Зов Ктулху
Шрифт:
Все та же ненавистная луна озаряла необозримую морскую гладь; упоительные благоухания курились над безмолвными водами. Увидев, как лица-лотосы погружаются в пучину моря, я пожалел о том, что у меня нет сети, чтобы вызволить их оттуда и узнать у них ночные секреты луны. Но вскоре луна скатилась к западу, и сонные воды лениво отхлынули от сумрачных берегов, обнажив старинные шпили и белые колонны, украшенные гирляндами водорослей. И тогда я понял, что это тот самый затонувший город, куда попадают все умершие, и затрепетал, потеряв всякое желание беседовать с лицами-лотосами.
Но когда я различил на горизонте черный силуэт кондора, спускавшегося с небес, чтобы передохнуть на выступавшей из воды поверхности огромного рифа, я страстно возжелал расспросить его о тех, кого знал при жизни. И я бы непременно расспросил его, когда бы он не находился так далеко от меня, — но он был слишком далеко, а потом и вовсе исчез из виду, как будто растаял на фоне огромной черной скалы.
При неверном свете заходящей луны я продолжал наблюдать за отливом. Я видел, как обнажаются все новые и новые шпили, башни и крыши мертвого города. И пока я стоял и смотрел, упоительные благоухания постепенно уступали место тошнотворному запаху гниющей плоти — ибо именно сюда, в это глухое и богом забытое место, собирались мертвые тела со всего света, дабы ими набивали себе брюхо жирные морские черви.
Тем временем зловещая луна висела уже так низко, что едва не касалась поверхности моря, кишевшего чудовищными червями.
Интуиция меня не обманула — ибо к тому моменту, когда я поднял глаза, отлив обнажил значительную часть широкого рифа, у которого прежде виднелась одна верхушка, и я с ужасом увидел, что это вовсе не риф, а черное базальтовое темя чудовищного монстра, чей громадный лоб уже выступал над водой в тусклом свете луны, а исполинские копыта, должно быть, бороздили ил где-то в невообразимых глубинах. Представив себе, что произойдет, когда луна с ее дьявольским оскалом и отвратительной желтизной предательски улизнет, а из воды покажется доселе невидимое лицо чудовища и на меня уставятся его глаза, я испустил отчаянный вопль.
И чтобы не стать добычей этой безжалостной твари, я, не раздумывая, нырнул в зловонное мелководье — туда, где среди опутанных водорослями стен и отсыревших мостовых жирные морские черви справляли свою жуткую тризну на останках мертвецов, прибывших со всего света.
История «Некрономикона» [227]
(перевод О. Мичковского)
В оригинале труд озаглавлен «Аль-Азиф», где «азиф» — это звук, издаваемый по ночам, как гласит арабское поверье, злыми духами (в действительности — насекомыми).
227
Рассказ написан в 1927 г. как вставка в одно из писем Лавкрафта к К. Э. Смиту и впервые опубликован в 1938 г. Сам Лавкрафт неоднократно признавал, что эта книга — всего лишь плод фантазии, что не помешало издателям уже после его смерти выпустить несколько книг с таким заглавием, объявляя каждую из них «настоящим "Некрономиконом"». Смысл названия «Некрономикон» до сих пор остается спорным. В числе прочих предлагались следующие варианты его перевода с греческого: «Книга познания мертвых», «Книга имен мертвых», «Книга законов мертвых», «Книга, известная мертвым», «Проводник по областям мертвых» и просто «Книга о мертвых».
Автором труда является Абдул Альхазред, безумный поэт из города Сана, [228] что в Йемене, живший в период правления Омейядов [229] около 700 года н. э. Он посещал руины Вавилона, исследовал подземные лабиринты Мемфиса и провел десять лет в полном одиночестве в той великой пустыне на юге Аравии, что с античных времен носит название Руб-эль-Хали, или Необитаемая, а современными арабами именуется Дехной, или Багряной. Считается, что она находится под покровительством населяющих ее демонов и духов смерти. Чудеса этой пустыни несметны и непостижимы, если верить рассказам тех, кто якобы в ней побывал. Последние годы своей жизни Альхазред провел в Дамаске, где и был написан «Некрономикон» («Аль-Азиф»), О его смерти или исчезновении (738 г.) ходит множество жутких и противоречивых слухов. Ибн Халикан (биограф, живший в XII веке) пишет, что он был схвачен и растерзан среди бела дня невидимым монстром на глазах многочисленной толпы парализованных страхом людей. Немало анекдотов ходит о его безумии. Он, например, утверждал, будто видел легендарный Ирем, или Город колонн, и извлек из-под развалин одного заброшенного безымянного города поразительные хроники и своды сокровенных знаний, оставшиеся после той расы, что населяла землю прежде человечества. Формально исповедуя ислам, он был равнодушен к Аллаху и почитал неведомых богов, которых именовал Йог-Сототом и Ктулху.
228
Сана— столица современного Йемена. По преданию, город был основан Симом, сыном библейского Ноя. В описываемый период через Сану проходил торговый путь из Эфиопии и Индии в Средиземноморье.
229
Омейяды— династия, правившая Арабским халифатом в 661–750 гг.
В 950 году «Азиф», имевший широкое, хотя и негласное, хождение среди философов своей эпохи, был тайно переведен на греческий Феодором Филетским из Константинополя под заглавием «Некрономикон». В течение целого столетия книга владела умами любителей сверхъестественного, порой подвигая их на чудовищные эксперименты, пока наконец не была подвергнута запрету и последующему сожжению указом патриарха Михаила. [230] В результате этой акции книга надолго выпала из поля зрения читателей, став достоянием отрывочных слухов, но в 1228 году Олаус Вормий [231] осуществил ее перевод на латынь, и этот текст был напечатан дважды — первый раз в пятнадцатом веке (готическим шрифтом и, скорее всего, в Германии), второй раз в семнадцатом (вероятно, в Испании). Оба издания не имели выходных данных, так что время и место их выпуска определены на основании сугубо типографских особенностей. Как латинский, так и греческий переводы были преданы анафеме Папой Григорием IX в 1232 году, вскоре после выхода в свет латинского текста, привлекшего к книге внимание образованной публики. Оригинальный арабский текст был утерян еще во времена Вормия — он пишет об этом во вступительной статье. Что же касается греческой копии, изданной в Италии между 1500 и 1550 годами, — то о ней ничего не было слышно после 1692 года, когда сгорела библиотека одного салемского обывателя. Английский перевод, осуществленный доктором Ди, [232] напечатан не был и сохранился лишь в виде фрагментов, оставшихся от рукописного оригинала. Из существующих на сегодня латинских копий (XV и XVII веков) одна, насколько нам известно, находится в спецхране Британского музея, другая — в Национальной библиотеке в Париже. В Уайденерской библиотеке Гарвардского университета и в библиотеке аркхемского Мискатоникского университета имеются издания XVII века. Такое же издание есть в университетской библиотеке Буэнос-Айреса. Возможно, сохранилось немало других копий, существование которых держится в тайне их владельцами. В любом случае, упорно ходит слух, будто одно из изданий пятнадцатого века составляет часть коллекции небезызвестного американского нувориша. Поговаривают также, что греческий текст шестнадцатого века сохранился среди фамильных реликвий салемской семьи Пикманов, но даже если это так, то его можно считать утерянным, так как его владелец, художник Р. А. Пикман, [233] пропал без вести в 1926 году. Книга Альхазреда запрещена властями большинства стран и всеми официальными конфессиями. Чтение ее ведет к самым трагическим последствиям. Говорят, что некоторые положения этой книги (лишь немногие из них являются достоянием гласности) легли в основу книги Р. У. Чемберса [234] «Король в желтом».
230
Патриарх Михаил— имеется в виду константинопольский патриарх Михаил I, занимавший этот пост с 1043 по 1059 гг.
231
Олаус Вормий— латинизированный вариант имени Оле Ворма (1588–1655), датского медика, натуралиста и коллекционера древнескандинавских текстов. Лавкрафт ошибочно помещает его в XIII в.
232
Ди, Джон (1527–1609) — английский математик, астроном, астролог, оккультист и алхимик, один из величайших эрудитов своего времени.
233
Художник Р. А. Пикман— см. сборник Г. Ф. Лавкрафта «Хребты Безумия», рассказ «Модель Пикмана».
234
Чемберс, Роберт Уильям (1865–1933) — американский журнальный иллюстратор и писатель, известный прежде всего как автор сборника новелл «Король в желтом» (1895). Четыре первые новеллы этого сборника считаются предтечами «литературы ужасов» XX в.
Азатот [235]
(перевод В. Дорогокупли)
Когда мир состарился и люди разучились удивляться чудесам; когда тускло-серые города уперлись в дымное небо своими уродливыми и мрачными домами-башнями, в тени которых невозможно даже помыслить о ласковом солнце или цветущих весенних лугах; когда ученость сорвала с Земли покровы красоты, а поэтам осталось воспевать лишь неясные видения, кое-как углядев их затуманенным внутренним взором; когда эти времена настали и все былые наивные мечтания безвозвратно канули в Лету, жил один человек, который научился странствовать за пределами скучной повседневной жизни — в тех пространствах, куда удалились мечты, покинувшие этот мир.
235
Данный фрагмент представляет собой начало романа, задуманного Лавкрафтом как «восточная сказка в манере восемнадцатого века». Написанный в июне 1922 г., текст остался без продолжения и был впервые опубликован в журнале «Leaves» в 1938 г., уже после смерти автора.
Об имени и месте жительства этого человека известно мало; впрочем, имена и места имеют какое-то значение только в обыденном, бодрствующем мире и потому не представляют для нас интереса. Нам вполне достаточно знать, что он жил в большом городе среди высоких стен, где царили вечные сумерки, и что он проводил свои дни в безрадостных и суетливых трудах, а по вечерам возвращался домой — в комнату с единственным окном, из которого открывался вид не на поля или рощи, а на унылый двор с точно такими же окнами, глядевшими друг на друга в тупом безысходном отчаянии. В этом каменном мешке больше не на что было глядеть, и лишь перегнувшись через подоконник и посмотрев прямо вверх, можно было увидеть кусочек неба с двумя-тремя проплывающими звездочками. А так как зрелище однообразных стен и окон способно свести с ума человека, который все свободное время посвящает мечтам и книгам, обитатель этой комнаты взял за правило еженощно высовываться из окна, чтобы увидеть вверху частичку того, что лежит за пределами будничного мира, заключенного в сумрачных стенах многоэтажных городов. С годами он научился различать медленно проплывающие звезды, называл их по именам, а в своем воображении продолжал следить за их полетом и после того, как они исчезали из виду. Так проходила его жизнь, пока однажды его сознание не раскрылось для таких потрясающих картин, какие не дано узреть обычному человеческому глазу. В ту ночь была разом преодолена гигантская пропасть, и загадочные небеса спустились к окну одинокого мечтателя, чтобы смешаться с воздухом его тесной комнатушки и сделать его свидетелем невероятных чудес.
В полночь комнату озарили потоки лилового сияния с золотистыми блестками, а за ними внутрь ворвались вихри огня и пыли, насыщенные ароматами запредельных миров. И он узрел пьянящий океанский простор, озаренный неведомыми людям солнцами, а также диковинных дельфинов и морских нимф, резвящихся в неизмеримых глубинах. Некая беззвучная и беспредельная стихия приняла мечтателя в свои объятия и увлекла его в таинственные дали, при этом не коснувшись его тела, которое так и застыло на подоконнике. Много дней, несовпадающих с земными календарями, ласковые волны запредельных сфер несли человека к его мечтам — тем самым мечтам, которые были забыты и утрачены остальными людьми, — а потом он провел долгие счастливые века спящим на залитом солнцем зеленом берегу под благоухание цветущих лотосов и алых гиацинтов.
Потомок [236]
(перевод В. Дорогокупли)
В Лондоне живет человек, который не в силах удержаться от крика всякий раз, когда слышит звон церковных колоколов. Живет он затворником, деля одиночество с полосатой кошкой, и все соседи по Грейс-инн [237] считают его безвредным и тихим безумцем. Комната его заполнена книгами самого банального содержания, которые он без конца читает и перечитывает, надеясь забыться за этим пустым и бесполезным времяпрепровождением. Он вообще старается не думать ни о чем, ибо по какой-то причине его страшат собственные мысли, и он как чумы избегает всего, что может пробудить его воображение. С виду это старик — тощий, седой и морщинистый, — но кое-кто утверждает, что он далеко не так стар, как выглядит. Страх накрепко вцепился в него своими мерзкими когтями, и любой неожиданный звук заставляет его вздрагивать и озираться, покрываясь холодным потом. Он сторонится прежних друзей и знакомых, не желая отвечать на вопросы, неизбежные при встречах с ними. Люди, знававшие его в былые дни как ученого и эстета, очень огорчены его нынешним состоянием. Он перестал общаться с ними много лет назад, и никто толком не знал, уехал ли он из страны или же просто затаился в какой-то глухой дыре. Десять последних лет он прожил в Грейс-инн и ни словом не обмолвился о том, где он был и что делал прежде, — вплоть до той ночи, когда юный Уильямс приобрел «Некрономикон».
236
Незавершенный рассказ был написан в 1927 г. и опубликован в журнале «Leaves» в 1938 г. Возможно, именно это произведение имел в виду Лавкрафт, когда писал А. Дерлету: «Сейчас я самым тщательным образом изучаю Лондон с намерением создать вещь на историческом фоне более древнем, чем тот, который может предложить Америка» (письмо от 14 апреля 1927 г.). В образе лорда Нортгема содержится намек на двух британских писателей-мистиков: Артура Мейчена, многие годы жившего в Грейс-инн, как и персонаж рассказа, и лорда Дансени, восемнадцатого барона в древнем англо-ирландском роду.
237
Грейс-инн— комплекс зданий в центральной части Лондона, принадлежащий одноименной адвокатской корпорации (т. н. «судебному инну»).