Зов лабиринта
Шрифт:
Никита сел на мелкую кочку. Сорвал травинку и принялся жевать ее с глубокомысленным видом. «Видишь ли, в чем дело… Я должен был ликвидировать этого типа». – «Должен был? Постой, я что-то не очень мысль уловила. Ты говорил о невозможности людского суда. А ты сам – от какого суда посланец?» Никита выплюнул травинку и поглядел куда-то в сторону. «Я не судья. Я всего лишь исполнитель. Понимаешь, этот тип, с лабрисом в глотке, не совсем человек. То есть он был человеком когда-то, а потом перестал. Ну… ты же сама видела, что из него вылезло». Ди перевернулась набок и оперлась о локоть. «Только не говори, что это был демон. Все равно не поверю». – «Это был не демон. Это была тварь, переставшая быть человеком, только и всего. Но это, уж поверь, пострашнее любого демона будет. Люди, расставшись со своей природной сущностью, не могут стать ангелами или демонами. Даже сверхлюдьми не могут. Только монстрами – это пожалуйста, это сколько угодно. Я долго шел за ним. Искал. Но он был очень осторожен. Следы оставлял в изобилии, а сам исчезал. И пока я с другими ребятами очищал от заразы те места, где он отметился, он успевал наплодить ее в других.
Как-то с трудом верилось в такие штучки. Подумаешь, подсознание! На то оно и «под», чтобы сидеть тихо и не высовываться. Тем более не заниматься насильственной телепортацией, которую вообще еще даже не изобрели.
«Когда ты попадаешь в него, ты как бы перестаешь существовать для реального мира. Он тебя просто вычеркивает. Поэтому, выпадая из дума, ты по теории вероятности имеешь очень мало шансов оказаться в том же самом месте, где была раньше, и очень много шансов объявиться у черта на рогах. Что сейчас приблизительно и произошло». – «С ума сойти!.. То есть я хотела сказать: шизень с прибабахом! Черт побери, Ник, что это за бред?!»
Никита флегматично сорвал еще травинку, колосник на тонком нитяном стебельке, и с отрешенным видом начал внимательно разглядывать его. «Если это бред, то объясни, будь добра, как ты оказалась в гостях у этих козлов-изуверов. И поподробней – не то я подумаю, что ты о чем-то умалчиваешь, а это сейчас не в твою пользу. Сама понимаешь – все это слишком подозрительно». Ди не нашла ничего лучше, чем вяло огрызнуться: «Кто бы говорил. Сам-то как там очутился… И пять трупов – тоже не в твою пользу. Для ментов, во всяком случае». Но в душе она уже капитулировала. Хоть какое-то, хоть вздорное, непомерно ирреальное, но все же объяснение – всего того, что происходило в последние дни. Сама-то ведь не располагала даже таким. «Ну ладно, допустим. Хотя все равно бред. Но откуда ты про это знаешь? Сам бывал там, в этом твоем думе? Или в научных журналах прочитал?» Ди истерически хихикнула и приняла сидячее положение. О столь удивительных и плохоперевариваемых мозгами вещах лучше слушать вверх головой. Никита пожал плечами. «Сам не бывал. А писать – так не пишут же об этом. Но, понимаешь, жизнь такая штука – она сама может рассказать о чем ты не знаешь, если внимательно прислушиваться».
Он поднял лицо к небу и улыбнулся одинокому лучу солнца, проткнувшему одеяло из облаков и упавшему на прогалину, где расположились двое для дачи друг другу объяснений, – словно чтобы внести посильный вклад в прояснение темных и запутанных сторон этой, несомненно, странной, непостижимой, невероятной истории.
Ди решительно тряхнула головой. «Ну так вернемся к нашим баранам. Которым ты организовал бойню, я имею в виду. Они – кто?» Никита щелчком отправил букашку, залезшую к нему на плечо, в принудительный полет. «Тхаги, ты же слышала. Воины Черной матери. Проще говоря – душители. Их историческая родина – Индия. Но там их уже не осталось. Последнего тхага англичане повесили в девятнадцатом веке. А до этого они жертвопринесли своей жадной до человечины мамочке Кали миллионы соплеменников». Ди совершенно искренне ахнула. «Миллионы?!» – «Этот культ очень древний. Так что ребята успели вволю порезвиться, прежде чем их укоротили». – «Укоротили, да не прижгли? Снова выросло? Или они успели отпочковаться? Каким лихом их в наши-то края занесло? И потом, на рожи они как будто не индусы». – «На рожи они вполне наши. В том-то и дело, что на исторической родине их и прижгли, и солью посыпали». – «Тогда почему?…» Ди не терпелось докопаться до сути. «Почему и для чего – здесь бессмысленные вопросы. Извращенная, одержимая фантазия – все, что можно сказать. Знаешь, что такое историческая реконструкция?» – «Догадываюсь». – «Ну а здесь не историческая, а скорее игровая реконструкция. В рамках патологического игрового мышления. Этот висельник с манерами олимпийского бога называл себя Гроссмейстером. Все, что ему нужно было, – передвигать фигуры в игре, которую он, видимо, считал своим гениальным изобретением. Это была игра в богов. Или, вернее, в культы богов. Сам он, естественно, исполнял в ней роль толмача божественной воли. И заметь – богов подбирал под одну мерку: чтоб были злые, охочие до крови и жертв, не ведающие пощады. Пару-тройку раз это были полностью надуманные, искусственные божки. Этих отправить потом, когда он исчезал, в могилу было легко – такие плохо приживаются в мозгах, хоть даже выжженных цветомузыкой». – «Чем?!» – «Галлюциногенами. Надо полагать, ты уже испытала на себе эту радость. Я только не сразу тогда сообразил, отчего у тебя такое дегенеративное выражение лица сделалось. Извини». Ди угрюмо отвернулась в сторону, буркнула: «Да чего уж там».
Нику надоело сидеть, он встал с кочки, прошелся до ближайшей сосны, погладил кору, провел пальцем по застывшей смоляной янтарной дорожке. «Но в основном воскрешались к новой жизни натурально существовавшие когда-то темные боги, со всеми причиндалами их культов. Кали – только звено в общей цепи. Хотя и не самое маленькое звено, а очень даже увесистое». Ди встрепенулась. «Погоди. Я ведь слышала. По радио. В городе стали пропадать люди. Сказали, что, вероятно, маньяк. Я тогда еще подумала: как это удобно стало – за любым тяжелым криминалом видеть маньяков и террористов. Или наоборот – работать под маньяка или террористов. Хорошая отмазка, отличное прикрытие». Никита не отвечал, думал о чем-то своем в обнимку
Он перестал биться головой о ствол и упал в траву рядом с ней. «Она самая. Понимаешь, я ведь думал, что это они убили Филиппа». Ди насторожилась и напружинилась. «Так это… их угрозы на автоответчике? Черт, хорошо, что ты заговорил об этом. Я совсем забыла. Так значит… Постой, ты сказал „думал“? Значит, сейчас ты так не думаешь? Но почему? Все ведь сходится. Храм, катакомбы, ученый-индолог, знаток санскрита, Филипп же наверняка знал санскрит… Ник! Ты гений. Какие тебе еще доказательства нужны? Это же ясно, как день!» Ди возбужденно размахивала руками и даже целоваться полезла в припадке щедрой благодарности за раскрытие тайны, угнетавшей ее столько времени. Никита принял лобызания как и полагается герою-спасителю, но затем, посуровев лицом, взял ее за плечи и усадил обратно. И огорошил: «Наоборот. Все стало темнее, чем ночь. Когда ты рассказала мне про автоответчик, когда произнесла эти слова – „храм“ и „манускрипт“, я понял, что попал на нужный мне след, на след Гроссмейстера. До этого утра все и впрямь сходилось. Поэтому я и советовал тебе быть настороже, сменить квартиру. Я полагал, что ты у них на примете…» – «Почему?» Она изумленно моргала, уставясь на него. «Они могли считать тебя свидетелем убийства Фила. Ведь ты могла быть свидетелем, улизнувшим от них?»
Ди задумалась. Потом дернула плечами. «Наверное». И вдруг до нее опять дошло. Вскинула голову и гневно-возмущенно воззрилась на него. «Значит, ты использовал меня как приманку! Теперь понятно, почему ты везде мне попадался – ты просто устроил ловлю на живца. И ты… ты еще называл себя другом… да ты… ты просто… свинья, вот ты кто!» Вскочила и принялась выписывать зигзаги с кренделями на полянке, пинать траву и сухие упавшие ветки, выпуская пар. Ник никак на этот демарш не реагировал – спокойно, даже как будто философски смотрел, как она бушует, жевал очередную травинку, ждал момента, когда можно будет продолжить двусторонний диалог: знал, что на этот раз она не сбежит, сочтя себя оскорбленной, потому что хочет знать все до конца, до самой распоследней точки в этой истории… Если б еще была она, эта точка…
Буйство долго не продлилось. Исчерпав разовый запас гнева, она бухнулась на кочку и отвернулась в сторону. Подперла голову рукой, надулась. Никита пустил в ход среднюю артиллерию – доводы разума. «Если бы все обстояло так, как я сказал, они и без меня устроили бы ловлю на живца. А сейчас я даже не знаю, к счастью или несчастью все оказалось не так». – «Приманка-то все равно сработала». Буркнув это ближайшей сосне, после секундной паузы она заторможенно обернулась. И в голосе зазвучали звенящие беспокойные нотки. «А как все оказалось? Что там насчет темной ночи, я не очень уловила?»
Никита отмахнулся от приставучей мухи. Миг помедлил с ответом. «Дело в том, что было неизвестно, какого божка Гроссмейстер вытащил на свет в этот раз. Черная Богиня – это ни о чем еще не говорит. Сейчас я знаю и потому могу утверждать, что эти самодельные тхаги не убивали Фила». Ди подарила ему взор, каким смотрят на геродотов всех мастей – на губителей гармоничной картины мира и стройных творений человеческого гения. Такая была замечательная концепция убийства, и вот тебе на! После чего выпалила: «Это еще почему?» – «Потому что они бы не отступили от установленных правил культа. Кали наказала своим подопечным душить людей платком – румалем. Кажется, ты уже свела с ним тесное знакомство? И никак иначе, если они не хотят узнать, как свирепа она бывает в гневе».
Ди поникла и принялась вдумчиво крутить пуговицу на рубашке, будто пыталась понять – что будет, если ее совсем открутить? В самом разгаре отвинчивания пуговицы нежной песней тростниковой свирели зазвучали ее невыразимо печальные слова, такие печальные, что казалось, вечнозеленые деревья вокруг, услыхав их, должны горестно сбросить всю свою хвою, до последней иголки, и в глубокой скорби начать заламывать ветви, вознося небесам молитвы.
«Значит, они не убивали его. Тогда это сделал кто-то другой. Может быть, я? Ты? Менты? Или та старушка с кошкой… то есть без кошки? Боже, как много в мире стало людей, способных убить других людей. Я с радостью душила того мальчика, тебе пять трупов – как пять вздохов, у тех – миллионы плюс еще два десятка удавленников, а теперь к тому же мы опять не знаем, кто порешил моего мужа. Ник! Почему ты спросил тогда, каково чувствовать себя убийцей? Ведь ты знал и знаешь это. И я знаю. Сознавать себя убийцей – значит чувствовать, что ты чужой для самого себя, совершенный незнакомец, который может выкинуть в любую минуту черт знает что. Начинаешь опасаться сам себя. И земля уходит из-под ног, и голова кружится оттого, что все вокруг стало по-другому и ты не узнаешь ничего. И хочется, но страшно узнать, на что же способен этот чужак в тебе, понравилось ли ему убивать и сможет ли он еще раз сделать это. Вот что хуже всего – он ведь непременно пожелает проверить это: сможет или не сможет? А вдруг сможет?… Что тогда?… Ник! Я поняла. Среди людей нет вообще неубийц. Каждый по сути – убийца, даже если он об этом не подозревает. Потому что никто не знает себя до конца. Ты понимаешь, что это значит? Что все мы – безликие машины, уничтожающие друг друга. У нас ни у кого нет своего лица. В лучшем случае – маски мирных обывателей. Чтобы иметь свое лицо, нужно отличаться от других. Быть неубийцей, даже в мыслях, даже там, куда не проникают мысли, – в дремучих инстинктах. Не мечтать даже подставить другому ножку, чтобы он расшиб себе лоб. Понять и простить врага своего. В любом уроде найти хоть каплю божественного смысла, Логоса. Знаешь, не так давно я думала, что свое лицо имеет тот, кто причастен добру либо злу, то есть либо холоден, либо горяч, только чтобы не умеренно теплый. Но это было не здесь, в другом месте… там другие правила. А здесь это уже не действует. Здесь нужно делать правильный выбор. Единственно правильный…»