Зов лабиринта
Шрифт:
Ди стояла в точке зеркального перекрестья в центре комнаты и, дробясь, уходила вдаль во всех четырех направлениях.
Жутковатое зрелище.
Но Ди больше не боялась.
И она больше не была Ди. Она вспомнила. Мастер преподнес своей музе прощальный дар. Они были две половинки целого, когда-то нашедшие друг друга и снова разлученные. Но он оставил ей большой кусок собственной души. Их общей души, сотворенной им в последнем, недописанном романе. Или воссозданной с фотографической точностью? Будто знал…
Она смотрела
Из бокового зеркального коридора вышла рысь и, подойдя ближе, прилегла у ее ног. Ди, теперь уже не Ди, машинально почесала кошечку за ухом. И вдруг отдернула руку.
Она не должна снова поддаваться чарам. Снова терять с таким трудом добытое.
Голос, тихий и вкрадчивый, пришел прежде своего обладателя.
– Приятно было встретиться со своим двойником?
Не видя его, она крикнула в пустоту:
– Ты лжец. Это был не двойник. Это мое настоящее Я. Но ты прав – я рада, что нашла его. А вот с тобой мне совсем не хочется встречаться.
Но он уже шел к ней – из зеркальной анфилады. Переступил порог комнаты и тотчас зеркало позади него обросло зеленым плющом. А по стенам ползли вверх и вниз, безо всяких опор, виноградные плети, сцепляясь друг с дружкой, обвивая остальные зеркала. Рысь поднялась навстречу хозяину и ткнулась мордой в его бедро.
Он был дьявольски красив. Но красота его была особого рода – изнеженная, не по-мужски мягкая, пьяная краса умирающего лета, лихорадочная четкость черт, обманчивая гладь трясины, женственная мечтательность с поволокой, манящая податливость, объятия стального капкана.
Он был полуобнажен; на бедрах и плечах – шкуры животных, на ногах сандалии. Он строен и высок, но на теле не видно рельефа мышц, и формы его плавны, как у женщины. Длинные завитки волос отбрасывают на лицо тени, еще больше усиливающие впечатление обманной хрупкой женственности.
Обманной – потому что она знает, как он силен. Очень силен.
Неистовый бог Дионис во всей своей архаичной красе.
Театрал и кудесник, повелитель масок, одержимый безумец, открывающий врата бездны, срывающий покровы, обнажающий хаос.
Он пришел в мир, чтобы объявить ему весть об иллюзорности всего сущего. Он пришел и принес смертным, слабым и плачущим смертным, освобождение от мира – в игре, в опьянении, в исступлении и в забвении.
Это то, что она знала о нем. Но еще большего она, очевидно, о нем не знала. Он мог извлекать свои тайны на свет, как фокусник – кроликов.
– Ты не хочешь видеть Диониса? Дионис противен тебе? Разве Дионис не желает тебе добра, не заботится о тебе?
– Еще как заботится! – фыркнула она. – Дионис обо всех заботится. Ему ведь нужны извращенцы для шабашей. Ему нужны безликие и безымянные, чтобы легче было сделать из них слепую толпу диких тварей. Ты – яд. Ты лишаешь все своих имен. Забираешь сути и даешь взамен фиглярские маски… –
– Ты думаешь, Дионис желает сделать тебя менадой? – Удивление, может быть, притворное; следом за ним – тихий, почти беззвучный смех. – А хочешь я отдам тебе твое имя?
– Я знаю свое имя. Теперь знаю.
Дионис перестал лукаво усмехаться и взглянул на нее невыразимо печальными глазами только что падшего ангела.
– Неужели? Тогда ты должна знать и другое. Имя твое – магия, Ариадна. Оно пленяет тысячью нитей. Ты знаешь об этом?
– Но… – Замешательство, растерянность, неуверенность: – Меня зовут не Ариадна.
Все та же печаль в глазах у Диониса – быть может, обманная.
– Каждый зовет Ариадну как ему вздумается. Имени этому суждены бесконечные воплощения. Даже Тесей может стать Ариадной, когда найдет ее в лабиринте. И тогда перестанет быть Тесеем. Страсть к Ариадне непростительна. Тот, кто страстен к Ариадне, будет вечно блуждать в лабиринте, пока она не поглотит его. Только Дионису позволено желать Ариадну и смирять ее голод. Ариадна суждена ему в жены.
– О ком ты говоришь, безумный Дионис? – вскричала она.
– О тебе, Ариадна, и о Дионисе, и о том смертном, который стоял меж нами. Дионис не помнит, как звала его ты. Для Диониса он всегда – проныра Тесей, наглец Тесей, вор Тесей. Он всегда крадет тебя у Диониса, уже тысячи лет он похищает мою Ариадну и ни разу до этого не заплатил за свою дерзость. Но нынче Дионис исправил ошибку. Дионис переиграл наново скверную, неправильную пьесу.
– Пьесу?! – Ариадна тонула в смятенном изумлении. – Ты называешь это пьесой? Ты убил моего мужа, а теперь предлагаешь стать твоей наложницей…
– Ариадна, – прервал ее Дионис, – ты ошибаешься. Не Дионис убил Тесея. Дионис не предлагает тебе стать наложницей. Ты всегда была и останешься женой Диониса. Ты – часть Диониса. Ты предназначена Дионису. А пьесу… ты можешь назвать мифом. Так у людей называют то, что повторяется много раз. Это верно – имена вещей и имена смертных, кроме твоего, Ариадна, Дионису безразличны. Ариадна, имя твое – магия. Дионис страстен к Ариадне и к магии. Магия отбирает имена и дает, и снова отбирает. То, что зовешь ты сутью вещей, – сырая глина в руках магии и Диониса. Магия творит много сутей из единственной, много имен из одного. Разве у смертных не это зовется чудом?
– Не обольщайся, – спокойно ответила Ариадна. – У смертных это зовется шизофренией. Расколотой душой. Ты безумен Дионис, и все, к кому ты прикасаешься, становятся безумны. Они становятся слабы, потому что не знают, кто они и для чего живут. Они уже не хозяева в себе и даже не знают об этом. Все, что им остается, – призывать древних богов, чтобы те говорили им, что нужно делать. И боги говорят им, посылают веления. О, как же им не повелевать, ведь они изголодались за долгие века забытья, они хотят кушать и требуют крови…