Зов лабиринта
Шрифт:
Но отражение в тот же миг перестало быть отражением. «Загулявший» двойник вернулся обратно. Ди даже не успела понять, как это произошло. Видела только отвисшую челюсть Ансельма да мелькнувшую возле уха тень. Потом парень затряс головой, будто вытряхивая мусор из волос, потер правый глаз и объяснил:
– Мне привиделось, что тебя стало две.
Около часа назад Ансельм разбудил ее диким воплем:
– Город! Он сошел с ума! Госпожа Ди, нужно бежать.
– Кто сошел? Что ты так орешь? Ну чего ты меня все время будишь ни свет ни заря?
– Город свихнулся! Он поддался
Ди, ничего не понимая, зевая и потягиваясь, вышла из дома во двор. Там все было как и накануне. Только куда-то попрятались и вчерашняя псина, и куры, и хрюшка. А дальше, за забором, метались, крича и стеная, люди. Кое-кто из соседей выносил на улицу свой домашний скарб и увязывал его в узлы. Мимо просеменила, спеша и охая, хозяйка дома, где снимал комнаты лекарь Януарий. Обдав Ди волной панического страха, женщина исчезла в доме и чем-то загремела там.
А в воздухе стоял неясный гул. Не от тревожных людских голосов, совсем нет. Такой гул может доноситься от летящего на небольшой высоте самолета. Урчание холодильника – тоже подходящее сравнение. Вслед за гулом сознание Ди отметило и еще одну вещь. Земля под ногами мелко дрожала, и время от времени ощущались одиночные сильные вздрагивания. Точно этому большому, необъятному существу – Земле – было холодно, или оно рыдало, судорожно всхлипывая.
– Что, часто здесь бывают землетрясения? – спросила Ди у Ансельма, тоже дрожащего, но, по-видимому, не от испуга, а от возбуждения.
– Земля не сама трясется, госпожа Ди, ее сотрясает город.
– Не мели чепухи, это обычное, нормальное землетрясение. Балла три, не больше. Но ты прав, лучше переждать его на улице.
Ансельм не успел ответить – только рот раскрыл, да так и оставил его разинутым. У Ди тоже глаза на лоб полезли. Все ее рациональные доводы тотчас полетели вверх тормашками. Дом, откуда они вышли пять минут назад, внезапно стронулся с места и пошел прямо на них. Против всех законов природы и домостроительства он при этом не разваливался на куски – стены не отъезжали друг от дружки, крыша не сдвигалась набок и не проваливалась внутрь. Ни единой трещины, ни мало-мальской неисправности. Дом оставался целехонек – и он передвигался. С визгом из него вылетела вдова и мелко крестясь на бегу, пустилась наутек.
Ди завороженно смотрела на рехнувшийся дом, будто сорвавшийся с привязи, пока ее не дернул за руку Ансельм, утаскивая с дороги этой новоявленной колесницы Джагернаута.
– Надо уходить, госпожа Ди. Город сбесился. Он раздавит нас.
Ансельм потащил ее дальше, по улице, пока еще остававшейся улицей. Ди безропотно подчинялась ему, временно потеряв способность здраво мыслить. В голове от соприкосновения двух простеньких Ансельмовых фраз – предпосылки «Так ты правда ведьма? Значит, так тому и быть» и следствия «Город сбесился, он агонизирует» – произошло короткое замыкание. Ди не хотела, не могла в это верить. Голова отказывалась соединять несоединимое.
– Куда мы идем?
– К западным воротам. Они ближе остальных. Это в гору. Оттуда виден весь город. Я оставлю тебя там, а потом пойду за учителем.
– А что мне там делать?
– Что хочешь, госпожа Ди. Там наши пути должны разойтись. Мне больше нечего у тебя просить. Тебе больше нечего мне дать.
– У вас тут все такие
Ансельм непонимающе пожал плечами, продолжая тащить ее за собой, как на буксире.
«Впрочем, не стоит благодарности, – флегматично думала Ди. – Ведьме полагается наводить пагубу. Это ее профессиональный долг. Навела – поди прочь. Больше не нуждаемся в ваших услугах… Интересно, как же мне это удалось?»
Дорогу беглецам то и дело заступали ожившие дома. И халупы, и хоромы уверенно перекраивали план города, строясь в каком-то новом, только им ведомом порядке. Навстречу и наперерез двигались и одиночные здания, и целые группы, с высоты птичьего полета, наверное, похожие на небольшие стада доисторических животных. То и дело приходилось петлять между ними, уворачиваться от наступающих на пятки мастодонтов, делать большие крюки.
Потом дорога стала забирать вверх.
– Тут уже близко до ворот, – сказал Ансельм. – И дома здесь вроде потише ползают.
– Наверное, боятся рассыпаться на этой крутизне.
Вдруг Ансельм остановился. Ди ткнулась ему в плечо и тоже встала. С расстояния десятка метров на них устало смотрела женщина в черном плаще. Ди поразилась ее сходству с собой. Более того, у нее возникло неприятное ощущение, что это она сама стоит там, впереди, и чего-то ждет. И ей, той, второй, тоже очень не нравится эта встреча.
А потом она исчезла. Сразу и бесследно. Ди не успела понять, как это произошло. Только какая-то тень мелькнула перед глазами. Ансельм помотал головой и потер глаза.
– Мне привиделось, что тебя стало две.
Ди дернула плечом.
– Бывает. Ладно, пошли.
Хоть идти и впрямь было теперь недалеко, подъем занял много времени. Ансельму, даром что тощий, как жердина, все было нипочем – он ничуть не запыхался, не устал и упрямо тянул Ди вперед. Ему нужно было как можно скорее доставить ее в целости к выходу из города и идти спасать своего учителя. Но Ди уже задыхалась от быстрого подъема и еле переставляла ноги. А временами и вовсе останавливалась, и тогда Ансельм ходил вокруг нее кругами, однообразно уговаривал идти дальше и грыз в нетерпении палец.
В конце концов Ди осточертела его самоотверженность, и она заявила, что он может проваливать. Что она и без него найдет дорогу. Ансельм неуверенно топтался на месте.
И вдруг она увидела, как домик, до того стоявший смирно и тихо, прытко отскочил в сторону. А с того места, где он раньше находился, открылся превосходный вид на город, лежащий внизу.
Ди потянула Ансельма за рукав.
– Смотри.
То было удивительное зрелище ожившего города. Это только в непосредственной близости казалось, что дома двигаются хаотично, без всякой цели и смысла. Сверху все выглядело иначе. Город перестраивал самого себя в строгом порядке. Исчезли узкие, неровные, извилистые темные коридорчики, которые громко звались здесь улицами, больше не было слепых скоплений лепящихся друг к дружке домов и домиков. Прямо на глазах у Ди протягивались длинные, совершенно прямые, широкие проспекты, от них под прямыми углами тотчас ответвлялись улицы поуже и покороче, очищались места для площадей. Лишние здания, мешающие новой, привольной планировке рассыпались в пыль безо всякого следа. Скоро уже весь центр города был исчерчен перпендикулярными линиями новых улиц.