Зов лабиринта
Шрифт:
…пока не запнулась опять об это.
Несфокусированное человекообразное явление. Оно стояло на тротуаре, прислонясь плечом к стене здания, метрах в двадцати от кафе, и, как и в первый раз, беззастенчиво разглядывало ее. Или их обоих. И его ничуть не смутило то, что она ответно уставилась на него, пытаясь настроить глаза на нужную резкость. Ничего не получалось. Чем дольше она вглядывалась в непонятное видение, тем больше оно расплывалось, становясь просто нечетким пятном. Тогда Ди быстро схватила Никиту за руку и заставила его повернуться. «Вон там. Что это такое?» – «Где?» – «Да вон же, возле зеленого дома, на углу. Стоит и на нас пялится. Я уже второй раз его вижу». – «Там никого нет». – «Как это нет, если я его вижу!» – «Хорошо видишь?» Ди замялась. «Ну… не так чтобы очень. По-моему, он применяет какие-то оптические спецэффекты. Ты точно ничего не видишь?» – «Конечно». Ник смотрел на нее с загадочным, непереводимым на простой язык выражением.
Ди выдохнула и отвернулась от странного типа. С полминуты сосредоточенно хмурилась и терла висок. «Так на чем мы остановились?» Никита показал подбородком на кипу листов, лежащую сбоку на столе. «На том, что эта писанина не твоя, а Фила». – «Угу. Только понятней от этого не стало. Фактически он писал свою собственную историю. Так? Так что же получается, он знал, что его убьют и что именно таким прелестным способом?» Ник скептически хмыкнул. «Ясновидение тут ни при чем. Тебя заставили поверить в то, что ты каким-то образом причастна к убийству. Поэтому теперь в поисках выхода из тупика ты подсознательно уходишь от единственно возможного объяснения и снова упираешься в стену». Ди досадливо наморщилась. «А если без метафор?» – «Проще простого. Ты неверно выстраиваешь причинно-следственные и временн ые соотношения событий. Будущее, даже в умозрительном варианте, никогда не предшествует тому, что в реальном времени происходит раньше. Мы имеем два факта: написание сцены убийства в романе – более раннее событие и настоящее убийство – более позднее событие. Ты упорно пытаешься поменять их местами: сначала реальная смерть в виде некоего предзнания, потом фиксация ее в романе. Но все станет проще и понятней, если ты признаешь, что сцена в романе стала причиной, а способ убийства – ее следствием. В этом случае отпадает любая мистика». – «Иными словами, ты, как и менты, уверен, что это инсценировка?» В вопросе прозвучал нарождающийся гнев. Краешком сознания Ди и сама удивилась – с чего бы это? Она холодно и отстраненно взирала на улыбающегося в своей всегдашней манере Никиту и равнодушно следила за тем, как ее затопляют слепые, не знающие удержу темные эмоции. «Как бешеные ненасытные волки», – успела подумать она, прежде чем здравое разумение скукожилось под напором неистовой логики – логики разрушения и упоения разрушением. «И поскольку сам автор не мог инсценировать собственный труп, а шансы на то, что кто-то посторонний знал содержание недописанного романа, бесконечно малы, то единственным претендентом на роль убийцы оказываюсь снова я. Чокнутая муза, решившая воплотить в жизнь вдохновленное ею творение. Интересная история. Это ты хотел доказать мне своими причинно-следственными отношениями?»
Ди говорила негромко, с ожесточением цедя слова, зло сощурившись и раздувая ноздри, как огнедышащий дракон. Но, казалось, ее выплески разбиваются о собеседника, как о крепкую стену. Он невозмутимо кликнул официанта и заказал сок со льдом. Потом снова повернулся к ней. «Постой. Не торопись. Давай спокойно разберемся. Ради Бога, Ди, умерь свою взрывоопасность. Это только мешает делу. Тебе самой, думаю, ни к чему эти атавизмы экзальтации. Что на тебя опять нашло?» – «Нашло? Да, в сущности, ничего. Так, пустяки. Всего-навсего косвенное обвинение в убийстве собственного мужа. Тебя когда-нибудь обвиняли в убийстве? Конечно, нет. Ты даже не знаешь, каково это – чувствовать себя убийцей. Да ты никого и не можешь убить…» – «А ты можешь?» Коротенький вопрос – как внезапная преграда перед катящимся с горы вприпрыжку валуном: удар, неуловимая секундная запинка, подскок, и дальше – с еще большим ускорением и тяжелой свирепой яростью. «А я могу! Представь себе. Я сейчас все могу, только скажи. Хочешь, выйду на площадь и разденусь догола? А хочешь, разобью бутылку, вон на столике стоит, о голову того лысого старикана? Хочешь? Или выцарапать для тебя глаза официанту? Проще простого. Ты только скажи, я и задумываться не стану». Но и кусок скалы, отломившись, не долго будет падать, расплескивая свою убийственную неумолимость. Ди быстро истратила в коротком и бурном спиче весь свой пыл и затихла, напыжившись, как воробей холодной зимой. Никита пару минут тоже вдумчиво молчал.
Официант, не ведающий, какая опасность над ним нависла, принес стакан с бледно-желтым соком, в котором теснились мини-айсберги. Никита поставил его перед Ди – гасить огонь кровожадности, если тот еще тлел.
«А почему ты думаешь, что об этом романе знали только вы двое, ты и Филипп?» Ди мрачно усмехнулась. «Если он официально передавал авторство мне, то сам показывать текст никому бы не стал. А мне тем более это было бы ни к чему. Не имело смысла. Только автору бывает нужна реакция других на незаконченное произведение». – «Ну а, к примеру, издатель? Он ведь мог читать отдельные куски?» – «У тебя доисторические представления об издателях. Им ни к чему. Они печатают книгу целиком, а не отдельными главами, как в позапрошлом веке. К тому же скорость издательского конвейера сейчас такая, что вмешиваться в работу раскрученного автора с придирками и советами просто невыгодно – это тормозит весь процесс. Принцип такой: количество прибыльнее, чем качество».
Никита внимательно смотрел на нее. «Значит, кое-что ты все-таки помнишь». Ди ответила неохотно. «Да. Всякую чепуху, вроде этой. Стерлось только то, что касается меня лично». Остатки сока на дне с шипением втянулись в трубочку. Мелодично звякнули льдинки.
«И все-таки кто-то должен был знать… Я попрошу тебя оставить мне рукопись. Она может оказаться информативной. Кое-каких деталей мне не хватает для полной картины». Ди изумленно задрала брови. «У тебя уже есть какая-то картина? Может, поделишься?» – «Не сейчас. Прости, но я не хочу зря пугать тебя страшилками». – «Что, все так плохо?» – «Как бы ни было, тебе в любом случае не стоит записывать себя в убийцы». – «Уверен?» – «Да». – «Ладно. Забирай эту макулатуру. Может, отыщешь наконец этот пресловутый храм, который так тебя возбуждает. Не понимаю, что за страсть к этим заплесневелым сектантским культам?»
Ди сама не замечала, что снова принялась язвить как заправская стерва и бросаться внешне невинными гадостями. Если бы заметила, наверное, очень удивилась бы, а потом и разозлилась – на себя же. Какого дьявола, в самом деле! Ведет себя как дурная истеричка. Но она не замечала – локус контроля уплыл куда-то далеко в сторону.
«Не такие уж они и заплесневелые. – Никита безмятежно наблюдал, как вокруг в вечерней синеве загораются лампы и фонари, вспыхивают квадратики окон. – Вполне живучие. Даже чересчур». Он отвлекся от уличной иллюминации и заглянул Ди в глаза – да с такой глубокой, пробирающей до костей, цепкой доверительностью, более похожей на инквизиторскую, дарующую огненное благословение, что Ди чуть-чуть ошалела. «Так каково же это – чувствовать себя убийцей?» Прозвучало это мягко, почти ласково – но она не сомневалась в своих ощущениях. Под мягким таилась сталь, под приятной прохладой нежности – раскаленные угли. Ди показалось, что ее огладили против шерсти. Внутри полыхнуло огнем, и что-то беззвучно зашипело. Ник, напротив, – само бесстрастие. Она шваркнула об него невидящим и ненавидящим взглядом, встала, оттолкнув столик, – задребезжали чашки-блюдца-стаканы – развернулась и зашагала прочь с гордо задранным подбородком.
Он не окликнул ее.
А она, стремительно пройдя в угаре ненависти к миру пару-тройку кварталов, увидела белую «Ауди» с гостеприимно распахнутой дверцей. Внутри никого не было. Снаружи – редкие прохожие. Очевидно, хозяину приспичило что-то срочное или же он был первоклассным растяпой. Ди, не убавляя шага, подошла к тачке и без малейших рефлексий залезла в нее. Ключей не было. Не задумываясь над собственными действиями, она захлопнула дверцу, отыскала проводки зажигания, выдернула и прикрутила контакты друг к дружке. Послушно завелся мотор.
Ди поехала кататься по городу.
Точнее, гонять – лавируя между тихоходами, срываясь на красный, подрезая других водил и с удовлетворением наблюдая в зеркале заднего обзора, как те свирепеют от такой наглости.
Как ей удалось не посадить себе на хвост ментов, осталось загадкой.
Через час она выдохлась, загнала машину в тихий переулок и обмякла на сиденье. В изнеможении глядела на потолок. Улыбалась, сама не зная чему.
Может быть, тому, что крохотный кусочек прежней жизни перекочевал в теперешнюю? Оказывается, она умеет водить машину и даже чуть-чуть лихачить.
Для начала совсем неплохо. Она пошарила в полутьме на панели, доверившись памяти рук. Нажала клавишу. Из динамика пролились последние, затихающие звуки музыкальной записи. После этого заговорил душевный женский голос. Десять тридцать вечера. Региональные новости. Ди слушала, закрыв глаза…Мэр города… совещание по вопросам дорожного строительства… туристический сезон… футбольный матч местных команд… хулиганские действия подростков… участились случаи бесследной пропажи людей… предположения о серийном характере… неподтвержденная информация… имеющим какие-либо сведения… по телефону… облачно, возможен дождь…
Снова музыка. Звонкая, прыгучая, светлая. Воспаряющая и уносящая с собой. Ритм молоточков, высекающих рассыпчатые мелодичные искры.
Ди воспарила вместе с музыкой.
Душа гуляла по горним сферам, а тело отяжелело, оцепенело, скованное темной властью сна и освобожденных образов подсознания – росчерков аморфной человеческой изнанки…
Проснулась на рассвете – с той внезапностью, от которой мгновенно сна не остается ни в одном глазу и которую рождает настороженность недремлющего бестелесного ока. На улице вокруг машины плавал серый кисель раннего-раннего утра. От тишины как будто даже заложило уши.