Зов Ктулху
Шрифт:
Данную разновидность литературы ужасов не следует путать с другой, имеющей с ней чисто формальное сходство, но психологически принципиально отличной — с литературой, описывающей простой животный страх и мрачные стороны земного бытия. Такие произведения, безусловно, тоже нужны и всегда будут иметь своего читателя, как, например, имеет его классический, или слегка модернизированный, или даже юмористический рассказ о привидениях, где изрядная доля условности и присутствие всезнающего автора практически сводят на нет атмосферу пугающей патологии; но такое творчество нельзя назвать литературой космического ужаса в исконном смысле слова. Настоящая страшная история — это всегда нечто большее, чем загадочное убийство, окровавленные кости или фигура в простыне, бряцающая цепями в такт законам жанра. Автор должен уметь создавать и поддерживать атмосферу гнетущего, неотвязного страха, вызывающую в читателе ощущение присутствия потусторонних, неведомых сил; в рассказе непременно должен содержаться выраженный со всей подобающей ему вескостью и неумолимостью намек на чудовищнейшее измышление человеческого разума: возможность отмены тех незыблемых устоев бытия, что являются нашей единственной защитой от агрессии со стороны демонических запредельных сил.
Конечно же, трудно ожидать, чтобы все страшные истории целиком укладывались в какую бы то ни было схему. Творческий процесс не бывает ровным, и даже в блестящей прозе встречаются невыразительные места. И потом, то, что вызывает наибольший страх у читателя, у автора выходит, как правило, непроизвольно, появляясь в виде ярких эпизодов, рассеянных по всему полю произведения, общий характер которого может быть совершенно иного свойства. Атмосфера важнее всего, ибо окончательным критерием достоверности служит не закрученность сюжета, а создание адекватного впечатления. Само собой разумеется, что, когда страшная история предназначена для поучения или нравоучения и когда описываемые в ней ужасы в конечном счете получают естественное объяснение, мы не можем назвать ее подлинным образцом литературы космического ужаса; однако нельзя отрицать и того факта, что в произведениях подобного рода порой встречаются эпизоды, пропитанные той атмосферой, что удовлетворяет самым строгим требованиям к литературе о сверхъестественном. А это значит, что мы должны оценивать вещь не по авторскому замыслу и не по хитросплетениям сюжета, а по тому эмоциональному накалу, которого она достигает в своих наименее реалистических сценах. Пассажи, проникнутые надлежащим настроением, сами по себе могут рассматриваться как полноценный вклад в литературу ужасов, к какой бы прозе они в конечном счете не относились. Определить, имеем ли мы дело с подлинно ужасным, довольно несложно: если читателя охватывает чувство запредельного
2
Зарождение литературы ужасов
Будучи тесно связанной с первобытным мироощущением, страшная история стара, как мысль и слово.
Космический ужас присутствует уже в самых ранних образцах фольклора каждой нации и обретает форму в древнейших сказаниях, хрониках и священных книгах. Он составляет характерную черту практической магии с ее замысловатыми обрядами, вызываниями духов и демонов, известными с доисторических времен и достигшими своего высшего расцвета в Древнем Египте и у семитских народов. Такие тексты, как «Книга Еноха» [262] и «Ключ Соломона», [263] прекрасно иллюстрируют роль сверхъестественного в древнем восточном сознании. На подобных произведениях были основаны устойчивые системы и традиции, отголоски которых мы находим и в современной литературе. Трансцендентальный ужас присутствует в античной классике, и мы имеем все основания предполагать, что еще большее значение он играл в устном народном творчестве, развивавшемся параллельно классическому направлению, но не дошедшем до нас ввиду отсутствия письменной традиции. Погруженное в мистический туман Средневековье дало новый толчок потребности выразить этот страх; Восток и Запад в равной степени стремились сохранить и приумножить сумрачное наследство, доставшееся нам как в виде разрозненного фольклора, так и в форме последовательно изложенных систем магии и каббалистики. Слова «ведьма», «оборотень», «вампир» и «вурдалак» не сходили с языков бардов и волхвов, и то, что в конце концов они перекочевали из песенных куплетов на страницы книг, было вполне закономерно. На Востоке сверхъестественная история тяготела к красочной помпезности и увлекательности, что по сути дела превратило ее в сказку. На Западе, где обитали суеверные германцы, сыны дремучих северных лесов, и еще не забывшие про диковинные жертвоприношения в рощах друидов кельты, она приобрела те глубину и убедительность, благодаря которым сила воздействия отчасти высказывавшихся, отчасти подразумевавшихся в ней ужасов возросла вдвое.
262
«Книга Еноха»— один из апокрифов Ветхого Завета, написанный, по мнению исследователей, не ранее II в.
263
«Ключ Соломона»— средневековый трактат о магии (XIV–XV вв.), авторство которого ошибочно приписывали царю Соломону.
Значительной долей своего могущества западная традиция ужасов, несомненно, была обязана скрытому, хотя порой и ощутимому влиянию чудовищного культа жрецов ночи, чьи извращенные ритуалы, восходившие к тем доарийским и доземледельческим временам, когда по Европе со своими стадами и табунами кочевали орды коренастых монголоидов, коренились в наиболее отталкивающих обрядах незапамятной древности, связанных с плодородием. Отличительной чертой этой тайной крестьянской религии, передававшейся из поколения в поколение на протяжении тысячелетий, несмотря на формальное господство друидической, греко-римской, а потом и христианской веры, являлись непотребные ведьмовские шабаши, которые проводились в лесной глуши и на вершинах безлюдных гор в Вальпургиеву ночь и канун Дня всех святых — даты, традиционно считавшиеся началом сезона размножения домашнего скота, — и которые послужили источником бесчисленных преданий о заговорах и порчах, спровоцировав, между прочим, широкомасштабную охоту на ведьм, вылившуюся в Америке в знаменитый Салемский процесс. Духовной, а может быть, и кровной родственницей упомянутого культа была зловещая тайная доктрина «богословия наоборот», или служения Сатане, породившая такие ужасы, как пресловутая «черная месса»; примерно в том же направлении, хотя и с другого конца — под видом научных или философских штудий, — развивалась деятельность многочисленных астрологов, алхимиков и каббалистов типа Альберта Великого [264] и Раймунда Луллия, [265] какими неизменно изобилуют эпохи невежества и мракобесия. Атмосфера суеверного страха, усугубляемая постоянными вспышками эпидемий чумы, тяготела над средневековой Европой, пронизывая буквально все сферы ее жизни, лучшим доказательством чему служат те элементы фантасмагории и гротеска, которые исподволь вводились в большинство творений церковной архитектуры периода ранней и поздней готики и наиболее известными образцами которых являются демонические горгульи собора Парижской Богоматери и монастыря Мон-Сен-Мишель. Следует также помнить, что в те времена как среди образованной, так и среди необразованной публики существовала практически слепая вера в любые формы сверхъестественного — начиная с кротчайших доктрин христианства и кончая чудовищными непотребностями колдовства и черной магии. Такие знаменитые чернокнижники и алхимики эпохи Возрождения, как Нострадамус, Тритемий, [266] доктор Джон Ди, Роберт Фладд [267] и им подобные, появились не на пустом месте.
264
Альберт Великий— см. прим. к рассказу «Служитель зла».
265
Луллий, Раймунд (ок. 1235 — ок. 1315) — философ, теолог и поэт, родом с испанского острова Майорка; писал на каталонском и арабском языках. В сочинении «Великое и непревзойденное искусство» высказал идею «логической машины» (примитивного прообраза современных компьютеров) и попытался реализовать эту идею на практике.
266
Тритемий— см. прим. к рассказу «Служитель зла».
267
Фладд, Роберт (1574–1637) — английский врач и философ-мистик. Считал, что человек, а также минералы и растения могут менять внешнюю оболочку и таким образом обретать бессмертие.
Мотивы и персонажи оккультного мифа и легенды, вскормленные и взлелеянные питательной средой Средневековья, сохранились в литературе ужасов до сего дня, хотя при этом они и претерпели изменения в соответствии с современными концепциями мироздания. Многие из них были заимствованы из древнейших устных преданий и сопровождали человечество на протяжении всей его истории. Призрак, появляющийся с требованиями похоронить свои кости; демон-любовник, приходящий за своей еще живой невестой; дух смерти, оседлавший ночной ветер; оборотень, запертая комната, бессмертный чародей — все это можно найти в том причудливом корпусе средневековых легенд, который лег в основу роскошного издания, осуществленного покойным мистером Бэринг-Гулдом. [268] Всюду, где доминировал склонный к мистицизму нордический дух, атмосфера таинственного в народных преданиях достигала своей предельной концентрации; в то время как у латинян, этих неисправимых рационалистов, даже фантастичнейшие из суеверий лишены тех романтических нюансов, что столь характерны для наших поверий, рожденных во мраке дремучих лесов и среди безмолвия снежных пустынь.
268
Бэринг-Гулд, Сэбин (1834–1924) — английский писатель и ученый, специалист по древностям, агиограф, собиратель музыкального фольклора. Лавкрафт здесь ссылается на его книгу «Причудливые мифы Средневековья» (I т. — 1866, II т. — 1868).
Поскольку вся художественная литература вышла из поэзии, именно с поэзии началось регулярное вторжение сверхъестественного в беллетристику. Любопытно, однако, что большинство античных памятников интересующего нас направления написано прозой: таковы рассказ Петрония об оборотне, [269] отдельные мрачные страницы Апулея, [270] короткое, но знаменитое письмо Плиния Младшего к Суре [271] и сборник «О вещах чудесных», составленный из разрозненных анекдотов греком Флегонтом, [272] отпущенником императора Адриана. Именно у Флегонта мы впервые находим чудовищную историю, озаглавленную «Филиннион и Махет» и повествующую о мертвой невесте. Впоследствии эта история была изложена Проклом, [273] а уже в новое время она вдохновила Гёте на написание «Коринфской невесты» [274] и Вашингтона Ирвинга [275] — на «Немецкого студента». Однако к тому моменту, когда мифологическое наследие Севера обретает письменную форму, не говоря уже о более позднем периоде, когда тема потустороннего утверждает себя в качестве постоянного элемента официальной литературы, мы сталкиваемся преимущественно с поэтическим воплощением этой темы. Примером тому служит большинство произведений, созданных в Средние века и в эпоху Возрождения на основе чистого вымысла. Скандинавские «Эдды» [276] и саги поражают воображение читателя невиданным размахом вселенских ужасов, заставляя его трепетать и обмирать от страха перед Имиром [277] и его кошмарными отпрысками, в то время как наш англосаксонский «Беовульф» [278] и германский эпос о Нибелунгах нисколько не уступают им по сверхъестественной жути. Данте дал первый классический образец нагнетания мрачной атмосферы, а в величавых стансах Спенсера [279] буквально везде лежит отпечаток суеверного страха — на деталях пейзажа, событиях и персонажах. Что же касается прозы, то здесь, в первую очередь, следует назвать «Смерть Артура» Томаса Мэлори [280] со множеством жутких сцен, заимствованных из старинных сказаний. Среди них выделяются похищение сэром Ланселотом меча и шелкового полотнища с трупа неизвестного рыцаря в часовне, явление духа сэра Гавейна, встреча сэра Галахеда с демоном могил. Наряду с такими литературными вершинами неизбежно должна была существовать масса третьесортных произведений, выходивших в виде дешевых «Книжек с картинками», которые продавались вразнос вульгарными зазывалами и читались взахлеб невежественной чернью. В драматургии елизаветинского периода с ее «Доктором Фаустом», [281] ведьмами из «Макбета», тенью отца Гамлета и мрачным колоритом Уэбстера [282] в полной мере отразилось то влияние, какое оказывало демоническое и сверхъестественное на настроения умов; влияние, подкрепленное далеко не выдуманным страхом перед реально существующей черной магией, ужасы которой, прогремев сперва на континенте, отозвались эхом в ушах англичан в те дни, когда король Иаков Первый объявил крестовый поход против ведьм. [283] К накопившемуся за столетия багажу мистической прозы добавляется длинный перечень трактатов о демонологии и колдовстве, способствующих разогреву воображения читающей публики.
269
…рассказ Петрония об оборотне… — эпизод романа Гая Петрония Арбитра (ум. 66) «Сатирикон» (гл. LXII).
270
Апулей(ок. 125 — ок. 180) — римский писатель, автор авантюрно-мистического романа «Метаморфозы».
271
…знаменитое письмо Плиния Младшего… — письмо римского писателя Плиния Младшего (ок. 61 — ок. 112) к сенатору Луцию Лицинию Суре, в котором обсуждается вероятность существования призраков и их вмешательства в дела живых людей.
272
Флегонт(II в.) — греческий историк и писатель; его компилятивный труд «О вещах чудесных» был очень популярен в Средние века благодаря включенным в него историям о вампирах и привидениях.
273
Прокл, Диадох (412–485) — греческий философ-неоплатоник, помимо ученых трудов писавший гимны богам и сочинения по мистике и магии.
274
«Коринфская невеста»— баллада (1797) И. В. Гёте о мертвой невесте, навестившей ночью своего жениха.
275
Ирвинг,Вашингтон (1783–1859) — американский писатель-романтик. Его новелла «Немецкий студент» (1824) повествует о любви главного героя к некоей знатной девице, которая, как выясняется в финале, была гильотинирована еще накануне их первой встречи.
276
Скандинавские «Эдды»— две древнескандинавские книги, написанные в XIII в. на основе предшествующей устной традиции. В «Старшей Эдде» излагаются мифы о богах и героях, а «Младшая Эдда» представляет собой пособие по стихосложению с обширной информацией о языческих мифах, откуда заимствовалась фразеология скальдов.
277
Имир— в скандинавской мифологии персонификация Хаоса, первое живое существо, из тела которого был сотворен осязаемый мир, включая людей, великанов и т.
278
«Беовульф»— англосаксонская эпическая поэма VIII в.
279
Спенсер,Эдмунд (ок. 1552–1599) — английский поэт, главное произведение которого, аллегорическая поэма «Королева фей» (1590–1596), изобилует фантастическими эпизодами.
280
«Смерть Артура»— рыцарский роман Томаса Мэлори (ок. 1410–1471), одно из ключевых средневековых произведений цикла о короле Артуре.
281
«Доктор Фауст»— здесь: трагедия Кристофера Марло (1564–1593), основанная на немецких средневековых легендах о чернокнижнике, продавшем душу дьяволу.
282
Уэбстер, Джон (ок. 1580 — ок. 1625) — английский драматург, автор трагедий «Аппий и Виргиния» (1609), «Белый дьявол» (1612), «Герцогиня Амальфи» (1618).
283
…когда король Иаков Первый объявил крестовый поход против ведьм. — Иаков I (1566–1625), король Англии с 1603 г., начал «охоту на ведьм» еще будучи только королем Шотландии (с 1567 г. под именем Иаков VI), когда в 1590 г. 70 человек были казнены по обвинению в колдовстве.
В течение всего семнадцатого и начала восемнадцатого века мы наблюдаем рост числа однодневок инфернального жанра в форме сказаний и баллад, по-прежнему, однако, остающихся за пределами нормативной беллетристики. Дешевые сборники страшных и таинственных историй появляются как грибы после дождя и пользуются невероятным спросом у читателей, о чем можно судить по таким примерам, как «Призрак миссис Вил» Даниэля Дефо, этой незамысловатой истории о посещении призраком умершей женщины ее далекого друга, написанной со скрытой целью привлечь внимание публики к плохо расходящемуся богословскому трактату о смерти. То была эпоха, когда высшие слои общества стремительно теряли веру в загробный мир, отдавая дань классическому рационализму. Затем, благодаря переводам восточных сказок в период правления королевы Анны, [284] происходит возрождение романтического мироощущения, обретающее отчетливые очертания к середине столетия и знаменующее собой новую эпоху преклонения перед Природой и блеском минувших времен с их романтическими декорациями, героическими деяниями и неслыханными чудесами. Первые признаки свершающейся перемены мы находим у поэтов, чей дар переходит в иное качество, заставляя читателя по-новому восхищаться, удивляться и трепетать. Наконец, после ряда робких попыток внести элемент сверхъестественной жути в современный роман (в качестве примера назовем смоллетовские «Приключения Фердинанда, графа Фатома» [285] ), вырвавшийся на волю инстинкт страха находит себе достойное выражение в виде нового литературного направления — так называемой «готической» школы сверхъестественной прозы больших и малых форм, школы, в процессе своего двухвекового развития давшей миру многочисленные и нередко поистине блестящие образцы литературы ужасов. Остается только удивляться тому факту, что страшная история столь поздно утвердила себя в качестве законного и академически признанного литературного жанра. Ее корни и атмосфера стары, как само человечество, но окончательную форму она обрела лишь в восемнадцатом веке.
284
…в период правления королевы Анны… — Анна Стюарт (1665–1714) правила Великобританией в 1702–1714 гг.
285
«Приключения Фердинанда, графа Фатома»— роман (1753) шотландского писателя Тобиаса Смоллетта (1721–1771), в котором описаны похождения циничного и абсолютно аморального главного героя в Англии и странах континентальной Европы.
3
Ранний готический роман
Населенные тенями ландшафты «Оссиана», [286] сумбурные фантазии Уильяма Блейка, гротескные пляски ведьм в бернсовском «Тэме О'Шэнтере», [287] демонический колорит «Кристабели» и «Сказания о старом мореходе» [288] Кольриджа, призрачное обаяние «Килмени» [289] Джеймса Хогга и нотки вселенского ужаса в «Ламии» и многих других вещах Китса [290] — вот несколько типичных примеров вторжения потусторонних мотивов в британскую литературу. Наши тевтонские собратья на континенте оказались не менее восприимчивыми к новому веянию, подтверждением чему служат «Дикий охотник» и еще более знаменитая баллада о женихе-демоне «Ленора». Оба этих произведения, принадлежащие перу Бюргера [291] и пересказанные по-английски Скоттом, страстным поклонником всего сверхъестественного, стали лишь первыми кирпичиками в фундаменте величественного здания, воздвигнутого сумрачной германской музой. Из немецких же источников взята легенда о кровожадной каменной невесте, восходящая к незапамятной древности и переработанная Томасом Муром [292] в исполненную леденящего ужаса балладу «Кольцо», а позднее использованная Проспером Мериме в его «Венере Илльской». [293] Но высочайшей вершиной, достигнутой поэтическим гением Германии, может считаться бессмертный шедевр Гёте «Фауст», где простая народная легенда возведена на уровень классической трагедии эпохального масштаба.
286
«Оссиан»— т. е. «Поэмы Оссиана» (1762–1763) шотландского автора Джеймса Макферсона (1736–1796), который пытался выдать свои сочинения за перевод подлинных древнешотландских сказаний.
287
«Тэме О'Шэнтер»— поэма (1791) РобертаБернса (1759–1796), красочно изображающая бесовский шабаш в здании старинной церкви.
288
«Кристабель»и «Сказание о старом мореходе»— поэмы (1797–1798) Сэмюэла Тейлора Кольриджа (1772–1834), в первой из которых фигурирует злой дух-оборотень, а во второй — корабль-призрак.
289
«Килмени»— сказочная баллада шотландского поэта и писателя Джеймса Хогга (1770–1835).
290
Китс, Джон (1795–1821) — английский поэт-романтик; в его стихотворении «Ламия» (1820) рассказывается о кровожадном чудовище, которое в обличье юной девы сочетается браком с коринфским юношей.
291
Бюргер,Готфрид Август (1747–1794) — немецкий поэт, лучшие произведения которого созданы в жанре баллады с использованием элементов фольклора, в том числе «Дикий охотник» (изд. 1786) и «Ленора» (1773).
292
Мур, Томас — см. прим. к рассказу «Погребенный с фараонами».
293
«Венера Илльская»— новелла (1837) Проспера Мериме, герой которой перед игрой в мяч надевает свое обручальное кольцо на палец статуи Венеры и позднее гибнет в объятиях ожившей «каменной невесты».
И все же именно англичанину — да еще такому веселому и жизнерадостному, как Хорас Уолпол, [294] — суждено было придать растущей тенденции определенную форму и стать фактическим основоположником литературного жанра романа ужасов. По-дилетантски влюбленный в средневековую романтику и мистику, обитатель выстроенного в псевдоготическом стиле замка Уолпол в 1764 году опубликовал роман «Замок Отранто», довольно посредственную и неубедительную вещь, которой тем не менее довелось оказать почти беспрецедентное влияние на литературу ужасов. Поначалу благоразумно выдав ее за перевод произведения мифического «Онуфрио Муральто», выполненный с итальянского оригинала неким «Уильямом Маршалом, дворянином», Уолпол вскоре признался в авторстве и вкусил плоды широкой и стремительно набиравшей силу популярности своего детища, вылившейся во множество переизданий, инсценировок и огромную волну подражаний как в Англии, так и в Германии.
294
Уолпол, Хорас (1717–1797) — английский писатель и драматург, получивший известность как автор готического романа «Замок Отранто» (1764) и трагедии «Таинственная мать» (1768).
Наряду с рыхлым, искусственным и претенциозным сюжетом основным недостатком данного произведения является его светский и будничный тон, не позволяющий автору создать настоящую атмосферу ужаса. Роман повествует о некоем Манфреде, вероломном узурпаторе, вознамерившемся стать основателем династии, с каковой целью — после загадочной гибели своего единственного сына и наследника Конрада — он пытается избавиться от законной супруги Ипполиты и обвенчаться с суженой несчастного юноши, который, между прочим, был раздавлен в день своей свадьбы гигантским шлемом, сверхъестественным образом упавшим во двор замка. Потерявшая жениха Изабелла скрывается от козней Манфреда в подземельях замка и там встречает благородного юношу по имени Теодор, одетого в крестьянское платье, но лицом неуловимо схожего со старым лордом Альфонсо, владевшим имением до Манфреда. Вскоре после того в замке начинает твориться всяческая чертовщина, включая появление в самых различных местах гигантских доспехов, выходящий из рамы портрет, удар молнии, разрушающий здание, и, наконец, огромный призрак Альфонсо, восстающий из руин в полном рыцарском облачении и через расступившиеся облака возносящийся на небо. Тем временем Теодор сватается к дочери Манфреда Матильде и тут же теряет ее (по ошибке убитую собственным отцом), после чего выясняется, что Теодор — это сын Альфонсо и, соответственно, законный наследник замка и окрестных владений. История заканчивается его женитьбой на Изабелле и перспективой счастливой жизни до глубокой старости, а коварный Манфред, непомерные амбиции которого послужили причиной как таинственной гибели его сына, так и пережитых им самим потусторонних ужасов, удаляется в монастырь для покаяния, в то время как его убитая горем супруга находит приют в женском монастыре по соседству.