоб, где ютятся бедняки. Десятки тысяч обездоленных женщин, пришедших в столицу из разных провинций страны в поисках счастья, торгуют там своим телом. Напрасно эти женщины стоят у дверей своих каморок, напрасно размалывают кофейные зерна в старых кофемолках, жгут благовония и молят бога ниспослать им сегодня вечером хоть какого-нибудь загулявшего
37
Кытфо — традиционное блюдо эфиопской кухни. Представляет собой небольшие кусочки сырого или вареного мяса или фарш, обильно приправленные специями.
Приуныли и самогонщицы. Их убогие лачуги, которые только человек с больным воображением мог бы назвать кафе или баром (но именно так любили называть эти забегаловки их владелицы), цепью опоясали город. Здесь торговали дешевым вонючим пойлом, но и его называли высокопарно — ареки. Сегодня торговля совсем не шла. Даже закоренелые пьянчуги не казали носа из своих домов. Сидели трезвые и мрачные, готовые в любую минуту сорвать зло на притихших женах.
Район Арат Кило, где жил Гьетачеу Ешоалюль, брат госпожи Амсале, был похож на разоренную войной деревню. На улицах не было ни души. Только тощие бездомные собаки рылись в отбросах на помойках.
Гьетачеу сел в свой старенький, дребезжащий, как пустая консервная банка, «пежо-404». Спустившись вниз по улице от здания Министерства образования, он остановился недалеко от бывшего парламента, напротив церкви святой Троицы, у кафе «Хорайе». Выйдя из машины и не потрудившись запереть дверцу, медленным шагом вошел в кафе. Кроме знакомого лысого официанта, кивнувшего ему у порога, там никого не было. Даже хозяйка не сидела на стуле за кассой.
Официант по имени Мэлькаму, не спрашивая, налил в стакан виски и протянул Гьетачеу. Облокотился на стойку. Ему явно хотелось поболтать с посетителем.
— Что стряслось со всеми?
— «Красный террор»! Люди предпочитают отсиживаться по домам, — с готовностью ответил Мэлькаму.
— Идиотизм, — сказал Гьетачеу медленно. — Да спасет от «красного террора» юбка жены. — Он глотнул виски.
Часы на башне парламента пробили семь. Обычно в это время в кафе можно было встретить кого-нибудь из журналистов.
Прежде это кафе считалось одним из самых престижных в столице. Гьетачеу помнил, как несколько лет назад его торжественно открывали в присутствии журналистов из района Арат Кило и членов парламента. «Да, время бежит», — подумал он. Когда-то завсегдатаями «Хорайе» были так называемые именитые люди, цвет общества. Обладатели высоких титулов сидели за круглыми столами, пили виски с содовой из высоких стаканов, помешивая длинными ложечками лед. А разговоры-то какие вели! Сейчас и вспомнить смешно. Обсуждали проект закона о взаимоотношениях землевладельцев и арендаторов, спорили: «Чью землю и под какой выкуп передадут в пользование крестьянам?» — «А, бросьте! Если закон будет утвержден, он создаст опасную обстановку. Арендатор и землевладелец вцепятся друг другу в глотку». — «Кстати… чиновникам, которые подготовили проект закона, неплохо было бы знать, как много земли в Эфиопии. Вроде образованные люди, а очевидных вещей не учитывают». — «А разве я не то же самое вам говорю? Эти чиновники совершенно не представляют себе истинного положения в стране. Они думают, что все легко и просто, как на деревенских гуляньях, где можно послушать песни, а потом порезвиться с местными красотками. Хо-хо. Однако со своей землей и со своей законной женой лучше не шутить». — «Вот-вот. Сегодня сунешь палец, а завтра, глядишь, руку по локоть откусят. Где гарантия, что крестьянин, получающий сегодня право пользоваться моей землей, которую я унаследовал от деда и прадеда, завтра, обнаглев, не скажет мне: а ну-ка убирайся отсюда? Вы говорите, что ничего не выйдет, если только через труп помещика? Нет и нет. Пока у змеи не разбита голова, она опасна. Будь прокляты крикуны, призывающие передать землю тем, кто ее обрабатывает! Эй, молодцы, пока проект закона о взаимоотношениях между землевладельцем и арендатором не вошел в силу, размозжим ему голову, быстренько похороним, а уж отпущение-то грехов отмолим себе».
Ох уж эти именитые снобы, любящие почесать языки за стаканом виски. Как их ненавидел Гьетачеу! Все в них раздражало его: разговоры, манера помешивать ложечкой в стакане, вечные жалобы на здоровье. «Ты, — говорили ему, — еще молод, твои внутренности могут все переварить. А у нас желудок, печень — все расстроено». И высокое у них давление, и низкое, и суставной ревматизм, и другие болячки. Соленого, острого им нельзя. Масло, мясо, сахар — ни в коем случае. Живут на капустном отваре, прямо умирают от диеты. При этом они томно потягивают виски, пригоршнями вынимают из карманов таблетки от всевозможных болезней и, точно конфетами, угощают ими друг друга. «Вот попробуй, удивительное лекарство. Один армянин достал по знакомству». — «Что ты, наивный ты человек! Разве это лекарство? Вот мое лекарство, вчера за большие деньги купил в аптеке, лучше не бывает». Они жуют таблетки и запивают их спиртным. Ну разве не прав был путешественник А. Уальд, который в конце прошлого века посетил Эфиопию и потом писал в своей книге: «Я не видел другого такого народа, который, подобно эфиопам, любил бы так лекарства…»
В этот момент размышления Гьетачеу прервал Мэлькаму. Он показывал пальцем на карман Гьетачеу, откуда высунулась бумажка:
— Дружище, как бы вам деньги не потерять. Вон бырр того и гляди выпадет. Э, да ведь это не бырр, а лотерейный билет. Шестьдесят тысяч бырров чуть не вывалились. Ведь сегодня розыгрыш лотереи.
Гьетачеу перевернул билет, посмотрел его номер и день розыгрыша.
— Ты прав, — сказал он. — Я могу сегодня стать владельцем шестидесяти тысяч бырров.
Мэлькаму приблизился к нему.
— Со вчерашнего дня у меня чешется рука. — Почесав ладонь, он поцеловал ее.
— У тебя случаем не чесотка?
— Нет, не чесотка. У меня рука чешется в предчувствии денег. — Его маленькие глазки горели надеждой. — Я пообещал святому Габриэлю подарок и от его имени купил билет.
Неподалеку грянули три винтовочных выстрела.
— Почему же ты не купил билет от своего имени?
Мэлькаму, напуганный выстрелами, не расслышал вопроса.
— Что вы сказали?
— Я тебя спрашиваю, почему ты купил билет от имени Габриэля?
— А вдруг святой Габриэль поможет? Я ему пообещал пожертвовать сто бырров.
— Не мало ли? Можно бы и больше пожертвовать тому, от кого зависит твоя судьба.
— Если выиграю, за мной не станет. Добавлю расшитый золотом зонт.
— Добавь бычка. Габриэль на всякую мелочь не польстится.
— Ой, не сглазили бы вы!
— А ты не надейся, что сможешь ублажить Габриэля мелкими подачками. Пустое дело!
— Свят-свят, — Мэлькаму перекрестился.
Гьетачеу усмехнулся. Наверное, это в крови у эфиопов — как у больших начальников, так и у таких вот простых официантов, — всегда возлагать надежды на подкуп: даже самому ангелу небесному готовы дать взятку. Ну и народ! Допив виски, он сказал:
— Можно обмануть церковных старост, но святого взяткой не соблазнишь. Обещай ему пожертвование или не обещай — что тебе на роду написано, то и будет.
— Вы считаете, что бог не ниспошлет мне выигрыша?
— Что будет, то будет. — Гьетачеу хотелось прекратить этот разговор.
Однако Мэлькаму не мог успокоиться.
— Без бога не обходится ни одно дело. Возьмите, к примеру, моего отца и его земляка, фитаурари Гульлята (правда, сейчас он просит не упоминать его титула). Да вы его, верно, знаете! Он был депутатом от области Тичо. Часто посещал наше кафе.
— Да, я его знаю. Он мой свояк.
— Неужто правда? Сколько лет мы знакомы, а об этом никогда не слыхал. Удивительно…
— Перестань удивляться, рассказывай, что хотел.
— Вот я и говорю… Мой отец и ваш свояк родились в одной деревне, вместе росли. Мой отец, надорвавшись на барщине, умер. А ато Гульлят стал владельцем обширных участков земли, нахватал разных званий и титулов — большой человек. Ну и спросите сами себя: разве все это не рук божьих дело? — Он помолчал, потом продолжил: — Или вот еще. Приятель, с которым я вырос вместе, работал в доме этого фитаурари… Раз фитаурари ваш свояк, вы в доме его бывали и слугу, верно, видели. Деррыбье его зовут. Да, конечно, вы его знаете… Закончив среднюю школу, он получил работу в вашем учреждении. Так вот, на днях его избрали председателем нашего кебеле. Я же всю свою жизнь провел здесь, в этом кафе, разливая напитки, моя посуду, пресмыкаясь перед пьяницами…