Зверь лютый. Книга 22. Стриптиз

Бирюк В.

Надо расспросить при случае детально. То, что она рассказывала о некоторых сподвижниках Бешеного Феди, относилось и к этому периоду. И вызывало у меня не только исторически-познавательный интерес.

– - Так. Расскажешь потом подробненько. А Ростислава?

Единственная дочка. В семь лет выдана замуж. За князя Вжицкого Магога. После свадьбы у этого, до того - нормального подростка, начался неуправляемый рост костей - акромегалия. Вдарили гормонами по гипофизу?

В семь - жена, в четырнадцать - вдова. Через полтора года от "сейчас" Магог умрёт, Ростислава вернётся

к отцу. Женский монастырь в Боголюбово, на дворе Владимирских князей - с её кельи начинался?

– - Девочка моя... От Якова. Старшенький братец постарался.

Начавший лгать - не может остановиться. Сначала братья пытались беременностью сестры укрепить связь с Долгоруким. "Удержаться в родстве". Потом... даже после двух рождённых и выживших племянников, у них, наверняка, были "существенные и необоримые основания". Чтобы продолжать брюхатить свою сестрёнку.

– - А Глеб?

Она как-то... хрюкнула. Попыталась отодвинуться от меня, мотала головой. Зафиксированная захватом за ошейник, не имея возможности отклониться, отдалиться от меня, от моего вопроса, вдруг глянула прямо:

– - Глеб... он... Он - Юрьевич.

Тут же отвела взгляд. Но продолжала косить на меня.

Интересуется - какое впечатление произвело на меня её откровение.

Какое-какое... Как кувалдой по голове.

Уела. Больше скажу - уелбантурила.

Фейсом об тейбл.

С выподвывертом.

"Не задавайте вопросов, ответы на которые могут вам не понравиться".

Ну нахрена?! Нахрена мне было лезть в тайны этого блягородного семейства?! Ведь знал же насчёт скелета в каждом шкафу! Ведь...

А, поздно.

Про измены Софьи я болтанул Боголюбскому в Янине. Чисто намёком. Гипотетическим, худо обоснованным предположением. Просто спасал свою задницу! В смысле - голову.

Ничем другим его прошибить было невозможно! Я пробовал! Ни родство кровное, ни Русь Святая...

А на плаху... очень не хотелось.

Весной побежал в Боголюбово по той же причине - упреждал снос головёнки плешивенькой по неправильно понимаемым объективным обстоятельствам. Понесло в Ростов - а куда деться от приказа князя Андрея? На его земле, под его топором...

Попал в Москву. Там и надо было! Прирезать её! К чертям собачьим! А я, дурень, гуманистнулся - выволок. Показалось - человек интересный. А это... Это не баба, это - бомба разъедрительная! Уже давно тикающая!

Хренов знаток душ человеческих! Дурколог из психушки! Идиот!

А сейчас нахрена полез расспрашивать?!

Соломон прав: "Умножающий познания - умножает печали".

Ну, Ванька, начинай печалиться. Такие тайны... традиционно несовместимы с жизнью.

Я отсел на приступку банного лавка, покрутил в руках вытащенную у неё изо рта мочалку. Назад вставить?
– А смысл? Поздно уже.

"Слово - не воробей, вылетит - не поймаешь".

Это кто сказал?!
– Народ русский?!
– Народ! Мать твою! Как же ты прав! Как же ты мудр! Не хуже царя Соломона.

Эх, кабы всю эту мудрость - да в моё плешивую головушку... Вбить! Втоптать промеж ушей!

Увы. Остаётся заполнять пустое пространство чем-нибудь другим. Чтобы не звякало там с эхом. Например - информацией.

Заранее предчувствуя, что тоже пожалею, сильно и неоднократно, но не имея сил остановить процесс познания, ибо, как всем известно, он неостановим и непреложен, задал следующий вопрос:

– - Андрей знает?

– - Да.

Кажется, Софочке доставляло удовольствие видеть меня, своего мучителя и дурой-назывателя, в столь смятенном состоянии.

Поразительная женщина! Даже находясь в нынешнем, столь болезненном, беспомощном состоянии, измученная, изнасилованная, будучи в полной моей власти... одним своим словом... Убила. Ткнула мордой в... в то самое.

Нашла в себе силы, изыскала способ наглядно показать мне мою малость рядом с нею. "Поставить на место". Меня! Владетеля в здешних местах всея всего! Папандопулопнутого прогрессора!

Мда... Хоть в какие мантии и бантики заворачивайся, а душа с душой - играют на равных. И плевать - из какой ты эпохи или страты.

Уела. Просто исполняя моё приказание. Очередная "песенка велосипедиста":

"Дай. Дай. Дай

Дай. Дай. Дай

На!

Ого, ого-о...".

И остаётся мне теперь только... огогокать.

***

Временами откашливаясь и постанывая, она конспективно изложила эту историю. По сути - весьма типичную, исконно-посконную. Называется - снохачество. Распространено во всяком патриархальном обществе.

Применительно к "Святой Руси" - я про это уже... Вполне устойчивое явление от Ярослава Мудрого с его "Уставом церковным" до большевиков.

В "Уставе" жестко:

"Аще свекорь с снохою съблюдит, митрополиту 100 гривен, а опитемья по закону".

Для почти всех это означает - конфискация с ликвидацией. В смысле - с порабощением пожизненно.

Когда нас угрозы закона останавливали?

Вот и звучит в песне плач снохи:

"Плачет лес от причитаний,

Горькая кручина!

От свекровых приставаний

Сохрани, калина!".

Потом-то, во времена процветания Российской Империи и купания в славе победоносной, той ещё, Отечественной войны, в 19 веке, бывали уже не только жалостливые песни:

"...толкнул бес свекра в ребро, навел на него искушение; зачал старый молодую сноху на любовь склонять, отходу ей не дает, ровно пришил его кто к сарафану Никитишны. Всем хотел свекор взять, и лаской и таской, да сноха крепка была: супротив греха выстояла. Невтерпеж, однако, стало ей, свекрови пожаловалась, а та ей: "Да мне-то что? Я старуха старая, в эти дела вступаться не могу, ты свекра должна почитать, потому что он всему дому голова и тебя поит, кормит из милости". Пришло Никитишне житье хуже собачьего, свекор колотит, свекровь ругает, деверья смеются, невестки да золовки поедом едят. Терпела Дарья такую долю с полгода, извелась даже вся, на себя стала непохожа. Не хватило терпенья, ушла в чужие люди работой кормиться".