Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз

Бирюк В.

"Дорога - это направление, по которому русские собираются проехать".

Ситуация сложилась... неожиданная. Но уж коли довелось попортить Софье Степановне задницу, то нужно этим воспользоваться. И я продолжал экспромтом свою проповедь. По фактически сложившимся обстоятельствам. В прежнем направлении. "По которому собираюсь проехать".

Вбивая в эту умную, как мне кажется, голову простую идею: не надо со мной хитрить, обманывать, пытаться переиграть. У меня есть арсенал средств, тебе неизвестный.

Надо меня слушаться, надо быть честной. Иначе... нарвёшься. Не только на понятную боль, но и на пока не представимое. Даже в этом, столь привычном тебе, поле.

***

Софья - не малолетка из "поколения порно". Которые "делали это не потому, что хотели, и не потому, что им это нравилось, а потому что так хотели их партнеры".

"Я избавлю вас от подробностей, - сказала врач, - но эти девушки очень молоды и хрупки, и их тела просто не предназначены для этого". Они рассказывали, что чувствовали себя униженными от таких предложений, но просто не могли ответить отказом... Такие девочки пару поколений назад любили заниматься верховой ездой и балетом, и даже не целовались".

Здесь, в "Святой Руси", как и во всяком средневековом обществе, масса форм принуждения. И - в сексуальной сфере. Моральных, экономических, силовых... Если у тебя в руках кнут - можно всё. Только тот самый Исаак временами ограничивает.

Вот такая техника на "Святой Руси" не распространена. Климат, знаете ли. Низкий уровень производства прибавочного продукта заставляет ограничиваться необходимым.

У крымских татар теплее: "женщины - для продолжения рода, мальчики - для их наслаждений".

У нас изыски и вариации... А не пошёл бы ты... за едой?

Разнообразие "Камасутры" естественно для тропиков. Для элит всяких римско-персидских или буддо-суньских империй. Жратвы - хоть обожрись, можно и по-выёживаться. А у нас даже Мономах с голоду пух. Тут уж - необходимый минимум. Разгрузил быстренько "чресла молодеческие" и за пропитанием. "Секс в обмен на еду" - стержень эволюции хомнутых сапиенсов. Что радует - в наших краях ещё продолжается.

Я про эволюцию. А вы про что?

Попандопуло, выросшее в условиях "золотого миллиарда", в условиях центрального отопления и продуктовой обеспеченности, может понимать в этих... греко-суньских техниках. И применять их, поражая аборигенов голодного средневековья - новизной, изысканностью... Ну, или - извращённостью. Добиваясь главного - потрясения души вразумляемого субьекта.

Софочка - взрослая женщина, должна понимать последствия своих действий. Вот в таком обществе, с психом лысым - "Зверем Лютым" во главе. А она - "краёв не видит".

Ну не забивать же её кнутом до смерти! Хотя... если не поможет...

Немного боли, немного неожиданности в, вроде бы, хорошо знакомом поле... удивительные новости про саму себя... Испугается? Станет адекватной здешней ситуации? Начнёт, наконец, слышать мои слова?

Надо продолжать. Развивая если не саму ситуацию, то, хотя бы её восприятие - в нужную мне сторону, в предчувствие возможности непредставимых, невообразимых обычно, катастрофических последствий.

***

Чуть наклонился к её уху:

– - А ведь я и вправду могу. Могу сделать тебя дитём малым. Будешь над цветочком полевым - любоваться-гугукать, кашке - радоваться. А то могу и вовсе младенцем обратить. Под себя гадить будешь, титьку просить, погремушкой греметь.

Ещё ближе, ещё интимнее. Шёпотом:

– - Хочешь? А? Младенчиком бессмысленным? И никаких забот. Блаженны убогие и сущеглупые. И ты в том сонме? А?

Несмотря на общую измученность, слова мои до неё доходили. Боль, непривычность - заставляли поверить в мои неординарные возможности.

Мысль о том, что могу довести до сумасшествия, лишить разума, превратить в младенца... Пусть и не телесно, но духовно... потрясла её. Не с первой попытки, но она разомкнула зубы:

– - Не... не надо.

Хриплый, прерывающийся голос был плохо различим.

Я сунул ей под нос миску с холодной водой. Выслушал эпикриз в исполнении Алу:

– - Тут посильнее кого надо. Из Мараниных лекариц бы.

Махнул рукой, отправив парня за санитарами с носилками. И, глядя, как она в очередной, уже в третий, заход жадно лакает холодную воду, вспомнил о своём давнем вопросе:

– - Слышь, Софочка. Давно спросить хотел. Изяслав у тебя от брата Петеньки. А остальные от кого?

Она чуть не захлебнулась в миске. Пришлось умыть и вытереть личико. И, снова вздёрнув за ошейник, ласково улыбаясь ей прямо в глаза, повторить:

– - Не ври. Мне врать нельзя. Ну. Мстислав - чей?

Была попытка. Отвести глаза, уйти от ответа. Но вот так, на десяти сантиметрах между нашими лицами... у неё не было сил придумывать.

– - Мстислав... От... от одного. Ты его не знаешь. Хороший был мальчик. Добрый, ласковый. Смелый. Меня в Кидекшах... едва жива осталась. Он спас. Отблагодарила. Чем... смогла. Убили его. Тогда же.

Мда... кому - за дело доброе в благодарность воздаяние, кому - божьих заповедей премерзкое порушение.

"Да не оскудеет рука дающего".

А если - не рука?

Как-то этот аспект... у Христа не проработан.

То десятилетие, когда она жила в Кидекшах, в замке Долгорукого под Суздалем. Жила в роли младшей невестки, дочери казнённого вора-изменника, жены презираемого и ненавидимого третьего сына. Который превратился в сына старшего. В наследника. Которому наследовать - ни в коем случае...